Дверь я оставляю открытой нарочно. Стоя спиной к залу, стягиваю через голову майку, сняв влажные спортивные штаны. И когда в отражении зеркала я замечаю, что Ирина не сдерживается и смотрит в мою сторону, на лице появляется довольная победная ухмылка. Не знаю, чем меня зацепила ветеринарша. Скорее всего, заботой о собаке, спокойствием, которое внушила мне своей профессиональной уверенностью, позволившей пережить этот страшный для Мари момент, а может быть сладкими манящими формами. Уж больно будоражат меня женщины, у которых есть за что взяться. В любом случае, ее ставящее на место «здравствуйте» включает механизм, действие которого отменить уже невозможно.
- Тише, тише, моя хорошая, - встает на колени перед моей собакой, ласково поглаживая по морде, - больно уже не будет.
Мари безразлично поднимает глаза, позволяя к себе прикасаться, раньше я такой отзывчивости по отношению к чужим людям за ней не замечал. Все звери мира любят доктора Айболита, и моя собака не исключение.
- Помогите мне, - еще раз улыбается докторша, заставляя меня опуститься на пол и держать капельницу, пока она возится с проводами, - кровь в моче, кале?
Я качаю головой. В таком положении мы находимся совсем близко, мне нравится ее аромат и то, как нежно она касается моей собаки. Складывается ощущение, будто она любит мое животное не меньше и сострадает ему так же сильно.
- Сколько раз подкалывали обезболивающее?
- Один, - говорю я медленно и тихо, разглядывая коралловые губы.
Она чувствует, потому что ловит мой внимательный взгляд, слегка смущаясь.
- Хорошо, она уже ест?
- Пьет, - не говорю, шепчу на выдохе.
Подобные вещи всегда ощущаются, они витают вокруг мужчины и женщины, как бабочки с полупрозрачными крыльями. И если тебе не нравится человек, что раскидывает сети, то лучше прятаться сразу, пока ситуация не приобрела статус неловкой.
- Хорошо, главное, что нет крови. Я вам еще кое-что выпишу, - встает она с коленей.
На моей кухне возле стола стоит маленький кожаный диванчик. Ирина садится, начиная быстро что-то писать, она достает ежедневник, листает, выискивая какое-то название. Записывает что-то еще и откладывает в сторону. Я сажусь рядом. В отличие от своего друга босса, который никак не мог подкатить к своей будущей жене, руководствуясь какими-то понятными лишь ему одному соображениями, у меня проблем с реализацией желаний никогда не было. Если я что-то хочу, то просто беру это. Я нахожусь слишком близко, без стеснения разглядывая светлую, покрытую манящим румянцем кожу. Ирина смущается, но виду не подает, продолжая писать.
- Вот это нужно будет мазать в местах швов, Павел... Юрьевич, - смотрит она на справки.
- Ир, ну ты чего? - поворачиваюсь к ней, наши лица оказываются на непозволительно близком расстоянии. - Мы с тобой одинакового возраста, ты же не моя учительница.
И тут впервые докторша не улыбается, а хмурится. Видимо она давно прочла мои мысли, все это время искусно изображая спокойствие, но когда я пошел в открытое наступление, тут же дала мне отпор.
- Прекратите, ладно?
- Прекратить любоваться твоей красотой? – я улыбаюсь, нагло облизываясь.
- Прекратить вести себя, как ребенок.
Ее доброту и нежность, как рукой смыло. Это была Ирина Владимировна, которая не собиралась играть в мои грязные игры.
- По-вашему дети ведут себя, как я?
Я уже не скрываю своих намерений.
- Да, дети не думают о последствиях, - Ирина куксится, между бровей появляется глубокая складка.
- Хотя, ты права, дети больше выражают свою свободу, чем взрослые. А взрослые делают вид, что не хотят того, чего хотят, бесконечно сдерживаясь, - я шепчу, искушая, окутывая своим желанием, надеясь, что частичка передастся и ей.
Но Ирина отворачивается, привычная улыбка и доброта исчезают безвозвратно, у меня складывается впечатление, что я испортил нежный цветок, который нужно было регулярно поливать, превратив его в сухую коричневую палку с облетевшими листьями. Уставившись в стену перед собой, она тяжело дышит, потом поднимает руку и тычет мне в лицо кисть с обручальным кольцом на пальце.
- А я к тебе в женихи и не напрашиваюсь, красавица, - дую я на ее ушко, нежные прядки пшеничных волос разлетаются.
Докторша встает, и я тоже поднимаюсь, преграждая ей путь. Не даю выйти из западни, в которую она сама себя загнала, усевшись на кухонный диванчик. Странное дело, ее глаза изучают мое лицо, гуляют по подбородку, губам и шее, разглядывая со злостью, которой раньше я никогда не видел. На лице явно читается: «Да, как вы смеете?!».
- Вы меня насиловать собрались?
- Я? - смеюсь, приподымая брови, - ни в коем случае, - поднял руку, осторожно касаюсь ее волос рукой, - ты сама захочешь.
Она привычно улыбается, но на этот раз с издевательским оттенком, а потом с такой силой меня отпихивает, что даже я, видавший в своей спасательной карьере всякое, пошатнулся, а Ирина успевает проскользнуть.
Я остаюсь стоять на месте, лениво засунув руки в карманы, разглядывая забытый на столе ежедневник. Я могу ей сообщить, окликнуть, но не делаю этого. Слышу шум в коридоре, шарканье обуви и хлопок двери. Смеюсь. Это был самый гнусный подкат в моей жизни. Но что кроме тела, я могу предложить замужней женщине? Все остальное у нее есть. По крайней мере, честно. Так откровенно отшили меня впервые – это странное ощущение.
Глава 5. Ирина
Как так вышло, что я стала ветеринаром? Страсть была с самого детства. Тяга к тому, чтобы кого-то лечить, кому-то помогать, спасать, приносить реальную пользу. И не важно, животное это или человек. Я долго колебалась, когда надо было поступать учиться, кого же всё-таки хочу лечить — людей или зверей. В тот момент меня накрыло романтизмом: хотелось всех спасти, всех выручить, избавить от мучений. Человек в этом отношении существо самодостаточное, он и сам себя спасёт. А хотелось помогать именно тем, кто не способен, не понимает, что для него лучше, да и животные всегда отвечали мне взаимностью, с ними рядом я отдыхала душой, вот кому действительно нужна была помощь. Это неповторимое ощущение, когда благодаря тебе, кто-то остается в живых, избавляется от боли. Животные они другие, они отвечают лаской на ласку, заботой на заботу. Они не обманут и не обидят.
Сначала была мысль податься спасать вообще всё живое — если бы в то время в стране было развито движение зелёных, я стала бы, наверное, самым ярым гринписовцем планеты. А еще очень хотелось в Африку попасть: Айболит, Лимпопо... Слава богу, что я туда не попала. Я знаю ребят, из наших докторов, кто там работал, многие привезли кучу интересных болезней, от которых до сих пор ещё не отошли и продолжают лечиться.
В клинике мне было хорошо, даже нервные хозяева пациентов меня не смущали. Я всегда улыбаюсь, таков мой подход, улыбка и доброта помогают. Мне нравились пушистые комочки и мяукающие друзья, но только не сегодня.
Я влетаю в клинику и даже дверь за собой не закрываю, вместе со мной в помещение врывается порыв холодного ветра, внутри бурлит злость. Сто лет не испытывала так много ярости и переживаний. Я ведь не очаровательная девчонка, к которой на остановках пристают, а в автобусе взглядом сверлят. Взрослая женщина, со своей однообразной, стабильной жизнью, проблемами и толпой пациентов, о которых нужно думать круглосуточно. Не привыкла к подобному обращению. Меня до глубины души возмутило поведение Павла. И как он только смог вывести меня на такие эмоции.
- Ой, Ирина Владимировна, что с вами? – испуганно смотрит Оля.
И я ее понимаю, обычно я веду себя более сдержанно.
- Невоспитанный, наглый хам, - швыряю я сумку на регистраторскую стойку, хлопком требуя ключи от своего кабинета.
- Кто? – прикрывает она трубку телефона.
- Да спасатель этот с лабрадором из ДТП.
- Пашка? – шепчет рыжеволосая девушка и, не попрощавшись, кладет трубку на рычаг.
Я ни раз видела, как они разговаривали, решила, что молодая и свежая, худенькая Оля привлекала рыжеволосого спасателя, но похоже ему вообще все равно к кому подкатывать.
