и, сев в кресло, у камина, принялся читать ее, не обращая на меня никакого внимания.
Прекрасно.
Взяв с полки чистый железный кубок и наполнив его кровью из красивого стеклянного кувшина, который мы прятали за огромной картиной с портретом нашей семьи, я подошел к креслу Маркуса и поставил на столик, стоящий перед ним, кубок с кровью, а затем, с чувством выполненного долга, сел в свое кресло. Но мне было интересно пронаблюдать реакцию брата на такое грандиозное событие, поэтому я не отрывал от него насмешливого взгляда.
Маркус медленно перевел взгляд от книги на кубок, и его губы растянулись в недоверчивой улыбке.
– Неужели это то, что я думаю? – спросил он, не отрывая взгляд от сосуда.
– Ты выиграл, о, ясновидец, – спокойно ответил ему я.
– О-лала! – довольным тоном воскликнул Маркус и взглянул на меня горящим любопытством взглядом. – И кто она? Я знаком с ней?
Мой рот растянулся в улыбке при мысли о том, что братец, вряд ли, сможет разгадать эту загадку: у него не могло быть и мысли о том, что я полюбил не вампиршу.
– Неужели… – начал было Маркус, но затем замолчал.
– Неужели, что? – с усмешкой, поинтересовался я.
– После приезда двух девиц из России, ты стал каким-то странным и вечно нахмуренным, – задумчиво сказал брат.
– Ты просто сама наблюдательность, – улыбнулся я, искренне забавляясь его ошибочной догадкой.
– Одна из них?
– И в чем же заключается моя странность? – вместо ответа спросил я.
Мне казалось, что мое поведение никоим образом не изменилось. Но Маркусу было заметнее. Неужели все было написано на моем лице?
– Ты стал задумчивым и будто мысленно споришь сам с собой, постоянно уходишь от семьи, запираешься в своей комнате, думаешь о чем-то, и твои глаза ожили, а ведь раньше они были наполнены лишь смертельной скукой! – Маркус широко улыбался, словно не мог поверить в то, что его младший братец-нелюдим попался в силки любви.
– Странно, я не замечал этого за собой, – признался я.
– Мама волнуется: постоянно спрашивает, почему ты уходишь, и жалуется, что ты стал холоден к ней. Я даже думал, что у тебя появились какие-то проблемы, но, оказалось, все намного банальней! Ты влюбился! – воскликнул брат и хлопнул в ладоши. Он выглядел таким довольным, как выглядят дети, получая очередной подарок на Рождество.
– Черт, Маркус, не кричи ты так! Не хватало еще, чтоб об этом узнали другие! – рассмеялся я, слегка потешаясь над ним.
– А к чему таиться? – насмешливо спросил он. – Так что, одна из девиц из России?
– Бог помиловал, – усмехнулся я.
– Кто тогда? – нетерпеливо спросил брат.
– Я был эгоистом, – тихо сказал я.
– Еще каким! Так кто же?
Я задумался: говорить Маркусу о Вайпер? Да, ведь она замечательная, неповторимая. Она…
Она – смертная.
Меня не смущал этот факт: для меня она была просто Вайпер, которую я люблю. Но как рассказать о ней семье? Ведь для них смертная – всего неразумное низшее звено, пища и ничего более. Раньше и я так думал. Но я знал, что мнение моей семьи никогда не изменится, и они не примут Вайпер. Моя семья возненавидит ее и будет, что есть сил, пытаться устранить ее с моего пути. Мои родители, такие мягкие ко мне, всегда были безжалостны к людям.
И почему раньше я не задумывался об этом? Ведь от этого зависит жизнь Вайпер!
– Седрик! – как сквозь туман услышал я настойчивый голос Маркуса, и понял, что он уже не единожды звал меня.
– Извини, я задумался. – Я устало откинулся на широкую спинку кресла.
– Так ты скажешь мне, кто она, в конце концов?!
Сказать ему? Да, ведь он всегда понимал меня. Но родителям – ни слова. Моя любовь и мое падение навсегда останутся для них тайной.
– Маркус, то, что я сейчас скажу, не должна услышать ни одна другая душа, – наконец, решился я.
– Не понимаю, к чему такая секретность, но ты знаешь, что я не болтун и никогда не выдавал тебя, – серьезно сказал Маркус.
По его нахмуренному лбу я увидел, что он начал догадываться о том, что с моей возлюбленной было что-то не так.
Да, Маркус никогда не выдавал меня, не предавал и не обманывал, и я знал, что мой старший брат никогда не предаст меня. Он будет хранить мою тайну, какой ужасной бы она ему не казалась.
– Поклянись, что никогда не выдашь меня и не расскажешь о том, что сейчас от меня услышишь, – настойчивым тоном попросил я.
Маркус слегка опешил: я впервые в жизни попросил его о клятве.
– Клянусь моей любовью к Маришке, – сказал он, и я понял, какую страшную клятву он дал: у нас нет клятвы, более тяжкой, чем клятва именем возлюбленной. Эта клятва – сильнее клятвы честью или семейным именем.
Я молча поднялся с кресла, обошел всю гостиную и, убедившись в том, что мы абсолютно одни, прикоснулся пальцами к своим губам, показывая брату, что он должен читать по моим губам и говорить так же. Этот способ мы придумали давно, зная о том, что вампиры даже невольно могут подслушать друг друга, благодаря своему абсолютному слуху. Маркус кивнул.
– Она – смертная, – прочитал он по моим губам.
На лице Маркуса четко читалось недоверие.
– Плохая шутка, – ответил мне он и всплеснул руками.
– Ты думаешь, я шучу?
– Естественно. Ты не можешь быть серьезен.
– Я серьезен, как никогда.
Маркус пристально смотрел в мое лицо, словно пытаясь прочитать мои мысли.
Я понимал: ему было трудно принять эту новость.
– Седрик, это неправильно, – наконец, после долгого молчания и созерцания моей особы, одними губами сказал Маркус. Его взгляд, устремленный на меня, был полон возмущения. Несогласия. Неприятия.
– Я знаю, – только и ответил я.
– Вампиры не могут испытывать любовь к смертным. Это ненормально.
– Значит, я – ненормальный.
– Как ты мог так вляпаться?
– Понятия не имею. Это просто случилось.
– Но, черт возьми! Вокруг тебя вьется столько красавиц-вампирш, а ты влюбился в смертную!
Маркус непонимающе смотрел на меня, и его брови взлетали почти до самых корней волос на его лбу.
– Теперь ты понимаешь? – спросил я.
– Прекрасно понимаю! И все равно ничего не могу понять!
– Я тоже, но мне плевать на это.
Маркус раздраженно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Некоторое время он молча рассуждал, и, казалось, совсем забыл обо мне.
Я понимал его поведение. Он был вправе отреагировать так. Но я не солгал ему и открыл всю правду. Я не желал лгать брату.
– У меня нет желания узнать ее имени и, уж тем более, о том, что она из себя представляет, но просто ответь: ты и правда любишь ее или это всего лишь сильное увлечение? – вдруг спросил Маркус, будто выйдя из ступора.
– Моя любовь к ней – это твоя любовь к Маришке, – честно ответил я.
Маркус устало закрыл глаза ладонью. Лишь после того, как прошли долгие четыре минуты абсолютного молчания, он вновь взглянул на меня, но его глаза
