боялась, что так и есть, однако нужно было с чего-то начинать. Одна штанина насквозь пропиталась. Кровь не била струей, значит, артерия не задета, хорошо… Я принялась ощупывать бедро.
— Не… беспокойся, сак… — В груди у него захрипело. С огромным усилием Джейми открыл глаза и повернул голову в мою сторону. — Я… не… боюсь, — прошептал он. — Я не…
Его прихватил кашель. Почти бесшумный, но сотрясавший все тело. Однако он не харкал кровью…
Почему он кашляет? Пневмоторакс? Сердечная астма? Рубашка промокла насквозь. Если пуля задела сердце, но не проникла…
— А я чертовски боюсь! — отрезала я и крепче сжала его бедро, впиваясь пальцами в податливую плоть. — Думаешь, я просто буду сидеть здесь и смотреть, как ты умираешь?
— Да, — едва слышно прошептал он побелевшими губами и закрыл глаза.
Похоже, он говорил совершенно серьезно, и страх, ползавший у меня по коже, внезапно проник внутрь и впился когтями в сердце.
Темная венозная кровь медленно растекалась по земле. Я стояла коленями в пропитанной кровью грязи, и на подоле у меня были огромные черно-красные пятна; я чувствовала тепло на коже, хотя, возможно, только из-за дневной жары.
— Не смей, — беспомощно сказала я. — Джейми… не смей.
Он открыл глаза и посмотрел мимо и сквозь меня, как будто устремив взор на что-то очень далекое.
— Про… сти меня… — скорее выдохнул, чем сказал он, и я не знала, ко мне он обращается или к Богу.
— О господи… — Я чувствовала на языке холодный привкус железа. — Джейми… пожалуйста. Пожалуйста, не уходи.
Его веки дрогнули и закрылись.
* * *
Я не могла говорить. Не могла двигаться. Предавшись горю, я свернулась в клубок, все еще сжимая руку Джейми крепко, как утопающего, чтобы он не ушел от меня навсегда в кровавую землю.
За горем таилась ярость и такое отчаяние, какое дает женщине силы поднять автомобиль, спасая своего ребенка. Мысли о ребенке и запахе крови на долю секунды перенесли меня с бурлящего поля сражения, где я стояла на коленях в крови Джейми, на выщербленные половицы у бушующего огня, посреди криков и запаха крови, и мне было не за что ухватиться, кроме мокрого клочка жизни и одной фразы: «Не отпускай».
И я не отпустила. Я схватила его за плечо, перевернула на спину, откинула промокший мундир и разорвала рубашку посередине. Из пулевого ранения в груди, чуть левее центра, вытекала кровь. Медленно, а не толчками. Характерного хлюпающего звука я тоже не слышала; где бы ни засела пуля, она не проникла в легкое — пока.
Мне казалось, что я двигаюсь с неописуемой медлительностью, словно в патоке, и все же я делала сразу кучу вещей: затягивала жгут на бедре (слава богу, артерия в порядке, иначе он бы уже умер), зажимала рану в груди, звала на помощь, второй рукой ощупывала тело в поисках других повреждений, снова звала на помощь…
— Тетушка! — Йен рухнул на колени рядом со мной. — Он…
— Прижми тут! — Я схватила его руку и придавила к повязке на груди. Джейми застонал в ответ, что вселило в меня надежду. Но кровь под ним продолжала растекаться.
Я не сдавалась.
* * *
— Слушай меня, — сказала я спустя целую вечность. Лицо Джейми было неподвижным и белым; гул толпы доносился как далекий гром среди ясного голубого неба. Я чувствовала, как звук проходит сквозь меня, и выбросила из головы все, кроме небесной синевы — бескрайней, пустой, невозмутимой, мирной… и застывшей в ожидании.
— Слушай! — Я сильно потрясла его руку. — Ты думаешь, что вот-вот умрешь, но это не так. Ты будешь жить. Со мной.
— Тетушка, он умер. — Голос Йена был низким и хриплым от слез, большая теплая ладонь покоилась на моем плече. — Пойдем. Вставай. Давай я его понесу. Мы отвезем его домой.
* * *
Я отказывалась его отпускать. Я больше не могла говорить, у меня не было на это сил. Но я не отпускала и не двигалась.
Йен говорил со мной время от времени. Появлялись и исчезали другие голоса. Тревога, беспокойство, гнев, беспомощность. Я не слушала.
* * *
Синева. Она не пустая. Она прекрасна.
* * *
Я нашла четыре ранения. Одна пуля прошила мышцу бедра насквозь, но не задела ни кость, ни артерию. Хорошо. Рана на правом боку — глубокая борозда ниже грудной клетки — сильно кровоточила, но была непроникающей, слава богу. Третья пуля попала в левую коленную чашечку. К счастью, кровотечение минимальное, а насчет того, сможет ли он ходить в будущем, подумаем позже. Что касается ранения в грудь…
Пуля не прошла далеко за грудинную кость, иначе он бы умер. Правда, хотя грудина и замедлила ее скорость, пуля могла разорвать сердечную сумку или один из сосудов сердца.
— Дыши, — приказала я, заметив, что грудь не поднимается. — Дыши!
Я не видела движения грудной клетки, но когда поднесла руку к губам Джейми, то вроде бы уловила слабое шевеление воздуха. Я не могла делать массаж сердца из-за трещины в грудине и невидимой пули внутри или под ней.
— Дыши, — бормотала я себе под нос, накладывая свежую повязку на колено и торопливо приматывая ее отрезом бинта. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, дыши…
В какой-то момент рядом снова материализовался Йен-младший и, присев на корточки, стал протягивать мне вещи из моей сумки по мере необходимости. Похоже, он произносил «Радуйся, Мария», хотя я не могла разобрать, на гэльском или на мохоке. Откуда же тогда я знала, что это «Радуйся, Мария»?.. И тут меня озарило видение огромного голубого пространства. Синий, как плащ Богородицы… Я сморгнула обжигающий пот и глянула на лицо Джейми, спокойное и безмятежное. Может, я увидела Небеса его глазами?..
— Ты сходишь с ума, Бичем, — пробормотала я и продолжила работу, пытаясь остановить кровотечение. — Дай ему медовой воды, Йен.
— Он не может глотать, тетя.
— А мне плевать! Дай ему ее!
Чья-то рука протянулась поверх плеча Йена и взяла фляжку. Роджер… На лице и руках кровь, в темных волосах, растрепанных и мокрых от пота, запутались красные и желтые листья.
Кажется, я даже всхлипнула от облегчения, пусть и крошечного, какое дарило его присутствие. Одной рукой он поднес флягу к губам Джейми, другой нежно коснулся моего лица. Затем положил руку на плечо Джейми и тряхнул его.
— Не вздумайте умирать. Пресвитериане не проводят соборования.
Я рассмеялась бы, если бы могла перевести дух. Руки у меня
