кевларовая нить
В твоей непробиваемой душе.
И тонкая струна
всё в силах изменить...»
Вплетать в стихи о любви инновационные технологии и материалы любили гномы, и Кори любил.
«Это лето
Смешало карты
И наплевало на запреты.
Это лето,
Где не одна ты...»
Я не могла с уверенностью сказать, одна ли я. Для меня выглядел очень странным тот тип отношений, при котором происходит всё то, что обычно происходит после обручения, но совершенно без обручения и даже без планов на обручение, меня такому не учили и к такому не готовили, я иногда чувствовала себя прогульщицей и двоечницей, когда наблюдала сценки вроде той, которую видела у парадной седьмого корпуса – оборотень ловит свою даму в прыжке, она визжит от счастья. Я бы этого, пожалуй, чисто физически не смогла.
«Мне для тебя во всей Вселенной
Не отыскать для песен слов,
Я распишу тобою небо...»
Вот это эльфы, заранее признающие себя ничтожными перед величием природы мира. Их любовь, к миру и к женщине, выражалась скорее в молчаливом благоговении, чем в прыжках и визгах.
«Вот уж чего мне не занимать, так это молчаливого благоговения.»
Алан опять поднял номерок, называя сумму, которой хватило бы на три с половиной моих вторых семестра, голубоглазая актриса улыбалась ему так, как будто он купил её, а не прочитанный ею стих.
«Молиться, чтобы постучал,
и не впустить...»
Тоже люди, они любили драму, любили щекотать себе нервы, намеренно раскачивая лодку отношений, пока она не зачерпнёт воды через край, и отношения не забалансируют на грани, чтобы выбраться можно было только титаническими усилиями с двух сторон.
«Я буду пить со своей тенью,
Каждый раз, как в последний и в первый,
Мне больше не с кем тебя вспоминать...»
Здесь я не могла угадать авторство, задумалась о полукровках, вспомнила слова Алана о навешивании ярлыков.
«Допустим, чтобы писать смело и остро, не обязательно быть человеком. Эльфы тоже могут. Теоретически.»
«А давай мы с тобой будем?
Просто близкие, просто люди.»
Люди всё-таки умели делать искусство, умели сдувать лишнюю шелуху и извлекать сверкающие угли, которые делали больно, и за это их любили все, и ценили все, и иногда сбивались и называли себя людьми, тоже все. Иногда даже я.
«Хочу отдать тебе всё, что есть, и
Не жалеть ни о чём.
Обойти весь мир, только вместе...»
«"...вдвоём". Откуда я знаю этот стих?»
Его тоже купил Алан, сорвав финальные аплодисменты, громкий туш и дождь из мелких сверкающих кусочков бумаги, которые летели с потолка, быстро кружась и медленно опускаясь нам на плечи, на волосы, в бокалы.
Аукционист объявил, что все лоты проданы, назвал сумму, вырученную для благих целей, ещё раз всех поблагодарил и поздравил, напомнив счастливым владельцам о том, что свои лоты можно забрать на первом этаже. Потом на сцену опять поднялась важная полугномка, всех поблагодарила и пригласила на фуршет с танцами в большой зал на втором этаже, к нам подошла хостес и предложила пройти за ней.
На лестнице я в первый раз увидела Никси с Деймоном, и сначала удивилась – я успела забыть о том, что это их первый официальный выход. Деймон оделся в стиле Алана, и выглядел в этом как в краденом, Никси оделась в потрясающе открытое и ужасно не эльфийское ярко-алое платье в сверкающих искусственных камнях – если бы они были натуральными, платье весило бы столько, что она бы в нём ходить не смогла. Рядом они смотрелись как павлин и серый гусь в павлиньих перьях, но теперь Никси, по крайней мере, шло – она изменилась, это стало очевидно, её тело подогналось под внутреннее содержимое, в фигуре появились такие формы и изгибы, что сомнений в её принадлежности к демонам разврата уже быть не могло, она этим развратом фонтанировала. На неё не просто смотрели, на неё пялились с раскрытыми ртами, особенно мужчины, особенно на новые детали её анатомии. Двигалась она всё ещё неловко, но всё же получше, чем в тот день, когда впервые надела каблуки, и судя по тому, как крепко она держалась за руку своего кавалера, она сама в себе эту неуверенность ощущала.
Я почувствовала щекой внимательный взгляд Алана и отвела глаза – ещё предложит подойти поздороваться, и будет неловкая немая сцена, не стоит. Он сделал вид, что ничего и не собирался предлагать, погладил мою руку на своём локте, я улыбнулась, на секунду посмотрев на него, и опять отвела глаза – было неловко, в этом вечере всё было очень странным и каким-то... не по плану, я этого не любила.
Наверху нам предложили напитки и закуски, Алан не стал ничего брать, и я не стала – для этого пришлось бы отпустить его локоть, а это было последним, чего бы мне хотелось. Музыка уже играла, но пока никто не танцевал, все обменивались впечатлениями от торгов, в основном, восторженными. Алана многие поздравляли, отпускали одобрительные шуточки по поводу его приобретений, он вёл себя приветливо, но почти ни с кем не разговаривал долго, а собеседники не настаивали – все смотрели на него как будто с опаской, я пока не понимала, почему.
«Из-за того, что он демон, что ли? Или из-за того, что он хозяин "Джи-Транса"?»
Я не могла с уверенностью сказать, что из этого более настораживающее.
Мы прошли на террасу, сели на лавочку для двоих в углу у фонтана в виде крылатой собаки, которая гоняется за крылатым мячиком, оба стали рассматривать скульптуру, оба молча. Потом в зале объявили первый танец, Алан погладил мою руку и шёпотом спросил:
– Пойдём?
Я прислушалась – играли человеческий танец, он входил в мою программу обучения, но я его не любила, человеческие танцы все выглядели глупо и неловко, и разучивать их было скучно, слишком примитивные. Я качнула головой, Алан изобразил тяжкий грустный вздох, заставив меня рассмеяться и пообещать:
– Может, следующий?
Следующим оказался гномий танец, там вообще был детский сад, и я опять отказалась. Ещё три танца спустя выяснилось, что первый танец был единственным не гномьим танцем в программе, а эльфийских вообще не планируется, так что танцевать мы так и не пошли. Сидели на лавочке, слушали музыку и шум воды в фонтане, гладили ладони друг друга. Получалось странно синхронно, я не могла понять, как так выходит – это ощущалось, как будто обе руки были моими, и я делала каждое движение автоматически, как будто мыла руки одну о другую, или мазала их кремом – они двигались как единое целое, и ни разу не сбились и не ошиблись. Я устала пытаться найти этому объяснение и прямо спросила:
– Это из-за того, что ты менталист?
Он искренне удивился и сказал:
– Я думал, это ты как-то делаешь. Нет?
– Не знаю, – я смотрела на наши руки, продолжающие плавно гладить и сжимать друг друга, потом на Алана, он улыбнулся и пожал плечами, как будто для него что угодно было хорошо.
«Точно как для Никси, не зря они родственники.»
Мы больше не разговаривали, просто молча экспериментировали с руками, меняя левую на правую и изобретая новые приёмы, это оказалось забавно. Потом вечер стал подходить к концу, и мы пошли забирать лоты в тот коридор, в котором встретились, из кабинета вышла та же самая полугномка и отдала Алану красивый конверт с открытками, он поблагодарил и повёл меня к выходу, приказал подавать карету.
Карета оказалась такой роскошной и огромной, что Алан усадил меня рядом с собой, потому что напротив было слишком далеко, достал конверт, развернул открытки веером и игриво предложил:
– Выбирай.
Они были закрыты, и обложки все были одинаковыми – простая и лаконичная надпись на местном диалекте гномьего языка, со слоганом благотворительной организации и эмблемой Дома Поэтов, стихи были внутри. Я точно знала, чего хочу, и не собиралась возлагать ответственность на удачу, поэтому перешла на магическое зрение и внимательно изучила ментальные следы на каждой открытке, сравнивая их со своими воспоминаниями о каждом стихотворении, купленном Аланом, нужный отпечаток легко узнавался, я тронула пальцем его, Алан протянул его мне:
