Её чудовище - Купава Огинская

– Выкупает свою жизнь, – ответил Барон.

Мясник остановившимся, полным ужаса взглядом смотрел сквозь меня. Когда Барон толкнул его вперед, глаза мужчины на мгновение закатились.

– Приношу свои глубочайшие извинения! – выкрикнул он хрипло и испуганно, но совершенно неискренне.

– Что?

– Он раскаивается, – пояснил Барон с сомнением. – По крайней мере, должен.

– Почему?

– Ах да, ты же не знаешь. Идея с вашим сожжением принадлежала ему. Бэрт… тебя же зовут Бэрт? – грубо хлопнув мясника по плечу, спросил Барон, а получив утвердительный ответ (мужик мелко и отчаянно закивал, едва удерживая себя в сознании), жестоко добавил: – Мысль, что виновницей происходящего является ведьма, в пустые головы людей вложили жрецы вашего выдуманного бога. Они желали отдать ее Быстроводной. Наш раскаявшийся друг предложил казнь зрелищнее скучного утопления в реке.

– Но почему раскаивается он, а не жрецы? – спросила я.

Барон поскучнел.

– Непредвиденные обстоятельства.

Я приготовилась услышать нечто ужасающее.

– Что произошло?

– Они молились своему богу в моем присутствии, просили о защите от меня. Хотя Многоликого даже не существует. – Барон поморщился. – Это оскорбительно.

– И… как сильно вы оскорбились? – осторожно спросила я.

Повисла недолгая многообещающая тишина.

– Не думаю, что в ближайшее время храм будет открыт для горожан, – ответил Высший.

Я кивнула. Улиса определенно будет счастлива это услышать. Мне же просто было все равно.

Даже удивительно, но я не чувствовала никакой жалости, хотя и удовлетворения тоже. Меня заполняло холодное равнодушие… и как же это было прекрасно!

– Так что, ты прощаешь его или я могу подкрепиться? – спросил Барон.

Мясник пошатнулся, но в обморок не упал, будто бы предупрежденный о том, что случится, если он позволит себе искать покой в беспамятстве.

– Я-то что, это Улиса должна решать. Ей же был вынесен приговор…

Улиса неожиданной необходимости что-то решать не обрадовалась. Она только покинула ванну и с большей охотой просушила бы волосы.

– И что будет, если я его не прощу? – равнодушно спросила она. Ведьму ничуть не смущало присутствие двух мужчин на кухне и ее несколько неодетый вид. По моему глубокому убеждению, полотенце, насколько бы большим оно ни было, считаться одеждой не могло, по мнению ведьмы – очень даже могло.

– Ничего, – ответил Барон, и голос его был обманчиво мягок. – О нем уже никто ничего никогда не услышит.

Я молчала. Хотела вмешаться, почти вмешалась, а потом заметила предвкушающий взгляд Высшего и промолчала.

Он ждал моей жалости, чтобы назвать ее глупостью.

Возможно, из всех нас только у меня была способность понять и как-то оправдать… Бэрта, но я ею не воспользовалась.

Мясник был на грани, его била мелкая дрожь, и подгибались ноги, но робкая надежда на спасение все еще не давала ему потерять сознание.

Я не чувствовала жалости, но мысль о том, что это неправильно, никак не хотела отпускать.

Нельзя отвечать злом на зло… Впрочем, Барон со мной все равно не согласится. Он из тех, кто свято верит, что бить надо первым.

– Я не могу приговорить его к смерти, – сказала я просто, глядя сквозь Бэрта, – и не могу запретить вам это делать. Просто… решайте сами. Осуждать вас я не буду.

И чтобы действительно не осуждать, я малодушно сбежала. Последнее, что услышала, был деловитый голос Барона:

– Ну же, ведьма, порази меня своей зловредностью.

Дверь закрылась, и я уже не слышала, что ему ответила Улиса.

Впрочем, меня это не сильно и волновало. Видимо, я все же не была доброй и всепрощающей, я не чувствовала за собой вины из-за того, что оставила мясника в беде… Вероятно, я довольно скверный человек, но в данный момент это меня ничуть не беспокоило.

Не раздеваясь, с трудом скинув домашние туфли, я повалилась на кровать и сразу же уснула.

И снились мне костры. Впервые за прошедшее со дня нашего неудачного сожжения время мне приснилось что-то тревожное, бредовое, страшное и связанное с огнем.

Утром я проснулась с температурой. Улисы рядом не оказалось, в окно бил яркий солнечный свет, ослепляющий, но уже не греющий. Никакого желания вставать и изображать хоть какую-то активность не было. Был четкий план: доползти до окна, задернуть шторы и вновь вернуться в кровать.

Первую его часть я даже умудрилась выполнить.

Улиса ворвалась в комнату как раз в тот момент, когда я, гордая собой, медленно отвернулась от задернутых штор, желая поскорее воссоединиться с подушкой.

– Проснулась, – обрадовалась ведьма, – это хорошо. Внизу ждет капитан, и у тебя есть десять минут на сборы, больше я просто физически не смогу развлекать его разговорами.

– М-м-м… – простонала я жалобно, желая вычленить из вороха ругательств, крутящихся на языке, хоть пару приличных слов, способных емко охарактеризовать мое негативное отношение к ее словам.

– Поторапливайся, – велела Улиса, не заметив моих мучительных стараний.

Дверь за ней закрылась, и я еще некоторое время отупело смотрела на темное дерево, запоздало осознавая, что мой родной домик перекроили больше, чем мне показалось на первый взгляд.

Тяжело вздохнув, я вяло топнула ногой и побрела в ванную.

Я верила в холодный душ и в то, что Санхел надолго не задержится. Он же капитан городской стражи, а в городе нынче творятся странные дела, у Санхела просто не может быть много свободного времени. По правде сказать, свободного времени у него не должно быть вовсе.

Душ оправдал мои надежды, капитан не очень.

– Доброе утро, – доброжелательно произнес он, когда я показалась в магазине.

Проводить Санхела в комнатку с диваном и предложить ему чаю Улиса не додумалась. И стоял капитан, опираясь на прилавок, послушно выслушивая длинный перечень того, чем же ведьма была недовольна.

– Наверно, – кивнула я. По моему мнению, утро было совсем не добрым, очень поздним и каким-то неоправданно тяжелым.

– С вами все в порядке? – нахмурился он, растревоженный моим помятым видом. Вспомнил, видимо, что в пансионе не осталось больше свободных комнат… как и в загородном доме градоправителя. Больных было слишком много, еще больше обратившихся. Об этом еще вчера предупредил Барон, прежде чем отказаться от приготовленного Улисой чаю и отбыть в неведомые дали.

И наставления его были просты и однозначны: «На улицах слишком опасно. Дом защищен. Не высовывайтесь».

Еще Барон велел быть осторожными и не показывать меня впечатлительным людям. Мол, причислят к проклятым, посадят в какую-нибудь комнату вместе с настоящими проклятыми – и поминай как звали одну глупую, неудачливую, грустную девочку.

Мое справедливое замечание о том, что, как эту девочку зовут, он и не помнит, Барон проигнорировал.

– Лучше не бывает, – соврала я. Как назло, в груди тут же зашевелилась болезнь, щекоча легкие и провоцируя меня пару раз многообещающе кашлянуть. – Что-то случилось? Зачем вы пришли?

– Это касается недавней ситуации. Разумеется, все виновные будут наказаны, а ваш дом отремонтирован за счет города, и вам не стоит об