Мне доводилось испытывать страх. Слепяще-яркий страх, когда смерть стремительно несется на тебя и можно лишь мгновенно реагировать. И тошнотворную смесь страха и надежды, когда смерть надвигается медленно, а ты лихорадочно ищешь способа ее избежать. Я выросла в постоянном страхе, он караулит неподалеку, когда смерть маячит на горизонте, такая неизбежная и неминуемая, что страх теряет силу. Но такой панический, иррациональный страх для меня внове. Меня трясло, а я пыталась понять, как с ним справиться. Может быть, просто его не замечать. У Айви получается.
Откашлявшись и попытавшись принять небрежный вид — никого при этом не обманув, — я разложила на комоде оставшиеся снимки. Кровавые пятна — не брызги, а мазки. Кровь Кистена, если верить парням из ФВБ. Разбитый ящик комода, который задвинули обратно, чтобы глаз не резал. Еще один бесполезный кровавый отпечаток на палубе, где убийца Кистена выпрыгнул за борт. Ни один из снимков не подействовал на меня так, как вид царапин или ковер, и я сгорала от желания понять и боязни вспомнить.
Понемногу пульс перестал частить, мышцы плеч отпустило. Я оставила снимки в покое и перебрала пакетики пыли и сора, извлеченных из фэвэбешного пылесоса, отмечая собственные рыжие волосы среди шерсти и ниток с ковра и носков. Глядя на свое отражение в зеркале, я коснулась резинки для волос в прозрачном пакете для вещдоков. Резинка была моя, я ею завязала косу той ночью. Ноющая боль в висках пробилась сквозь мою сосредоточенность, и Форд беспокойно шевельнулся.
Черт, что-то эта резинка значила.
— Говори вслух, — попросил Форд.
Я прижала резинку большим пальцем через пластик, стараясь не поддаться страху снова. Улики указывали на меня как на убийцу Кистена, чем объяснялось не слишком скрываемое недоверие, которое я теперь чувствовала в ФВБ, но я его не убивала. Я здесь была, но не убивала. Во всяком случае, Форд мне верил. Кто-то же оставил те чертовы кровавые отпечатки?
— Это моя, — сказала я тихо, чтобы голос не дрогнул. — Кажется… кто-то распустил мне волосы.
С чувством нереальности происходящего я перевернула пакетик и прочитала, что резинку нашли в спальне — и снова нахлынул тот же беспричинный страх. Сердце заколотилось, но я заставила себя дышать ровно. Просочилось воспоминание, фрагментарное и ничего не дающее: чьи-то пальцы у меня в волосах, лицо, прижатое к стене. Убийца Кистена расплетает мне косу. Понятно, почему я пять месяцев не позволяю детишкам Дженкса прикасаться к моим волосам, и почему я так странно среагировала, когда Маршал как-то раз заправил мне прядь волос за ухо.
Чувствуя головокружение и тошноту, я уронила пакетик; в глазах потемнело. Если я шлепнусь в обморок, Форд вызовет помощь, и на том все кончится. А я хочу знать. Мне надо знать.
Последняя улика была решающей. Повернувшись и прислонившись к комоду спиной, я встряхнула пакетик, подгоняя к его углу маленький, неповрежденный синий шарик. Он был заполнен выдохшимся теперь сонным зельем — единственным средством в моем арсенале, способным уложить неживого вампира.
В голове зашевелилась новая мысль, поставив дыбом волоски на затылке; тень воспоминания сжала сердце. Дыхание вырвалось неровным вздохом, я опустила голову.
Я что-то кричала сквозь рыдания, прицелилась, спустила курок. А он, смеясь, перехватил пулю.
— Он ее поймал, — прошептала я, зажмуриваясь, чтобы не заплакать. — Я в него стреляла, а он поймал шарик, не раздавив.
Запястье запульсировало болью и проступило новое воспоминание. Цепкие пальцы сжимают мое запястье. Онемевшая рука. Стук пистолета о пол.
— Он выкручивал мне руку, пока я не уронила пистолет, — сказала я вслух. — Наверное, потом я убежала.
Амулет Форда от моего потрясения стал фиолетовым. Мой красный пейнтбольный пистолетик никуда не исчезал, здесь его не находили. И зелья мои все хранились в порядке. Кто-то вернул пистолет на его законное место. Не помню, чтобы я готовила сонное зелье, но этот шарик, без сомнения, был моего производства. Куда ушли еще шесть — вопрос интересный.
Вне себя от злости, я врезала пяткой по комоду. От удара всю ногу будто прострелило, а несчастная мебель впечаталась в стену. Дурацкий поступок, но легче мне стало.
— М-м, Рэйчел? — позвал Форд.
Я пнула комод еще раз, крякнув от напряжения.
— Все нормально! — крикнула я, загоняя обратно подступающие слезы. — Нормально, блин!
Но губа у меня пульсировала в месте укуса; тело заставляло разум вспомнить, а я сопротивлялась, не хотела вспоминать. Кто меня укусил? Кистен? Его убийца? Слава богу, меня не привязали — так сказала Айви, а она знает.
— Нормально? Ну-ну, — сухо сказал Форд, и я плотней запахнула куртку и поддернула сумку на плече. Он улыбнулся моей вспышке, что меня только подогрело.
— Прекрати надо мной смеяться!
Он улыбнулся еще шире, снял амулет, словно работа закончена, и принялся собирать фотографии.
— И я еще тут не закончила!
— Закончила, — сказал он с огорошившей меня уверенностью. — Ты разозлилась. Это лучше, чем страдать или терзаться сомненьями. Терпеть не могу штампы, но теперь мы можем двигаться дальше.
— Психологическая чушь, — скривилась я, хватая пакеты с вещдоками, пока он и их не сгреб. Но он был прав. Мне стало легче, и кое-что я вспомнила. Может, человеческая наука не слабее ведьминской магии. Как знать.
Форд забрал пакетики у меня из рук.
— Рассказывай, — потребовал он, скалой вставая передо мной.
Мой подъем испарился, захотелось сбежать подальше. Схватив с комода коробку от «Валерии Крипт», я выбежала, оттолкнув Форда. Мне надо было отсюда убраться. Надо было убраться подальше от царапин на стенах. Носить подаренную Кистеном вещицу я не смогу, но и оставить се здесь не в силах. Пусть Форд что хочет вопит насчет изъятия вещественных доказательств с места преступления. Что они там вещественно доказывают? Что Кистен меня любил?
— Рэйчел, — спросил Форд, неслышно шагая по ковру в коридоре следом за мной, — что ты вспомнила? Я улавливаю только эмоции. Нельзя же мне вернуться к Эддену и сказать, что ты ничего не вспомнила?
— Еще как можно, — сказала я, перебегая гостиную в мысленно надетых шорах.
— Нельзя, — возразил он, догоняя меня у разбитой двери. — Я врать не умею.
Я вздрогнула, перешагивая порог, но холодный дневной свет манил к себе, и я юркнула в дверь.
— Врать — плевое дело, — с горечью сказала я. — Просто придумай что-то и притворись, будто это правда. Я так и живу.
— Рэйчел!
Форд выбросил вперед руку и остановил меня посреди кокпита. Я опешила. Дотронулся он только до моей куртки, да и то через зимние перчатки, но все равно понятно было, до чего он расстроен. На его черных волосах играло солнце, он щурился против света, холодный ветер разметал челку. Я вгляделась в его лицо, стараясь найти повод рассказать ему, что вспомнила, преодолеть вечное противостояние людей и внутриземельцев и просто позволить ему мне помочь. За плечами Форда простирался Цинциннати во всем его беспорядочном, уютном неустройстве — слишком узкие дороги, слишком крутые подъемы, — и мне становилось спокойней оттого, что здесь переплетено и собрано так много жизней.
