Костя вроде говорил, что раньше было несколько странных деревьев, да? – уточнила вороница.
– Три, – подтвердила Таня.
– А осталось одно – остальные два или не выжили, или стали обычными – зелень только на одном, – Крылана подошла поближе и прищурилась, склонив голову на бок. – Значит, если здесь и есть норуши, сил у них совсем немного. – Ну, иди! Ветер в крылья!
Таня уже знала, что эта фраза – пожелание удачи у воронов.
Она подождала, пока две чёрные птицы не взлетели над участком, а потом принялась пробираться к дереву, окутанному уверенной зеленоватой дымкой, точно как те, что растут вокруг её дома в Москве.
С собой она несла рюкзак со старой диванной подушкой и пакетиками с едой. С подушкой подсказала Крылана.
– Ты же на снег или на землю не сядешь, табуретку из дома брать стрёмно, это-то Шушана точно заметит и удивится, а подушка – это понятнее. По дороге где-нибудь устроим пикник, а ты не ворон – на ветке не устроишься.
«Ну и где же мне расположиться, чтобы выяснить, есть ли тут кто-то или нет?» – думала Таня, покрутившись под деревом.
На развалины смотреть не хотелось – очень уж тоскливое зрелище, а вот на дальний лес – это дело другое. Таня так и уселась, уложив свою подушку между корней старой яблони и прислонившись спиной к её стволу.
Рюкзак она поставила рядом, пошуршала пакетом с бутербродами и достала первый – с сыром, расположив его на рюкзаке.
– Эх, были бы тут норуши, как у меня дома! – вслух произнесла она, чувствуя себя довольно глупо. – Я бы с удовольствием угостила бы их сыром, и сушками, и орехами! А то вот странность, дерево норушное есть, а дома рядом нет!
Легчайший шорох, который раздался через пару минут после этого, заставил Таню насторожиться и чуть-чуть покоситься туда, откуда он раздался.
Хорошо, что у ветеринаров нервы крепкие, а то она бы подпрыгнула от радостного изумления!
Из-под кромки уже крошащегося и сероватого снежного наста у корней зеленевшего дерева показалась мордочка, украшенная двумя большими, почти прозрачными ушами и тёмными круглыми глазами, почему-то показавшимися Тане слишком большими.
Глазищи уставились на неё, испуганно моргнули, а потом нос потянулся в сторону бутерброда, словно мордочку притягивал невидимый, но совершенно необоримый магнит.
Только когда норушь чуть потянулась вперёд, Таня поняла, в чём дело, – показалось до того тщедушное и худенькое тельце, что стало очевидно – это детёныш, да ещё истощённый.
Стоило Татьяне чуть шевельнуться, как несчастный норушонок дёрнулся и застыл на месте, явно собираясь с силами, чтобы нырнуть обратно в норку.
– Не бойся! Пожалуйста, не бойся меня! Я… я знаю, кто такие норуши, – у меня любимая подруга – это норушка, которая когда-то мне очень помогла! Мы живём вместе! Я… я думаю, что ты хочешь есть, правда? Только не пугайся – я могу дать тебе сыр, или, если боишься, можешь сама взять, я отодвинусь подальше!
Норушонок замер, вслушиваясь в Танин голос, и только судорожно поднимающиеся и опускающиеся бока выдавали, что это не фигурка, не игрушка, а живое существо. Явно сначала норушь собиралась изобразить из себя обычную мышь, но слова, сказанные Таней, видимо, были для него настолько важны, что, потоптавшись на месте, он решился:
– У тебя есть знакомая норушь? – голосок был слабый и, к превеликому Таниному удивлению, явно девичий.
Почему-то сначала ей показалось, что малыш – мальчик. Наверное, из-за обтрёпанной шёрстки – Шушана-то такого никогда не допускала.
– Да, есть, – Таня уверенно кивнула.
– А как… как её зовут? – видимо, вопрос был так важен, что это, безусловно, очень голодное создание даже от сыра отвлеклось.
– Шушана.
Норушинка внезапно обмякла, словно кто-то ослабил туго натянутую струну, держащую её в отчаянном напряжении. На секунду у неё даже глаза прикрылись.
– Да, у нас бывает такое имя! – едва слышно пискнула она. – Неужели же есть ещё люди, которые про нас знают, и… есть ещё другие норуши?
– Шушана говорила, что есть. Она про музей Васнецова в Москве упоминала, там большая семья.
– А она почему одна? Почему ты говоришь так, словно у неё семьи нет? – норушинка снова заволновалась, словно услышала какую-то фальшивую ноту в мелодии.
– Её родные ушли в исконные земли, а она не захотела бросать дом. Мы с ней в Москве живём в одном старом доме. Она волновалась за него, понимаешь?
– Да. Я понимаю! – маленькая норушь выбралась из норки уже целиком и, неловко спотыкаясь на неровностях подтаявшего снега, начала пробираться поближе к бутерброду.
Таня легко могла бы подставить ладонь и перенести её к цели, а ещё проще было бы переместить поближе кусочек сыра, но этого явно не стоило делать – лучше пусть норушинка сама придёт, а то перепугается и умчится навсегда.
У рюкзака норушь притормозила.
– Тебе, может быть, помочь? Хочешь, я просто опущу для тебя сыр пониже? – не выдержала Таня.
– Сыр… – мечтательно вздохнула норушка. – Хочу… а он, он хороший? Почему ты его не ешь? – подозрительно прищурилась она.
– Я боюсь, что ты испугаешься и убежишь, – честно ответила Таня. – Если я буду двигаться медленно и спокойно, возьму кусочек сыра, разломлю его и часть съем сама, а часть отдам тебе, тебе не станет страшно?
– Ннне знаю, – довольно-таки дрожащим голоском ответила норушинка.
Видимо, для неё контакт с человеком был отчаянно пугающим. Но сыр пах упоительно, досыта она не ела уже давным-давно, так что голод пересилил страх.
– Хорошо! Только ты совсем медленно, ладно? – решилась норушь.
Танина рука двигалась со скоростью усталой пожилой черепахи, пока не добралась до сыра. Ломтик был разломлен на кусочки, один Таня положила себе в рот и отчётливо увидела, как голодный детёныш сглотнул слюну. А второй был опущен совсем недалеко от маленького создания.
Пока норушь подтягивала к себе сыр, у неё дрожали и лапки, и усы, и даже уши.
– Ты только не торопись. Если давно ничего такого не ела, не грызи очень много – живот заболит! – предупредила Таня, глядя, как норушь кусает краешек сырного ломтика.
– Откуфа ты фффнаефь? – выдохнула мелочь, потихонечку отступая назад.
– Я врач, – призналась Таня. – Лечу зверей и птиц.
Норушинка остановилась, крепко прижимая к себе сыр.
– Это правда? – она требовательно воззрилась Тане в лицо.
– Да.
– А норушей ты лечила?
– Если честно, нет. Шушана, к счастью, ещё ни разу ничем не болела, – Таня прямо-таки шкурой ощущала, что врать нельзя. – Я лечила грызунов. Хомяков, иглистых мышек, домашних крыс.
– Сиди тут, никуда не уходи! – вдруг потребовала норушь, с трудом волоча за собой сыр. – Я сейчас приду!
Про «сейчас» она, конечно, слегка
