Чимре метнулся к столику и резко распахнул ларец. Его пальцы замерли над венцом, потом он осторожно коснулся серебряных и золотых трав, но почти сразу отдёрнул руку.
- Так она… Но почему тебе, а не Йерин… Значит, Бутрым тоже… Но…
Глаза Чимре распахнулись, с лица схлынули краски. Взгляд блуждал, а пальцы стиснули ткань халата.
- Это венец Улхасум… Так ты теперь…
Камайя недоуменно морщилась, пытаясь понять, потом перевела взгляд на Рисэл, которая замерла в кресле.
- Значит, Йерин не успела… - пробормотал Чимре. - Бакан не стал наследником… Бутрым… Камайя, скажи это… Скажи это! Скажи!!!
- Ул-хас - Аслэг. - Камайя встала, и почти сразу Рисэл слетела с кресла на пол, кланяясь ей. - Эй, Рисэл… Прекрати это, а то я действительно споткнусь. - Вышло не смешно, а напряжённо, и Камайя устало потёрла виски руками. - Эй! Вставайте! Что за цирк?
Она остановилась и смотрела на две спины на коврах перед собой, и брови медленно ползли вверх.
- Это что за представление? - спросила она, и дышать почему-то стало трудно. - Что это значит? Да что вы, чёрт возьми, тут устроили?
31. Алай.В темницу её
Сапожки погружались в снег. Дыхания не хватало, Алай остановилась, схватилась за ближайшую ограду. Ворота города остались позади, впереди было стойбище, и она замерла, пронзённая пониманием, куда и для чего бежит.
Она постояла ещё немного. Развернулась. Нет. Нет. Мать Даыл направляла её шаги не так. Мать Даыл направляла их к Харану, и она пойдёт сначала к нему. Она увидит его, наберётся решимости и сделает всё, что можно, чтобы спасти от казни.
У ворот Алай снова остановилась. Если она увидит его, то не решится на это. Не сможет.
Но если она не увидит его сейчас, то потом, грязная, опозоренная, тоже не осмелится смотреть на него.
Алай заплакала, плюхаясь в снег. Она сидела, рыдая, и Выы морозил щёки под дорожками слёз. Отец Тан Дан бесстрастно ловил её взгляд, ничего не отвечая, и она сжала кулаки.
- Отец Тан Дан, вразуми дочь непутёвую! - крик летел в высокую бесконечность и дальше, дальше. - Направь судьбу мою по ладони Даыл, умоляю!
- Ты бы не сидела на снегу, - сказала эным-дада, что проходила мимо, подхватив бубен под мышку. - Мать Даыл чадородие даёт, а морозный Гук-Чанта отбирает. По-женски заболеешь, как сына подаришь мужу-то?
- Эным, что мне делать? - крикнула Алай. - Отец Тан Дан мне послал тебя! Подскажи!
- Сама разберёшься, не маленькая, чай, уже, - рассмеялась эным и свернула в проход между шатрами.
Алай вскочила, отряхивая снег, и побрела в город. Эным отказалась давать совет, а это очень, очень плохо. Ноги опять несли её куда-то, и она шла, пока не наткнулась на ограду воинского двора.
- Хасум, опять пришла? - удручённо спросил её усым-охранник. - Тебя велено не пускать, забыла? Еду передам. Давай.
- Я не принесла. - Алай умоляюще смотрела на парня. - Прошу… Ты же из Оруут? Так на маму свою похож... Расу с Оруут дружны были… Пусти, а? Очень увидеться надо…
- Опять пришла его жена? - Из-за спины парня вышел ещё один усым. - Хасум, не можем пустить. В который раз говорю, его туда Ул-хас запер. Ну что ты как маленькая-то? У меня сестрёнка такая… Раз скажешь «нет», другой, третий, а она всё - дай, дай… Ну тебе-то не четыре весны… Должна понимать!
- Не хочу понимать… Мужа увидеть хочу… - Алай начала оседать в снег, и усым распахнул створку ворот, выскочил и поддержал её. - Пусти!
Она вырвалась и бросилась от них через двор, но один из усымов нагнал её в два широких шага, подхватил поперёк тела и вынес обратно за ворота. Алай обиженно и сердито плакала, а парни грустно переглядывались.
- Господин Аслэг нам сказал не пускать тебя. Если принесёшь разрешение от Ул-хаса, пропустим, - вдруг сказал второй усым. - Аслэг не оспорит.
- Ты шутишь? - первый усым повернулся к нему. - Ты на что девчонку отправляешь? Он же с похмелья… Прихлопнет там её со злости. Ты бы ещё сказал, чтоб за указом о помиловании сходила. Совсем дурной?
- Указом о помиловании? - вскинулась Алай. - Как это?
- Ну, твоему хасу такой не напишут. - Первый усым удручённо взглянул на второго. - За мелкие проступки Ул-хас мог бы и простить… Особенно, если на пиру просят. Но наутро после пира, да за братоубийство… Ты больше его слушай, - кивнул он на второго. - Эй, ты куда?
Она шагала в сторону дворца. За спиной остался воинский двор и Харан, запертый в подвале, холодный, голодный, одинокий, которого выведут во двор к колоде, голого по пояс, и…
Алай побежала. Эти дни в неизвестности измучили её, измучили до предела, но если есть хоть какая-то возможность спасти Харана, она воспользуется ей.
Эрту поднял бровь, открывая перед ней ворота. Алай скользнула внутрь, огляделась и подскочила к нему так резко, что он слегка отпрянул.
- Эрту… Выручай. Выручай, миленький! К Ул-хасу нужно, срочно! - она почти плакала, и евнух нахмурился. - Вопрос жизни и смерти! Прошу!
- Ты чего замышляешь?!
- За мужа буду просить… умоляю… Не отказывай…
Эрту сморщился, потом зажмурился, и наконец схватился за виски.
- Безрассудство какое... Если узнают, что я провёл… Ладно… Ладно, я попробую устроить! Ладно!
Алай вцепилась в его халат и шагала следом, и в одной из галереек Эрту остановился, подозвал из закутка слугу и долго что-то шептал ему на ухо.
- Пойдём, - сказал слуга, кивая ей. - Я понял, Эрту. Попробуем.
После восьмого провожатого Алай перестала считать. Её вели какими-то переходами и галереями, дворами и лестницами, очередной слуга вывел её, дрожащую, на широкий двор и подвёл к дверям большого здания.
- К Ул-хасу. Срочно.
Слуга у дверей нахмурился, и чёрное отчаяние охватило Алай. Он откажет сейчас, точно откажет, и все эти заячьи петляния были зазря!
- Жди. - Слуга ушёл внутрь и долго не появлялся, но потом вернулся. - Зайди и жди внутри.
Алай стояла, оглядываясь. Без провожатых было ещё страшнее, и дрожь била её, а по спине лился холодный пот. Наконец послышались шаги, и Алай задрожала ещё сильнее. Зачем она пришла сюда?! Как же страшно! А что если её теперь тоже казнят за своеволие?!
- У тебя срочный вопрос?
Она подняла глаза и с удивлением узнала Сахмаала. Он стоял, нетерпеливо похлопывая по бедру. Алай сглотнула и мелко закивала.
- Ладно. Сейчас попробую устроить. Пойдём…
Опять ожидание у очередной высокой двери… Мать Даыл, сколько же их тут… Минуты тянулись и тянулись, сердце от страха билось где-то в ушах, и наконец, когда Алай уже не помнила себя от ужаса перед происходящим, дверь открылась.
- Ступай… Говори, - сказал Сахмаал, пропуская её.
Ул-хас… Не осмеливаясь взглянуть, Алай рухнула на пол у самой двери, больно ударившись лбом. Перед глазами была чернота и ещё Харан, любимый, несчастный, рубцы на его коже и мягкие спутанные волосы, разметавшиеся под дыханием Выы, безнадёжный взгляд и руки, связанные за спиной.
- Великий Ул-хас, я пришла просить за мужа, - отчаянно сказала она, не отрывая лба от пола. - Мой муж сидит под замком в темнице, но он не совершал того, в чём его обвиняют, и я прошу помиловать его. Клянусь своей жизнью, что он невиновен. Ул-хас, забери мою жизнь, но выпусти его, я умоляю!
Где-то поодаль слегка скрипнуло кресло и раздался шорох бумаг, потом послышались приближающиеся шаги.
- Ты решила оспорить волю Ул-хаса, маленькая хасум? - в ушах шумело, и голос доносился до неё как сквозь завывание Выы. - Ты решила пойти против воли Тан Дан, что говорит устами повелителя степи? Не слишком ли ты осмелела? Откуда такая вера?
Алай зажмурилась, вжимаясь в каменный пол. Сейчас прикажет схватить её… Бросить в темницу… Зачем она пришла?! Глупая, глупая…
- Пощади его! - в отчаянии крикнула она, зажмуриваясь ещё крепче. - Он клялся, что не сделает этого! Он не мог! Возьми мою жизнь, но не убивай его, умоляю! Не делай этого! Так нельзя!
- Сахмаал… В темницу её. - Черно, черно перед глазами, Мать Даыл, спаси… - Ты знаешь, что делать?
