— А вы как будто об этом не знали, сударыня.
— А да, знала… Конечно, — пробормотала я.
На самом деле, конечно нет. Хотя, наверное, могла бы и догадаться, что магазинчик, который мне так понравился разнообразием ассортимента, принадлежит ему.
По приезду домой нас встречали Джьюд и бонна Зелиг. Последняя, как и всегда при Теодоре, приняла такой добродушный вид, ну просто Арина Родионовна на минималках. Шаманка бодро отрапортовала, что Брианна уже крепко и сладко спит, и этим вечером ничто и никто не пытался нарушить ее сон.
Теодор отправился проверить, а я увязалась вслед за ним. Прогонять он меня не стал, что искренне меня удивило и порадовало.
Мы осторожно заглянули в ее спальню — ну просто счастливые молодые родители.
Девчушка, разметав русые кудри по подушке, сладко спала, прижимая к себе Дамика. Остальные мишки, аккуратно рассаженные в ряд, сидели на ее кровати. Я моргнула и не поверила своим глазам — в неярком свете ночника медведи светились ровным и теплым золотисто-зеленым сиянием.
— Похоже, Элен Гросс рассказала вам чистую правду, миледи… — негромко проговорил Теодор.
Таким доверительным интимным голосом он со мной еще не разговаривал. И никогда так не смотрел своими восхитительными медово-карими глазами.
В полумраке коридора он был ко мне так близко.
— Неужели вы начинаете мне верить? — усмехнулась я.
— Я изо всех сил пытаюсь не совершать такой ошибки, но не скажу, чтобы я в этом преуспел, — хрипло проговорил он.
Не отрывая от меня взгляда, муж протянул руку к моему лицу и завел за ухо прядь волос, выбившуюся из прически. От этого мимолетного прикосновения я задрожала. Но вовсе не от страха. От совершенно иных чувств, которых раньше не испытывала ни с одним мужчиной.
Все то, что произошло тогда в мой первый и единственный раз с Сергеем, показалось неестественным и ненастоящим. И лишь то, что было сейчас, имело значение.
С трудом соображая, что делаю, я потянулась к нему в ожидании поцелуя.
Помнится, вы говорили, что сгораете от страсти, милорд? Кажется, сейчас я готова разделить ваши чувства…
Что сделал мой драгоценный муж? А мой драгоценный муж легко коснулся губами моих пересохших губ и учтиво сказал:
— Доброй ночи, миледи.
Совести у вас нет, эсквайр Рутланд! Чуть было не выпалила это, но хватило ума благонравно пожелать хороших снов в ответ и гордо удалиться в свою спальню.
Там я легла в кровать и очень долго лежала без сна, размышляя, почему он не ответил на мой внезапный порыв, если раньше так хотел этого.
В итоге я пришла к очень хорошему и правильному выводу, что Теодор Рутланд просто некое парнокопытное с длинными такими рогами и бородой. Хоть никакой бороды у него, конечно, не было. Максимум — легкая щетина.
Данная мысль принесла мне умиротворение, после чего я с чистой совестью уснула.
Но даже во сне не могла избавиться от пламенеющего взора медово-карих глаз…
Глава 25
— Цици, посмотри, а теперь ровно?
Брианна с удовольствием крутила ручку швейной машинки, а из-под нее выходила лента алого атласа. От приятного ненавязчивого звука, с которым она стрекотала, на сердце становилось уютно и тепло.
Я склонилась над русой кудрявой макушкой девочки, потрогала пальцами шов.
Строчка выходила идеальной, о чем я и сообщила своей маленькой помощнице, которая тут же расцвела, и взялась за ткань с еще большим усердием.
Пусть она, в отличие от меня, не могла использовать магию, но Брианна очень быстро училась, показывая чудеса аккуратности кройки и шитья. Ну еще бы! Она теперь не отставала от меня, следуя за мной, как маленький хвостик. Что до крайности бесило бонну Зелиг. Теперь, когда она практически была избавлена от присмотра за своей воспитанницей, вроде как выходило, что делать ей в Трентоне особо и нечего. Ей даже теперь не нужно было использовать свою супер-пупер шаманскую магию, чтобы защищать Бри от мары. С этим делом успешно справлялись мои медвежата!
Пару раз я видела, как Зелиг подбивается к Теодору, что-то шипя ему в ухо. По-любому, эта паршивка пыталась ему на меня наговаривать. Но, судя по его виду, эсквайр не особо слушал добрую бонну, а один раз ответил ей так резко, что тетка аж покраснела с досады.
Все свободное время она теперь проводила на кухне, распивая чаи и распуская про меня сплетни. Но, судя по кислым лицам кухонных работников, они как-то не сильно были этому рады.
Я видела, насколько изменилось отношение слуг. Поначалу они не особо стремились выполнять мои поручения, и, хоть и открыто не высказывали пренебрежения, но оно чувствовалось. Однако после того, как я подарила детишкам кухарки парочку маленьких медвежат, все изменилось. Поначалу я этого не поняла.
До меня дошло лишь тогда, когда ко мне вдруг подошла зареванная Колла со слезной просьбой сшить для грудной дочери ее сестры мишку. Оказалось, мара вот уже несколько ночей подряд является к малышке, после чего та заходится в страшном плаче и ее никак нельзя уложить.
Вообще-то я как раз хотела отослать свою личную камеристку куда-нибудь подальше, памятуя о том, как она чуть не выдрала мне половину волос в памятный день моей свадьбы. И уже даже присмотрела себе новую, из трентонских слуг….
— Простите меня, пожалуйста, госпожа Цици, простите! Я сейчас наговорю, но я больше не могу молчать! — рыдала женщина, утирая глаза передником. — В последнее время вы такая милая и добрая, но вы можете обращаться со мной так же жестоко, как и раньше! А по истечении срока я никуда от вас не уйду… Буду работать забесплатно, обещаю. Только прошу вас, умоляю, пожалейте мою сестренку Бирту и ее доченьку Гарби! Курт очень переживает, но ничего не может сделать, а вы ведь знаете, что я… Люблю его! Я до сих пор его люблю… Сердце болит за них троих, мочи нет!
Ее зовут Маша, она любит Сашу, а Саша Ирину и только ее, блин.
Ничего непонятно, но очень интересно.
Поначалу я абсолютно не поняла, при чем здесь Курт, которого, оказывается, любит Колла. И кто он вообще такой. Но затем, путем наводящих вопросов мне удалось выяснить у Коллы все.
История оказалась очень печальная, в духе крепостного права.
Колла и этот самый Крут, который был конюхом Цици, полюбили друг друга и попросили у своей госпожи разрешения пожениться. Однако, жестокосердная Нутелла, судя по всему, не захотела терять камеристку, потому запретила это брак. А чтобы та и думать забыла о замужестве, велела Курту жениться на родной сестре Коллы — Бирте, которая, опять же, тоже работала у Нутеллы. Колла не возненавидела сестру, наоборот, у них были теплые сестринские отношения. И когда у Курта и Бирты родилась дочка, Гарби, то полюбила ее всем сердцем.
В общем, Колла любила всех троих. И страдала, понятное дело…
Теперь я знала, почему моя камеристка меня, мягко говоря, недолюбливала. Теперь я ее понимала. И тоже возненавидела бывшую хозяйку тела, в котором сейчас находилась.
Это же надо, так играться людскими судьбами… Как жаль, что я была не в силах это исправить. Поэтому сделала все, что могла.
— Прости меня за этот жестокий и эгоистичный поступок, Колла, — искренне сказала я. — Я сожалею о нем. Знаешь, порой человеку кажется, что он будет любить другого человека вечно… Но и такая любовь тоже проходит. Когда-нибудь ты перестанешь испытывать сильные чувства к Курту и полюбишь другого человека. И я обещаю, что тогда не буду препятствовать вашему браку. А первая буду гулять на вашей свадьбе.
— Благодарю вас! Благодарю вас, госпожа! — прошептала служанка, и залилась слезами пуще прежнего.
А на следующий день у маленькой Гарби появился чудесный пушистый мишка цвета малинового пломбира. Я сама принесла его в небогатый дом сестры Коллы. Брита даже разрешила мне самой положить его в колыбельку.
С тех пор мара отстала от этой семьи. А у меня появилась благодарная и верная камеристка, которая делала мне просто умопомрачительные прически. При этом обращалась Колла с моими волосами так бережно, что я только диву давалась. Мало того, в Трентоне она стала моими глазами и ушами. Именно Колла рассказала, что шаманка гоняет чаи на кухне и любит позлословить на мой счет. И что остальные слуги эти разговоры не поддерживают.
