Я не удержалась и снова посмотрела на покупателей. В этот раз благородные господа потянулись ко мне, как заколдованные, бросая на стол монеты. Только Мерсер и Бринк остались в креслах. Но и то верно — зачем платить за то, в чем они не раз убеждались лично.
Другие же проверяли мою попку долго и дотошно — по очереди тянули хрустальную палочку, наклоняли, поворачивали. Мерсер прикрыл глаза, и лицо его окаменело. Кажется, Бринк еле слышно застонал.
— Да-а… — глубокомысленно протянул господин Алтон, — она тугая, как в первый раз.
— Ценный экземпляр, — подтвердил господин Раймус. — Посмотрите, господа, если бы я не держал этот хрусталь, она втянула бы его в себя весь. Волшебная задница… Поистине, волшебная…
Они вернулись на места, довольно прищелкивая языками и удовлетворенно качая головами. Судя по очень удовлетворенному виду господина Раймуса, и по тому, как он сопел, рассматривая мою попку, своё удовольствие он уже получил, и считал, что две монеты — это совсем не дорого, чтобы кончить в штаны.
— У нас солидное заведение, — опять защебетал Тюн. — Только лучший товар для самых уважаемых покупателей. Позвольте напомнить вам некоторые пункты договора. Со шлюхой, — он вытащил затычку из моего ануса и похлопал меня по спине, позволяя выпрямиться, — со шлюхой в течение года можно делать что угодно, только не торговать ею. Все доходы от продажи принадлежат мне, прошу не забывать об этом. В остальном же вам предоставляется полная свобода. Хотите — имейте ее сами, хотите — пригласите друзей. Можете устраивать эротические представления, можете использовать на ней собак и козлов, но — внимание! — быки и хищники не разрешены. За порчу товара несете ответственность втройне.
— Она не покалечит себя? — забеспокоился кто-то из особо осторожных. — И не сбежит ли? Не всем женщинам нравятся, когда их используют для собак…
— Не беспокойтесь, — со счастливой улыбкой заверил его Тюн. — Я никогда не предложил бы вам строптивый товар. Она будет послушна, покорна и нежна, как шелк. Для нашей Афаль нет большего удовольствия, чем ощутить во всех своих сладких дырочках крепкие мужские члены. Ну или даже не мужские, и даже не члены…
Шутка понравилась, и возбужденные и разгоряченные мужчины радостно похохотали, потирая ладони. Только Мерсер и Бринк не разделили общего веселья.
— В качестве заключительной демонстрации, — объявил Тюн, — этот бриллиант, — он указал на меня широким жестом, — эта удивительная прирожденная шлюха покажет вам, как она хочет, чтобы её купили… Купили именно вы, — теперь Тюн обвел рукой всех собравшихся, — только вы… И чтобы позволили ей удовлетворить все ваши желания. Слышите, господа? Все желания… Это её мечта… Хрустальная мечта… Афаль, приступай.
47
Он бросил на пол подушку, и я встала на неё коленями, повернувшись к зрителям спиной.
— Прошу, дорогая, — Тюн протянул мне двенадцать шариков.
Чуть наклонившись, я развела руками ягодицы и один за другим протолкнула в панус шарики. Все двенадцать. В комнате стало тихо, только слышалось прерывистое дыхание, и кто-то поскрипывал креслом.
— Как ощущения? — Тюн потрепал меня по голове, как хозяин любимую собачку.
— Это блаженство, — ответила я и даже не солгала, потому что шарики очень уютно устроились в моей попке.
Подвигавшись назад и вперед, я застонала, потому что там, внутри, каменные чертенята очень волнующе натирали все мои чувствительные точки.
— Продолжаем, — взяв хрустальный дилдо, Тюн сначала вытер его насухо, хитро подмигнув. — Масло тут не понадобится. Клянусь, она такая мокрая внутри, что никакой смазки не надо.
Он вложил хрустальную палочку мне в ладонь, и я, изогнувшись ещё сильнее, медленно ввела каменный член во влагалище. Теперь давление изнутри усилилось. Очень сладко, почти как тогда, когда госпожа Сесилия решила наказать меня лесорубами.
Конечно, мне было бы приятнее забавляться с молодыми мужчинами, и не напоказ, но приходилось засовывать в себя игрушки на потеху толстосумам. Впрочем… я оглянулась через плечо. Бринк и Мерсер испепеляли меня взглядами, и этого огня оказалось достаточно, чтоб я вспыхнула сама — и масло не понадобилось. Если бы они вошли в меня одновременно… Бринк в лоно… Мерсер — в анус… Если бы они начали двигаться во мне… Если бы они стонали… и я бы тоже не сдержала стона…
— Смотрите, смотрите, — хрипло и тихо забормотал Тюн, — она уже хочет. Она течёт, она мечтает, чтобы её трахали… трахали без остановки… И последний штрих…
Я почти не слышала хозяина, покачиваясь и наслаждаясь чувством наполненности. Это Бринк и Мерсер… Двое моих любовников… так отчаянно ненавидящих друг друга, что их ненависть превратилась в страстную любовь… Любовь ко мне… Пусть на год, пусть на месяц, да хоть на час, но мне бы хотелось ощутить их вместе… рядом… во мне…
— Соси! — услышала я шипенье Тюна, и только сейчас поняла, что он пытается всунуть мне в руку деревянный фаллос.
Ну а если совсем мечтать… То почему бы не представить, что в компанию к этим двоим может добавиться и кто-то третий?
Широко разведя колени, выгибаясь в пояснице, я делала волнообразные движения всем телом, заставляя двигаться предметы внутри меня. Я смотрела то на Бринка, то на Мерсера, и жалела, что вражда помешала им сесть рядом. Так я могла бы видеть их рядом. И представлять, что они — оба во мне.
Я облизнула дилдо, предложенное мне Тюном, и принялась жадно посасывать деревянную головку, словно это было самым вкусным лакомством на свете. Бедра мои покачивались всё быстрее, язык работал всё проворнее, и кто-то из мужчин не выдержал, начав дрочить тайком, спрятавшись за спинкой чужого кресла.
Но это было неважно, потому что я двигалась по своему пути — по пути своего наслаждения, где мужчины были для меня лишь целью, лишь средством. Пусть они захватили меня, пусть поработили так, что я и правда мечтаю о крепких, ненасытных членах, о безудержной страсти, но сегодня, сейчас, я получу то, что хочу сама. Не собираюсь отказываться от наслаждения!..
А потом мысли покинули меня, оставив лишь звенящую пустоту и жар тела. Я двигалась, стонала, сосала и ласкала себя — то сжимая груди, то щипая и оттягивая соски, то касаясь особо чувствительного местечка между нижних губ.
— Господа, господа, прошу держать себя в руках! — заблажил Тюн, потому что кто-то рванулся вперёд, опрокинув кресло. — Демонстрация закончена! — крикнул он, рывком переставляя ширму, чтобы закрыть меня, и в этот самый момент я упала на подушку, забившись в конвульсиях самого сильного, самого потрясающего наслаждения, что когда-либо приходилось испытывать лисичке Афаль.
Как сквозь ватное одеяло я слышала далекие голоса, топот ног, звон монет, но всё это было не настоящим… Настоящая Афаль уже летела рыжей стрелой по осеннему лесу, распушив хвост и тяфкая на юрких пташек, шнырявших по ягодным кустам…
48
— Десять тысяч! — Тюн потирал руки, открывая один конверт за другим и просматривая цену. — Эй, лесная тварь, — окликнул он меня, — господин Алтон даёт за шлюшку с родинкой десять тысяч. Это после того, как ты столько с ним возилась, а уж сколько у него отсосала… Вот предатель, верно? А-ха-ха!..
— Главное, что ты доволен, — ответила я сквозь зубы, наблюдая, как он дрожащими от нетерпения руками тянется к очередному конверту. — Но про собак и козлов ты зря сказал.
— Обиделась? — он хохотнул и закатил глаза, увидев очередную цифру. — Но члену господина Алтона ничего не светит, потому что господин Раймус дает за тебя двадцать тысяч! Двадцать! За сучку, которая воняет псиной! Тюн, ты везунчик! — пропел он, целуя каждый нолик, нарисованный в письме. — А тут что?..
— Не обиделась, — сказала я, пока он открывал очередное письмо с ценой за меня. — Но ты сам-то представляешь, что значит — с козлами?.. Должен же быть хоть какой-то предел твоей жадности…
— Будто для тебя есть разница, кто тебя трахает! Ничего, растянешься! — огрызнулся Тюн, с досадой отбросив письмо.
