на кладбище в стремлении поделить власть так, как хотел кто-то извне.
Оставалось надеяться только на Бьёрна и того самого Евгения, которого я по-прежнему не видела.
И я отчетливо понимала, что если бы с Варгом что-то случилось, то викинги не стали бы спокойно убирать большой зал. Но не могла перестать переживать…
Сердце ёкнуло и заколотилось, когда одна из девушек вбежала на кухню со словами:
— Вернулись с похорон!
— И Лекс приехал? — тут же оживилась Хэльга, которая больше всех переживала за мужчин и в этот день была молчаливой и погруженной в свои тяжелые мысли.
— Да! И Женя тоже с ним!
— Давайте, девочки, нужно сделать свежие блины! И соберите закуску мужчинам!
И снова все засуетились, а я вместе с ними, когда мне просто запихали поспешно большую банку, где слоями были выложены овощи и рыба, сказав, что эта та самая «ржавая селедка». Любимое блюдо Варга.
Почему-то я так разволновалась, что толком не смогла рассмотреть, что из себя представляла эта закуска, разглядев только нашинкованную сырую морковь, лук и небольшие аккуратные кусочки филе из рыбы.
— Скорее отнесите всё это в зал!
Кто-то и меня подтолкнул легко и ненавязчиво вслед за девушками в передниках, и я поспешно и прилежно пошла за ними, снова оказавшись в большом зале, где теперь за одним большим столом сидели мрачные, молчаливые мужчины во главе с Варгом.
Они были погружены в боль и печаль, поэтому казалось, что вокруг никто даже не дышал, боясь потревожить их скорбь, но стоило мне показаться, как Варг приподнял голову, тут же впившись в меня своими голубыми глазами, словно не мог поверить в то, что видит.
В какой-то момент его бровь дрогнула явно в желании удивленно изогнуться, и лишь усилием ледяной воли больше не пошевелилась, а я покраснела и посмотрела на него лишь мельком, так же поспешно удаляясь из зала вслед за остальными девушками.
Сердце предательски колотилось, потому что я ощущала его взгляд на себе до тех пор, пока не скрылась в коридоре, а в голове звучал его чуть хриплый приглушенный голос, который повторял: «Поговорим вечером, Лиза…»
7 глава
Я гордился Лексом так, как только может гордиться брат своим братом.
Это была молчаливая гордость, от которой в груди распирало от тепла.
Несмотря на свою боль и месиво в груди, он смог собрать волю в кулак и заявить о себе всему миру, показав каждому, что воля его отца и курс Алексея-старшего на защиту и покровительство своих людей будут продолжены так же твердо и уверенно.
Лекс всем дал понять, что никому не позволит создать смуту и раздор в своем квартале, а все мирные жители по-прежнему будут под защитой.
Кто же пойдет против него, тот будет жестоко наказан.
А я буду стоять за его спиной нерушимой поддержкой и опорой, как когда-то за моей спиной стоял дядя Лёша.
Похороны всегда изматывают.
И оставляют в душе ноющую бездонную дыру, которую невозможно заполнить ни через год, ни через десять лет.
Когда уходят родители — ты остаешься совсем один.
И нет ничего, что смогло бы унять эту боль.
За большим деревянным столом в Чертоге сейчас сидели только самые близкие, проверенные годами и проблемами люди, доверие к которым было безграничным и оправданным.
Это было молчаливое братство, где не нужны были слова, чтобы поддержать.
Достаточно было вот так сидеть и смотреть в глаза друг другу.
Не было сил даже просто поговорить о том, каким необходимым дядя Лёша был в жизни каждого из нас и как тяжело будет учиться жить без него.
Даже когда после нескольких рюмок ледяной водки Евгений заговорил о том, что пытается найти зацепку к разгадке того, кто стал заказчиком этого немыслимого дерзкого убийства, я не мог сосредоточиться на его словах.
Смотрел на бледного, но теперь такого хмурого и уверенного Лекса и думал о том, что этой ночью я видел странный сон.
Когда вошел в свою одинокую, вечно темную спальню, куда не позволял никому входить, кроме пары человек, то вовсе не думал, что смогу уснуть.
Голова гудела, и сердце ныло так, что хотелось выдохнуть тяжело, протяжно… и с дрожью.
Под веками были картины ужасов, где не было места ничему светлому и доброму.
Я повалился на кровать, чувствуя вековую усталость, и не ожидал, что сон заберет меня в свои сети.
Но когда увидел перед собой дядю Лёшу, то не сразу смог понять, что сплю.
Он был настолько реальный, настолько близкий, что я был уверен, что он жив.
В моих затуманенных мозгах не было даже сомнения в том, что сердце болит не зря.
Дядя Лёша улыбался и шел по зеленой тропе на склон горы, где сияло солнце, и было так легко дышать.
Туда, где его ждал мой отец.
А я стоял внизу и не мог сделать ни одного вдоха, видя, как они смеются и обнимаются, счастливые оттого, что нашли друг друга.
Они не видели меня.
Не слышали, как колотилось мое сердце от этой яркой картины, которая оживала перед израненной душой так неожиданно.
Я проснулся в поту, подскакивая и задыхаясь.
И еще долго не мог начать дышать, делая это хрипло и судорожно.
Где-то в глубине души я знал, что моя мама и сестра были рядом с ними, просто я их не смог увидеть.
Знал, что теперь они живут в доме, о котором грезил отец, часто мечтая о собственном жилище из дерева, где будет большой зал с камином, а у каждого из нас по собственной просторной комнате.
Я никогда не думал о том, что происходит там — на другом конце вселенной, куда уходят души.
Многое слышал, многое знал с чьих-то слов и из рассказов, но
