— Альберт Кельвин? Нет, простите, я не могу распространять личную информацию об учениках.
Герман согласился, про себя отмечая, что неведомые злоумышленники качественно подошли к делу. Даже фамилию Альберту дали, состряпали фальшивые документы и смогли устроить в одно из самых закрытых учебных заведений Визании. Ситуация становилась все сложнее и оттого интереснее.
Они как раз подошли к преподавательскому общежитию, облицованному слегка побитым от времени, но дорогим камнем, что выгодно отличало его от казарм курсантов. Люси быстро поблагодарила его, забрала свои книги и, не прощаясь, скрылась в здании. За ней вился тонкий едва уловимый след подозрений, что Герман мог использовать ее в своих целях и с помощью ментальных способностей вытянуть из нее информацию. Но к этому примешивался легкий аромат разочарованной горчинки, и Герман невольно улыбнулся. Сегодня Люси с удовольствием бы предпочла Германа выдуманным объятиям книжного инквизитора. Жаль, она была не совсем в его вкусе, хотя ум и одержимость учебой делали ее весьма привлекательной в его глазах.
Герман озадаченно почесал подбородок, возвращаясь мыслями к отсутствующему декану. Савелия не было и в общежитии тоже, об этом ему охотно сообщил вахтер, скучающий на своем посту. От безделья он был не прочь поболтать, поэтому распространял вокруг себя волны добродушной навязчивости, липкой, словно плавленый сахар. Герман с досадой потер безымянный палец левой руки. И как он мог забыть надеть кольцо? Теперь придется страдать до самого возвращения в свою комнату.
Еще около получаса он метался между корпусами, опрашивая каждого встречного, но никто не знал, куда подевался Кишман. Каждый видел Савелия несколько раз за вечер, порой в разных местах в одно и то же время, но Герман, с завидным упорством повторяя маршрут декана, так нигде его и не встретил.
Ситуация начинала откровенно злить. Мало того, что к декану и без того были вопросы, так он еще и оказался настолько неуловимым, что это лишь усиливало подозрения. Герман заводился все сильнее и сильнее и понимал, что это может плохо кончиться. И когда он уже почти сдался, услышал в парке знакомый насмешливый голос.
— И что же ты хочешь от меня, Вальтер?
— Тебе не кажется, что это несколько странно? Еще в прошлом году было отмечено, что количество первогодок упало по сравнению с предыдущим, но незначительно. А в этом году на первом курсе второго потока всего сто двадцать курсантов!
— Демографический кризис? — Савелий точно насмехался, но Герман и так никогда не мог угадать его чувства, а теперь из-за головной боли и каши накопленных чужих эмоций и подавно. И его собеседник тоже был непрост.
— Двести, Сава. В прошлом году их было двести! Я проводил опросы, запрашивал официальные данные, в мировой демографии не было никаких изменений! Ты знаешь, что я имею в виду.
Герман не стал слушать дальше.
— Учитель Кишман, — довольно грубо вмешался он, в несколько шагов преодолевая разделяющее их расстояние, — мне нужно с вами поговорить. Это касается нового курсанта, Альберта Кельвина.
— Курсант Герман, — в тонкой нитке поджатых губ декана читалось неудовольствие, однако глаза смотрели все так же насмешливо, словно Герман спас его от раздражающей темы. — Тебя не учили хорошим манерам?
— Альберт Кельвин, — настойчиво повторил он. — Мне нужно поговорить с вами о нем. Срочно.
Кишман сощурился, будто взвешивая в уме, как поступить с наглым учеником. Герман же с усилием сдерживал клокотавшее в груди раздражение. Знал, что идет против субординации, но отступить уже не мог.
— Оставь свое “срочно” при себе, курсант! — грубо прервал его собеседник Савелия. — Учитель Кишман, вы совершенно распустили дисциплину на втором потоке. Это неприемлемо.
Герман стиснул кулаки и поймал его гневный взгляд. Нужно было срочно брать себя в руки, и Герман постарался сосредоточиться на анализе стоящего перед ним человека. Обычно это помогало остыть.
Молодой мужчина, примерно одного возраста с Кишманом, чуть ниже его ростом, подтянутый и худощавый, но скорее не из-за физических нагрузок, а от природы. Вероятно, много времени проводит в полутемных помещениях — лицо узкое, бледное, глаза за стеклами очков смотрят чуть рассеянно. Герман понял, что тот близорук. “Книжный червь”, но одевается элегантно и со вкусом. Даже немного слишком элегантно, поморщился Герман. Родной мир с большой долей вероятности находится на одной уровне развития с миром самого Германа.
Вальтер точно так же изучал Германа. Он понял это, вдруг почувствовав, как что-то холодное касается висков, мягко, успокаивающе. Проникает глубже, внося в бурлящие мысли и эмоции порядок. Значит, тоже ментальный маг…
Герман попытался стряхнуть с себя чужое воздействие, но оно оказалось слишком сильно. Уровень силы запредельный. Пока он рядом с Кишманом, у Германа просто не было шансов. Он сомневался, что ему вообще дадут открыть рот.
— Вальтер, — декан решил вмешаться. — Учитель Гротт, перестаньте копаться в моих курсантах.
Холод исчез. Герман выдохнул, вынужденно признаваясь себе, что успел испугаться.
— Простите, — он склонил голову, пряча лицо. — Я не хотел вам мешать.
Собираясь уходить, Герман снова пересекся взглядами с учителем Гроттом. Его эмоции были скрыты, и Герман решил больше не испытывать судьбу и, снова извинившись, пошел прочь.
Холодный внимательный взгляд еще долго буравил ему затылок.
Урок 2. Лекция, которая называется вводной, чаще всего и не лекция вовсе
Альберт проснулся от того, что кто-то деликатно тряс его за острое плечо, торчащее из-под сползшего одеяла.
— Нянь… ну нянь… Еще полчасика, пожалуйста! — в полусне пробормотал он, изображая улитку. Но втянуться под одеяло полностью ему не дали, и почти сразу он лишился своей “раковины”. Прохлада из открытого окна противно защекотала пятки, потихоньку забираясь выше, и уже весь Альберт трясся от холода, с укоризной глядя на своего мучителя.
— Зачем ты так? — Берт сел, неловко приглаживая буйные кудри, после ночи превратившиеся в золотистое гнездо. — Что случилось?
Герман швырнул в него скомканное одеяло.
— Подъем, — скомандовал он, мысленно посмеиваясь над сонно моргающим соседом. — По расписанию утренняя зарядка, душ, завтрак и твоя первая лекция. Не успеешь на зарядку, и завтрак тебе уже не понадобится.
Понукаемый уверенным строгим голосом, Альберт торопливо вскочил с кровати, ударился о верхнюю полку, бросился к шкафу, куда накануне определил свои нехитрые пожитки, но был ловко пойман за химок.
— Эй, а постель заправить? — Герман отпустил его и покачал головой. — Порядок превыше всего.
Берт уныло поплелся обратно, а Герман между делом отметил про себя, что некоторым стоило бы навести порядок не только в комнате, но и в голове. Правда, сколько он знал Берта, тот прекрасно жил и с полным хаосом вместо мозгов. Многие бы обзавидовались.
Альберт плохо представлял себе, что подразумевалось под словами “утренняя зарядка”, а Герман хранил интригующее молчание.
В итоге обратно к дверям общежития, которое по традиции именовали не иначе как казармой, Берт добрел, опираясь на плечо нового друга. Он не помнил, как обстояли его дела с физическими нагрузками, но догадывался — не так чтобы очень радужно. Мышцы ныли, в груди бил набат, но вместе с тем даже эти не слишком приятные чувства казались смутно знакомыми. Берт мог с уверенностью сказать, что завтра к утру они пройдут и, скорее всего, больше не вернутся. Вот Герман словно бы и не пробежал вместе с ним эти три километра, не приседал и не подтягивался. Даже почти не взмок, что уже само по себе было смертельным оскорблением для толпы выдохшихся и злых, как цепные псы, курсантов УВМД*. Они проводили странную парочку косыми взглядами, среди которых выделялся один. Ролан свалился на втором километре и подвернул ногу, однако никто даже не стал вызывать медика. Все это видели, потому и неудивительно, что он просто мечтал сорвать на ком-нибудь злость.
