Я с облегчением вздохнула, не обращая внимания на злые слова.
— А ты, сердобольная, сама за ним ухаживать будешь. Чтобы эту собаку залатать, ветеринар нужен, а не врач. И помощи не проси, если что. Сама. Хоть на что-то сгодишься.
Я с готовностью кивнула. Сама так сама, главное, чтобы Гектора спасли… хотя бы попытались спасти.
Лигура сволокли со стойки раздачи, подхватили на руки и потащили вглубь коридора вслед за неверной поступью Ника. Он был совсем как мертвый. Я не представляла, как этот алкаш сможет зашить рану.
Медблок оказался всего лишь в подвале в двух шагах от столовой. Когда мы спустились на несколько ступеней, я уже почуяла аптечную вонь, которую не переносила с самого детства. Удивлюсь, если там, действительно, чисто. Прошли узким пыльным коридором, миновали мутную стеклянную дверь и вошли в неожиданно светлое помещение. После вездесущей полутьмы белый холодный свет бил по глазам, заставляя невольно зажмуриться. Даже защипало от навернувшихся слез. Ужасный свет и нестерпимый больничный запах. Теперь не удивляюсь, почему Ник постоянно пьян — я бы тоже здесь долго не выдержала.
Ник по-хозяйски зашел на свою территорию, кивнул ребятам на блестевший холодной сталью операционный стол с круглой нависающей многоглазой лампой, напоминающий скорее челночный корабль, чем светильник. Лигура уложили, и Ник велел парням убираться. Те не возражали. Я посмотрела на Гектора и повернулась к дверям — лучше уйти, чтобы не раздражать Ника. Но он окликнул:
— А ты куда собралась?
— Не хочу тебе мешать.
Он открыл навесной ящичек с глянцевой белой дверцей, достал бутылку со спиртом, плеснул в стакан. Зажмурился и выпил одним махом. Скривился так, что я почувствовала омерзительный вкус у себя во рту.
— Иди сюда. Кто, по-твоему, рану шить будет. Я что ли?
Я опешила:
— Ты же врач.
— И что? — он снова плеснул, снова выпил, шумно занюхал рукавом. — Не видишь, дура, что выпимши я? Заколю эту собаку — и дело с концом. Да и руки теперь не верные.
Я попятилась, похолодела:
— Я же не умею.
— Тряпье зашить наверняка можешь. Тут почти то же самое.
Он вытащил кусок какой-то синей резиновой трубки:
— Космы свои подвяжи, тут тебе не бордель. Больница все же.
Я молча послушалась. Собрала волосы в хвост и завязала резиновым жгутом. Руки тряслись так, что я не могла контролировать дрожь, почти не чувствовала пальцев. Как я смогу что-то зашить, тем более, живого человека. Такое и представить невозможно.
Ник подошел к столу, стянул с Гектора куртку, рваную рубашку, оголяя по пояс. Я увидела чудовищную рдеющую рану слева, на темном боку. На белой коже она показалась бы еще ужаснее. Четкая, длинная и глубокая, будто прорезали острым широким раскаленным ножом. Края разошлись, как раскрытый птичий клюв, демонстрируя прижженное мясо. Что там, слева? Кажется, желудок. К горлу подкатывала тошнота — я не смогу даже приблизиться
Ник затянул руки и ноги Гектора ремнями, привязав к столу. Это какой-то кошмарный сон наяву.
— Чего встала? Пошли, ждать нечего.
Он подошел к раковине, вымыл руки сам, заставил меня сделать то же самое. Достал какой-то гелеобразный антисептик, размазал до самых локтей. Я повторяла за ним. Кажется, запах спирта будет преследовать меня весь остаток дней.
— Перчаток нет — не спрашивай.
Я и не думала. Знать не знала, что нужны перчатки. Я сама чувствовала себя пьяной, надышавшись спиртовых паров. Казалось, все это происходит не со мной, я лишь наблюдаю и вот-вот проснусь. Ник достал запаянный контейнер со стерильными инструментами, три шприца.
— Что это? — я кивнула на шприцы.
— Наркоз. Даже я не хочу на живую чистить.
Он ловко обколол рану. Несмотря на выпитое, движения были уверенными, четкими. Он все сможет сам. Опыт многое значит.
Я отстранилась к стене, качая головой:
— Ник, у тебя прекрасно получается. Сделай все сам. Я не смогу.
Он бросил хмурый взгляд и отложил использованные шприцы:
— Давай, идем. Подошла сюда и взяла себя в руки. И чтобы я твоего крысиного писка больше не слышал. Или брошу его здесь.
Бросит. Не сомневаюсь, что бросит. Будь на его месте проклятый де Во, я бы не пошевелила и пальцем. Я судорожно вздохнула и на ватных ногах подошла к столу.
49
Рану надо было почистить — срезать сваренную некрозную ткань. Ник сказал, что иначе края не срастутся, и начнется что-то страшное. Он вручил мне скальпель и пинцет:
— Этим режешь, этим держишь. И не тяни — наркоз не вечный.
Я боялась даже посмотреть. В носу свербили пары спирта и омерзительный запах больницы, я едва не падала в обморок. Умоляюще посмотрела на Ника, но он лишь притопнул ногой:
— Режь, сказал.
Я замотала головой и опустила инструменты в контейнер:
— Я зашью, обещаю. Но резать не смогу.
Ник плюнул на пол, швырнул мне рулон ватного полотна:
— Тампоны крути, дура. Вот так, — кинул мне белый комок, зажатый в каких-то изогнутых щипцах, и подставил стеклянную чашу.
Я справилась быстро — это оказалось не сложно. Ник велел брать тампоны длинными щипцами и убирать кровь, чтобы она не заливала рану. Я холодела, едва не падала в обморок, но сцепила зубы и старательно делала то, что он просил. Уж не знаю, так ли, как надо — как могла. Руки тряслись, я все время боялась ткнуть не туда. К счастью, много вычищать не пришлось — рана была свежей. Лишь тонкий слой мертвой ткани, не толще яблочной кожуры. Я видела, как скальпель срезает плоть, как место среза тут же начинает обильно кровоточить, и все становится нестерпимо багровым. Меня мутило, я все время порывалась зажать рот рукой. Кровь натекала прямо на стол, и под лигуром образовалась глянцевая красная лужа. Как на бойне.
Ник с грохотом побросал в жестяную раковину инструменты, вымыл красные от чужой крови руки. Обработал рану каким-то едким желтым порошком, который остановил кровь. Дал мне большую гнутую иголку, катушку странных полупрозрачных ниток и щипчики, похожие на обычные плоскогубцы.
— Шей. Ты обещала.
Я не стала отпираться. Обещала. И слово нужно держать.
Никогда не видела, как это делают, но к счастью, хотя бы видела зашитую в больнице рану. У соседского мальчишки, который свалился с крыши на кучу железной арматуры. Его даже отвозили в имперском корвете. Запомнила, потому что показалось удивительным, что рану не зашили одной ниткой. Были сделаны отдельные стежки и завязаны двойные узлы на каждом.
Я зажимала в руке иглу с вдетой ниткой. Зажмурилась, вздохнула. Гектор казался таким спокойным, будто просто мирно спал.
— Только не умирай.
— Ну же!
От выкрика Ника я вздрогнула и, не задумываясь, воткнула иглу. С трудом протащила нить, преодолевая сопротивление ткани, обрезала и накрепко связала два конца. Стежок за стежком. По мере того, как рана закрывалась, мне становилось спокойнее. Руки перестали трястись, и я методично прокладывала стежок за стежком, будто делала это много раз. Он будет жить. Обязательно будет. Он должен. Мне должен.
Я закончила. Ник с интересом посмотрел на работу:
— Ты точно никогда не шила, девочка?
Я замотала головой.
— У тебя дельные руки. А откуда такие узлы?
— Видела однажды.
Ник усмехнулся и снова отхлебнул спирта — как только на ногах стоял:
— Не так, как нужно было. Но аккуратно и крепко — самое главное. Если после всего этого его высочество не вздумает поправиться — я сам его пришибу. Иди, зови парней. Убирайте его отсюда ко всем чертям. Все кровищей изляпали.
Я вышла в столовую, все молча уставились, едва я показалась в дверях. Только теперь поняла, что руки по локоть в крови, платье заляпано.
— Ник велел отнести его на кровать.
Мартин кивнул парням, сам не пошел — остался сидеть с бутылкой. Гектора переложили на носилки. Ник окликнул меня в дверях, порылся в навесном ящичке с бинтами и коробками самоклеющихся повязок. Сунул мне в руки начатую пачку:
— Меняй по мере надобности. Теперь главное, чтобы он очухался.
