— Сегодня, — хрипло произносит он, насилу оторвавшись от постанывающего ротика Новы, — самая прекрасная ночь из всех ночей, что я проводил с женщиной. Я хотел бы, чтобы она длилась вечно.
Нова не отвечает ему. Она слишком устала, растерзанная и исцелованная. Легкая прохлада касается ее влажной кожи, и девушка засыпает крепко прижавшись к своему Короналю.
***
Крысенок, сидя перед Прекрасной на жирных окороках, почти заснул под ее вой, рыдания и проклятья. Вероятно, она любила Короналя — но не настолько, чтобы ее любовь победила страх перед крысой. Забившись в угол, всхлипывая, она ругала Нову и последними словами поносила крысу, которая сидела перед ней как вкопанная и чистила время от времени усы и почесывала окорока.
— Чертова шлюха, — ругалась Прекрасная, зарываясь лицом в колени. — Проклятая сучка! Теперь он полюбит ее… Столько усилий — и все зря!
Крысенок, почти задремавший, насторожился и навострил уши. О каких таких усилиях говорит эта злая плакса?!
— Мое зелье, — рыдала Прекрасная, размазывая по лицу злые слезы. — Я дорого за него заплатила, так почему оно досталось ей, почему?! — она почти визжала от ярости, и крысенок, подскочив на месте, испуганно пискнул.
— Куда ты его сунула?! — выкрикнул он, и Прекрасная, утирая сопливый нос, пробубнила:
— В свечи. Я впрыснула его в свечи. Корональ любит играть с огнем; он любит доводить наложниц до исступления, он умеет доставить женщине удовольствие… Потом он бы целовал те места, что облил воском, и попробовал бы зелье! И влюбился бы в ту, что делит с ним ложе… Ай! Ты что, говорить умеешь?!
— Свечи! — провыл крысенок, куснув свой хвост. — Ты отравила свечи! А если Нова умрет от них?! Корональ, извращенец, на нее должен лить воск? В рот?! Куда?!
— Почему отравила? — задушено произнесла Прекрасная, позабыв и о своей боязни крысы, и о своих горестях. Липкий страх накрыл ее с головой, она даже придвинулась к крысенку ближе, чтобы расслышать хорошенько его слова. — Почему отравила?!
— Потому что нечестивец обманул тебя! — выл крысенок, крутясь на месте и не зная, куда бежать. — Он никакое не приворотное принес! Было б в его руках приворотное — он бы его сам подлил Нове! Он всучил тебе яд, и ты его!.. Короналю! А если он уже помер, а Нову застанут с ним, с мертвым, утром?!
Серым комком шерсти, быстрым, как капля ртути, он скатился с постели и рванул со всех крысиных лапок к ближайшей щели, в которую можно протиснуться и выбраться в коридор. Оставленная без присмотра Прекраснейшая взвизгнула и залилась слезами; она в ярости и в ужасе вцепилась в собственные волосы, проклиная собственную наивную доверчивость. Нечестивца просить об услуге! Того, кто однажды напал на Короналя, просить сделать благо!
— Какая я была дура! — выла она. — Как я была глупа!
Ей, несомненно, было Короналя жаль. Все-таки, она любила его; но гаденькая радость оттого, что с ядом к нему пошла не она, все же всплывала в ее разуме.
«Отравить Короналя! — в ужасе думала она. — Нарушить равновесие так сильно! Боже, каким надо быть безумцем! И ради чего Пустотник решился на это?! Но если Корональ мертв, то кто поверит в слова девчонки, что это не ее рук дело? Даже то, что она обокрала меня, играет мне на руку. Скажу — она рвалась к Короналю, она на все пошла ради того, чтоб его отравить. Он мертв, и магического допроса устроить не сможет… Не сможет разобрать, кто из нас лжет. Так что на плаху пойдет эта глупая курица! Что, обошла меня, да? Поделом тебе, гнусная воровка!»
Однако, неведомая сила влекла Прекрасную к Короналю. Вероятно, она хотела увидеть его еще хоть раз — сейчас, пока он еще похож на живого, но мирно уснувшего, сейчас, пока смерть не обезобразила его черт, не превратила его в восковую серую куклу.
Подвывая, стирая слезы, зажимая руками рот, она прокралась к его покоям. Этот дворец она знала лучше крысенка, который ориентировался только по запаху, и потому к дверям в его покои они пришли одновременно. Прекрасная увидела только, как тот серой тенью шмыгнул под дверью и исчез в щели, дергая жирными окороками.
Оглушительная тишина давила на виски, Прекрасная, словно невидимый призрак, осторожно прошла мимо стражи и почти беззвучно раскрыла двери спальни Короналя. Внутри комнаты было темно — свечи давно догорели, и Прекрасная с ужасом уловила тот самый, еле уловимый, тонкий аромат дынь, от которого ее предостерегал Пустотник.
«Нюхать тоже не рекомендуется, — со смехом произнес он, — не то влюбишься в первого попавшегося евнуха!»
От дыхания свежего ветра взлетали тонкие занавеси, прохлада, вливающаяся в комнату, вымывала все ароматы — благовоний, духов, — и оставалась только предутренняя острая свежесть. В полумраке, уже разбавленном первыми утренними лучами, Прекрасная увидела, что Корональ и Нова спят в обнимку на его огромном ложе, и Корональ — вот чудо! — жив. Его руки обнимали девушку, доверчиво прижавшуюся к нему, грудь его мерно вздымалась, и не было похоже, чтоб его здоровью и жизни что-то угрожало. Прекрасная ахнула, заподозрив очередной обман. В конце концов, кому она поверила, крысе?! Порождение нечисти!
Только крыса уже карабкалась на постель, уже тревожила Нову, щекоча ее своими маленькими лапками.
— Проснись! — пищал Бон. — Вставай, глупая дылда! Ты своими руками его отравила, конец теперь тебе!
Нова зашевелилась, задвигалась — и Корональ, словно учуяв опасность, поднял голову с подушки и отпрянул от девушки. Бон пискнул, подскочил, и рванул со всех лапок вниз, под подушки, под кровать, пока Корональ его не заметил, но тому, кажется, было не до крыс.
Девушка, которую он с такой страстью целовал и обнимал всю ночь, теперь его не беспокоила и не интересовала. В его глазах, таких страстных и затуманенных любовью вчера, сегодня Нова прочла холодность и легкое удивление. Корональ скользнул безразличным оценивающим взглядом по ее телу, усмехнулся, сладко облизнув припухшие от поцелуев губы.
— Вставай, красотка, — произнес он, откидывая легкое покрывало, которым были укрыты они оба. — Тебе пора обратно, в гарем. И тебе лучше поспешить, не то Госпожа, — он кивнул на Прекрасную, — расчешет тебе кудри ногтями.
На миг в комнате повисла такая изумленная тишина, что можно было слышать, как воздух тонкой струйкой со свистом выходит из маленького крысиного ротика. Бон присвистнул в великом удивлении — и хорошо, что его никто не расслышал.
— Эллиан?.. — произнесла Нова, не веря своим ушам.
Что!? Вот так просто отправить ее обратно?! То есть… после всего, что было, просто выгнать ее, словно ничего не значащую девчонку?! Утолить свою страсть, натешившись вдоволь, получив желаемое — просто велеть ей уйти?!
Нова почувствовала, как мир вокруг нее рушится, и злые духи хохочут ей в уши, издеваясь. Она чувствовала себя оплеванной, униженной и обманутой. Эллиан клялся обесчестить ее — и он сделал это, притворившись влюбленным! Он говорил эти прекрасные слова, он снежностью ласкал ее — лишь для того, чтобы наутро холодно выгнать, заявив, что она для него ничего не значит! Не больше, чем любая другая девушка из гарема! Не больше, чем бесправная рабыня, которая предназначена только для его плотских утех!
«У нее кожа на щеках сгорит от стыда от тех вещей, которые я с ней сделаю!»
Он обещал это.
И Нова чувствовала, что ее лицо пылает, словно опущенное в кипяток.
Он делал с ней такие вещи, при воспоминании о которых девушке сейчас и дышать-то трудно было. Она захлебывалась слезами от стыда и мечтала только о милосердной смерти, которая вырвет ее из лап беспощадного стыда.
По пылающим от стыда щекам Новы поползли первые слезы, она поспешно подскочила с постели, заметалась, отыскивая свою одежду. Корональ тоже поднялся, со вкусом потягиваясь. В отличие от нее, он своей наготы не стеснялся, и, подойдя к Прекрасной, которая просто остолбенела от увиденного и услышанного, обнял ее прижал к себе покрепче, недвусмысленно потираясь е нее бедрами.
— Ничего такого, — пояснил Корональ, заглядывая в ее темные глаза, — просто разнообразие. Новенькая в гареме — это всегда интересно. Кто она?
