— Я что говорил, что убил ее?
— Тогда Ваш господин, — сказал Ронэт нетерпеливо.
— Мой господин тоже рассержен этим неудачным развитием событий. Разве жертва не была одной из нас? Элементаль. Тэн действовал без уведомления и одобрения Ада. Нет, я здесь… — пристальный темный взгляд Го прошелся по кругу хранителей и снова загорелся на Конне, — Чтобы предложить извинения Ада.
Конн еще раз осторожно вздохнул. Он не верил ни слову из заявления демона.
— Вы прилагаете большие усилия, чтобы принести извинения, — сказал он сухо.
Го показал зубы в улыбке, которая пронеслась вокруг комнаты как мертвые листья в переулке. Эния отвела взгляд.
— Разве Ваша доброжелательность не стоит немного моих усилий? — его голос был опасно близок к искренности. — Мы не хотим конфликта, мой лорд. Вы не можете позволить себе вступить в конфликт.
Его лицо было маской. Его слова были ложью. Но то, что он сказал, холодно признал Конн, было верно.
У Конна не было достаточной численности, или власти, или поддержки, чтобы вызывать раздоры с Адом. Он не мог бороться и победить. Он не мог сдаться и выжить. Все, что он мог сделать, это цепляться за свой долг, как моллюск за скалы, и молиться, что Люси преломит ситуацию прежде, чем все они будут истощены и умрут.
Если бы у нее были от него дети…
Он представил ее худое, спокойное лицо, глаза, подобные штормовому морю. Но это было не то.
Не только это.
Го ждал его ответа.
— В интересах мира мы принимаем извинения Ада, — сказал Конн формально.
Го поклонился с оттенком насмешки.
— Мы благодарны за Вашу мудрость, морской лорд. Мой господин был бы встревожен, если бы что-нибудь вмешалось в существующее неустойчивое равновесие сил.
Несмотря на хорошо различимую маску Го, несмотря на ее дипломатическое выражение, Конн знал очень хорошо, что его не благодарили.
Его предупреждали.
Люси сидела, сложив руки на коленях, слушая нежный звук воды, чувствуя солнце на лице, стараясь не думать о чем-либо вообще.
«Ты принадлежишь этому месту, — сказал ей Конн прошлой ночью. — Придет время и ты примешь это».
Действительно ли он был прав?
Она задавалась вопросом, как приспособился Дилан, приехав сюда впервые, когда ему было тринадцать лет, оставив позади свою семью и друзей, единственную жизнь, единственный мир, который он когда-либо знал. Но Дилан был селки, и с ним была их мать.
Она думала о том, как жена Гриффа, Эмма, приспособилась, будучи единственным человеком, единственным смертным в Убежище. Конн сказал, что она была счастлива здесь. Удовлетворена. А муж Эммы был предан ей до дня ее смерти.
Люси теребила красную шерстяную ткань на коленях и пыталась вообразить, какие чувства она будет испытывать, будучи любимой. Как она чувствовала бы себя, люби ее Конн.
Она вспомнила выражение его лица, когда он смотрел на море, его тело, будто вылепленное из лунного света и мрамора, и сердце забелело.
Мэдэдх зарычал и встал в стойку.
Обескураженная, она мельком глянула вниз. Маленькие уши собаки были прижаты к узкому черепу. Желтые глаза сверкали. Она проследовала за направлением его взгляда к пустой арке и далее, к вымощенной камнем главной башне. Ее грудь сдавило в предчувствии.
— Все хорошо, — она успокаивала себя, не понимая, было ли все хорошо или нет.
Мэдэдх сделал крадущийся шаг вперед.
Она подошла, не было никакого ошейника, и положила руку собаке на холку, чувствуя, как ее мышцы напряжены под густой шерстью.
— Давай не будем глупить.
В другом внутреннем дворе что-то происходило. Высокая кованая дверь тихо качнулась и открылась. Никаких шагов. Никаких голосов. У нее все еще было время вернуться в свою комнату. Принимая во внимание то, что она могла обнаружить в этой груде камней.
Она стояла.
— Пойдем, — убеждала она Мэдэдха, будучи неубедительно радостной на слух. — Давай…
Собака дернулась из-под ее руки и рванула через внутренний двор.
— Дерьмо.
Она побежала следом за ней.
В арке она остановилась, затаившись у холодной стены обтесанного камня, сердце выпрыгивало из груди, гулко стуча.
Призрачная процессия — людей? — выплыла, словно дым, через открытую дверь. Не людей. Призраков. Солдатов древности, сенаторов, центурионов, как выдержки из старого библейского кино, как видения из кошмаров. Что-то в форме их черепов, виде их плеч или глазниц, не было вполне… нормальным. Их одежды и тела перетекали и блекли на солнце. Сквозь их обутые ноги — обутые в сандалиях — она могла видеть камни внутреннего двора, выделяющиеся как кости.
У Люси стыла кровь.
Мэдэдх прыгнул в переменчивую, мерцающую толпу, как кусок скалы из катапульты. Воздух закручивался и искрился по следам собаки.
— Мэдэдх, нет! — Люси крикнула, в то время как одна фигура — высокая, одетая в тунику, с венком из листьев особого вида, окружающим его темную голову — повернулась и подняла руку.
Собака упала словно камень.
Люси прижала руки ко рту.
Человек, если это был человек, перевел взгляд с собаки, скулящей у его ног, на Люси, скорчившуюся у стены. Его глаза пылали как тлеющие угли затухающего огня. Они опаляли ее душу.
Она почувствовала грубый толчок вторжения, как топорик для льда в своем черепе, как ручку метлы между ног. Толчки. Гарь. Вторжение. Неправильно.
Инстинктивно, она отскочила в тень арки, с сердцем, колотящимся в груди, и вкусом пепла во рту.
Барт Хантер пришел домой, телевизор был включен, и пахло подгоревшей едой. Он бросил ботинки за парадную дверь.
— Люси?
Никакого ответа.
Где она, черт возьми?
Он не хотел быть здесь. Он не хотел быть дома. Обычно в этот час он находился в гостинице. Мужчина заслужил выпивку после дня, проведенного на воде. Он не должен следить за своей взрослой дочерью. Она была достаточно взрослой, он был слишком стар, чтобы вынести это дерьмо.
Но в то время как он был настроен продать свой улов: молодых омаров, крабов, сбросивших панцирь; снабдить водоем кооператива на зиму, этот осел Генри Тиббеттс пошутил: — Где ты зарыл тело, Барт?
Как будто его дочь умерла, а не взяла пару дней, чтобы отлежаться, пока больна.
Как будто она убежала.
Как ее мать.
— Лю! — проревел он.
Пропускать работу — совсем на нее не похоже. Даже когда она была маленькой девочкой, она никогда не пропускала больше дня школьных занятий. Никогда не создавала проблем, подумал он с гордостью и сожалением.
Телевизор работал — какая-то женщина с большими губами и маленькой грудью наклонилась над кухонной плитой. Барт выключил ящик и услышал шум из кухни. Текущая вода. Скрежет.
