— Как ты себя чувствуешь?
Деловито наклонилась, щупая лоб, но он снова поймал мою руку и прижал к губам, так же, как вчера, в бреду:
— Я сделал так вчера. Я помню, — голос сипел, я совсем не узнавала его. Гектор вновь и вновь целовал мою ладонь: — Спасибо тебе. Спасибо.
Я не отнимала руки. Казалось, он делал так целую жизнь, и я целую жизнь ждала этих прикосновений.
— Я помню твой голос, как ты уговаривала Мартина зашить рану. Как ты разговаривала со мной.
Я замотала головой, отдернула руку и не сдержалась: сжалась, сидя на краю кровати, и разрыдалась, сама не зная от чего. Слезы лились безудержным потоком, который я не могла остановить. Я почувствовала большую теплую ладонь на спине, но от этого зарыдала еще сильнее и уткнулась лицом в колени.
Я услышала скрип кровати и громкий стон — обернулась и увидела, что повязка снова промокла от крови, когда Гектор попытался сесть. Я надавила на плечи и уложила его на подушку. Слезы капали ему на грудь, но я ничего не могла сделать. Утерлась рукавом:
— Не вставай — швы разойдутся.
Он не спорил. Терпеливо ждал, пока я поменяю повязку, только шипел через сжатые зубы, когда я дергала особенно сильно.
— Почему ты плачешь?
Я покачала головой, стараясь спрятать лицо:
— Не знаю. Просто… Просто… — я так и не смогла подобрать слова.
Он пытливо посмотрел на меня:
— Кажется, нет повода плакать. По крайней мере, сейчас.
Я порывисто отвернулась и вновь зарыдала, сотрясаясь всем телом. Уже не стеснялась слез, плевать. Я глупая слабая женщина — я имела право на слезы. Хотя, порой казалось, что я только на них и имела.
Его рука вновь коснулась моей спины, я побоялась, что он снова попытается подняться. Повернулась и по взгляду Гектора поняла, что он ждет пояснений:
— Дома, на Норбонне, имперцы видели во мне лишь доступную девку. Де Во —игрушку, вещь, которую хотел сломать. Доброволец — кусок мяса, из которого можно трясти деньги или использовать по своему усмотрению. Это ваш мир, мир мужчин, нравится мне это или нет. Мир мужчин по праву силы. Мне кажется, ты один видишь во мне человека. — Я, вдруг, сама усмехнулась своим словам: — И поделом мне, если жестоко ошибаюсь.
Гектор опрокинул меня за плечо, и моя голова легла не его согнутую руку:
— Может и ошибаешься. Человек постоянно ошибается. Вся жизнь состоит из череды ошибок.
Я снова малодушно заплакала, устроилась поудобнее и смотрела на его четкий темный профиль: высокий лоб под копной прямых черных волос, тонкий нос с едва заметной горбинкой, жесткие губы и упрямый подбородок. С этой стороны щека была цела. Хотелось провести пальцем, но я сдержалась. Он пах потом, больницей и отголосками табачного дыма. Не помню, чтобы когда-нибудь мне было так хорошо и спокойно.
— Откуда у тебя тот ужасный шрам на лице?
Он поджал губы, напрягся, молчал. Я стократно прокляла себя за глупый вопрос. Я все испортила.
— Дай мне сигареты. В куртке, в кармане.
Я поднялась, обшарила брошенную на стуле куртку, подала. Гектор закурил, молча, шумно затянулся несколько раз. Шлепнул рукой по кровати, чтобы я села рядом.
— Тебе ведь уже наболтали, кто я такой?
Я покачала головой:
— Только вижу, что ты высокородный.
— Вот уж не верю. Неужели никто? Ни одна заботливая собака?
Я покачала головой.
— Я принц Лигур-Аас Гектор Гиерон.
Даже так… Думала, Ник просто смеялся, называя его высочеством. Я молча опустила голову.
— Этот шрам — напоминание о прошлом, — он недобро усмехнулся. Горько, ядовито. — Подарок от любящего дядюшки. Вечная метка, которая не даст мне запомнить, что доверять нужно только себе. И то не всегда. Порой не стоит даже себе доверять. — Он посмотрел на меня из-под опущенных век: — Ты себе доверяешь?
Я растерянно пожала плечами и все же кивнула.
— А мне?
Вопрос поставил в тупик. Сказать: «Нет», — обидеть. Сказать: «Да», — показаться предельно наивной. Мне хотелось доверять ему. Хоть кому-то. Он был добр ко мне. Противоестественно опасаться всех.
Я вновь глупо пожала плечами:
— Наверное, да. Человек должен доверять другому человеку.
Он долго смотрел на меня, грустно усмехнулся, отведя глаза:
— И откуда ты такая взялась?
52
Гектор, к счастью, быстро шел на поправку и через неделю чувствовал себя почти сносно, только капризничал, чтобы я подольше сидела рядом. Я с радостью поддавалась его маленьким детским хитростям. Казалось, так было всегда, будто я знала его всю жизнь. Да, я запретила себе думать о плохом. Не хочу подозрений, сомнений. В моей жизни и так нет ничего, что грело бы сердце. Это было естественно, как дышать. Как воздух, как время, как жизнь. Что-то спокойное, нежное, теплое. Настоящее. Мое. Впервые в жизни я с уверенностью могла назвать кого-то своим. Назвать своим мужчину и ни на секунду не сомневаться, что это, действительно, так. Без признаний и клятв. Мое — я отвоевала его у смерти. Мое… и от этой мысли становилось странно. Бывает ли так? Возможно ли? Я с легкостью могла вообразить, будто мы прожили вместе целую жизнь и обзавелись выводком детей, так похожих на него.
Гектор ни разу не заговаривал о чувствах, но мне это было и не нужно. Слова были лишними. Я их не ждала. Пожалуй, Лора на это сказала бы, что я все сама себе придумала. Пусть так. Я хотела это выдумать, чтобы хоть немного пожить иллюзией.
Когда он поцеловал меня, земля и небо поменялись местами. Не принуждал — манил и увлекал. Я никогда не видела нежных мужчин.
Гектор обхватил меня и тут же зашипел от боли.
Я отстранилась, убирая его руки:
— Рана только схватилась. Любое неосторожное движение — и шов разойдется. Не хочу штопать тебя еще раз, прости.
— Знаю. Может, оно и к лучшему. Не хочу, чтобы это было здесь.
— Ты такой сентиментальный?
Я удивилась. Какой разительный контраст. При первом знакомстве он показался мне грубым нелюдимым хамом, с которым не слишком-то хотелось иметь дело. Тот неожиданный поступок с Мартином немного очеловечил его, но не слишком. Мне бы в голову не пришло, что этот человек способен на нежности. Все это не вязалось вместе, но, видимо, уживалось. Или казалось, что уживалось.
— Может быть, — он вздохнул. — С годами многие становятся сентиментальными.
— Может быть… — Я положила голову на его согнутую руку, уткнулась носом в щеку: — Почему Мартин не хотел лечить тебя? Вы плохо ладите, я давно заметила.
Этим вопросом я разрушила милую идиллию, вернула нас в неприглядную реальность.
— Потому что от меня мертвого ему больше пользы, чем от живого. Мы не обязаны ладить — просто терпим друг друга. Большего не требуется.
Прозвучало цинично, равнодушно. Он находил это просто сухим фактом.
— Что это значит?
— Это значит, что он с радостью продал бы Великому Сенатору мой неприятный окоченелый труп за приятную сумму золотом.
— Почему он тогда не может продать тебя живого?
Гектор усмехнулся:
— Это многое осложнит. Это уже открытое предательство. А мы, как ни крути, все же на одной стороне.
— А первое разве нет?
— Мартин всего лишь наемник барыга. Никто не станет ждать от него слишком широких жестов. Он как шлюха — ласкается к тому, кто заплатит. — Он вздохнул и зарылся носом мне в волосы: — Со мной все проще. С тобой сложнее.
Я сама часто думала об этом, но предпочитала гнать такие мысли, иначе становилось невыносимо. Раньше, но не теперь.
— С тобой я ничего не боюсь.
Он какое-то время молчал, будто хотел что-то ответить, потом бросил:
— Твою цену увеличили — я видел в городе.
В груди похолодело:
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч. Я не хотел тебе говорить. Но теперь и эта информация могла устареть.
— Зря. Я должна это знать. Я заплатила ему слишком мало, да? Что такое двадцать две тысячи? Еще и торговалась, как последняя дура. Думала, это поможет мне приобрести хоть какой-то вес в их глазах.
Гектор тяжело вздохнул:
