решил. И то, что он решил мне категорически не понравится.
— А если кто-то все-таки осмелится? — на всякий случай решила поинтересоваться я, переворачиваясь с левого бока, завалившись на который очень неудобно лежала, нарушив кровообращение в плече, и падая на спину.
— Не бывает настолько глупых людей, — Макс вновь подбросил ножик, ловко поймав. Он казался собранным, деловитым и в то же время, не производил впечатление человека, который куда-то спешит, хотя и не забывал повторят о недостатке у себя времени. — А если и бывает, то станет на одного меньше. Итак, на чем мы остановились?
Безразличные глаза пронаблюдали, как я, стараясь не пропускать сквозь крепко сжатые челюсти стонов, поднялась, опираясь на руки и вновь заняла сидячее положение. Болтать с ним растянувшись на полу было крайне неудобно.
— На том, что ты гад распоследний? — любезно предположила я.
Ножик подлетел над рукой, несколько раз перевернулся и был легко подхвачен владельцем.
— Эффектно, — оценила я, потому что именно этого от меня и ждали. — Я так не умею.
— Тебе и не нужно, — пожал плечами Макс.
— Боишься, что прирежу однажды ночью? — зло хмыкнула я, наблюдая за Максом, который использовал коробку в качестве табуретки.
— Нет, не боюсь, — поигрывая ножом, легко ответил он. — Потому что знаю — сколько бы не строила из себя крутую девчонку, на самом деле ты не способна на убийство. Не способна отнять чужую жизнь, не способна на подлость и предательство. Ты веришь в высшие идеалы — в равенство, в уважение, в неприкосновенность свободы. Давеча ты тут пыталась надавить на мои чувства, взывая к воспоминаниям прошлого? Так вот, ты была не права. Я помню. Я помню каждый день, который мы провели вместе. Я помню каждую нашу встречу. Я помню каждый твой наряд и каждый аромат духов, которые ты использовала. И поэтому я не боюсь тебя.
— Зря, — выдохнула я сквозь боль, опоясывающую ребра. — Все, что ты сказал, про мою доброту и так далее, касается других, но не тебя. Тебя я прирежу с большим удовольствием.
— И чем же, — он удивленно выгнул бровь, как будто действительно не понимая, — я отличаются от других?
— Тем, что твое предательство было самым болезненным, — просипела я и закашлялась. Покосилась на бутылку воды, но решила, что нет. Не сделаю я Максу такого подарка и не поползу на коленях ради пары глотков. Пусть подавится своей водой. — И я отомщу тебе за это.
— Возможно, когда-нибудь, — сухо рассмеялся бывший друг, в очередной раз подбросив ножик. — Но не сегодня, любовь моя. А когда тебе представится такая возможность, то ты уже не будешь стремиться к моему умерщвлению.
— Это почему же? — прищурилась я с ненавистью. Сидеть вот так вот и как старые друзья болтать о всяком тоже было разновидностью пытки, гораздо более изощренной, чем пытка жаждой или ножом.
— Потому что к тому моменту, когда я позволю тебе быть самостоятельной, ты уже полюбишь меня, — просто ответил он.
И от этих слов у меня мурашки побежали — по руками, по спине, по затылку, а дальше по ощущениям — прямо в мозг.
— Шутишь? — постаралась я спросить насмешливо, а получился — жалкий всхлип.
— Нет, потому что мне сейчас совершенно не до не смеха, — с некоторой долей грусти вздохнул Макс, а когда заговорил снова, от грусти уже и следа не осталось: — Куда ты и Ниса поехали после обнаружения записки?
— Иди лесом и не сворачивай, — пожелала я от души. — Где-то там, впереди, тебя родной стог сена ждет. Постоишь, пожуешь, может быть, зачатки совести проснутся.
Макс в ответ выдал беспощадную улыбку, которой только людоедов отпугивать, замахнулся и отправил нож в полет. Полет закончился быстро, а нож воткнулся мне в плечо.
На этот раз я была готова и не тешила себя надеждами, что парнишка попугает — попугает, да и успокоится. А потому лишь громко замычала сквозь крепко сомкнутые губы, чувствуя, как новая порция боли разливается по телу жгучей волной.
Когда дышать стало чуть легче, а тело приняло неизбежность мук, я подняла вспотевшее лицо и встретилась с Максом взглядом.
Он наблюдал. Просто сидел и смотрел безучастно, как если бы все происходило не по-настоящему, не с нами и не с его помощью.
— Что ж так мелко-то? — запинаясь через слово, спросила я. — Метил бы уже сразу в шею. Или в висок.
— Я не собираюсь тебя убивать, — выпрямил спину Макс. — И ты это прекрасно знаешь.
— Зато собираешься основательно помучить, — уже пребывая в откровенной истерике, засмеялась я.
— Мы закончили бы все быстро, если бы мне не пришлось вытягивать из тебя каждое слово, — он потянулся ко мне и нарочито медленно вынул из плеча нож.
Пришлось сцепить зубы и терпеть боль, за которой быстро явилась уже знакомая слабость. Однако не успела я выдохнуть с облегчением, как он вернул нож на место, воткнув его обратно в кровоточащую рану.
— Как же меня воротит от тебя, — прохрипела я, чувствуя, как в руке начинают дергаться мышцы, предвещая о скором приступе судороги.
— Ничего, скоро твои чувства изменятся. Ну, или я заставлю их измениться. Знаешь, как говорят — от любви до ненависти один шаг.
— Ага, — согласилась я, вложив всю имеющуюся у меня злобу в улыбку. — Но, как выяснилось, и в обратную сторону топать недалеко.
— Намекаешь, что любила меня? — не поверил Макс, замирая так близко, что я чувствовала тепло от его дыхания на своей коже. Из-за холода, с которым мое тело уже даже не пыталось бороться, оно ощущалось особенно остро. — Думаешь, я в это поверю? Я всегда был для тебя просто другом и никем больше. Сколько раз я пытался завоевать тебя! Сколько раз я делал первый шаг, надеясь, как мальчишка, что ты сделаешь ответный! Но нет. Ты лишь еще выше возводила стену между нами!
— Потому что нельзя портить дружбу любовью, — улыбнулась я. И впервые, с тех пор, как узнала, кто он такой, я улыбалась ему по-настоящему, испытав приступ ностальгии и вспомнив, как все было просто между нами раньше. — И если бы ты действительно умел любить — ты бы это знал.
На лицо Макса набежала тень. Он всегда казался мне привлекательным. Обладателем классической мужской красотой. О таких, как Макс мужчины говорят, как о коньяке — «качественный», а женщины, чувствуя в нем твердость и неумолимость, готовы разбиться о него, как корабль о скалы, лишь бы он согласился подхватить. Но теперь его лицо окутывал ореол силы, которой он наслаждался, которую смаковал, из-за которой считал себя выше других и которая будто
