— Пять минут? Десять?
— Не знаю. Не знаю. Может быть, час.
— Час. Час. — Его глаза бегают. — Не знаю, смогу ли я ждать так долго.
Мышцы лица ходят ходуном под кожей, все лицо дергается. Кажется, внутри него пружина, которая вот-вот лопнет.
Что он имеет в виду?
— Сара, — говорит он, — час — это долго. Но тебе повезло — я рядом. Я тебе помогу.
Я в западне. У меня роды, я не смогу убежать, не смогу драться с ним. Я не хочу, чтобы он был рядом, но ничего не могу с этим поделать. Именно так я чувствовала себя дома на протяжении многих лет. Бессильной. В полной власти мужчины. На меня накатывает гнев. Я хотела, чтобы это унижение больше никогда не повторилось, и сбежала из дома. Я оставила все: дом, школу, братьев. Но похоже, на этот раз сбежать не удастся.
— Не нужна мне ваша гребаная помощь, Савл. Мне от вас ничего не нужно, уходите. Я хочу, чтобы вы ушли. Сейчас же.
Улыбка на его лице просто невыносима.
— Никуда я не уйду, Сара. И если через час ребенок не появится на свет, я сам вырежу его.
— Что?
Он снимает с пояса нож. Ручка, кажется, то ли костяная, то ли роговая. Лезвие длинное, сантиметров двадцать, и слегка изогнутое. Это охотничий нож.
«Пожалуйста, пожалуйста, нет…»
Я делал это раньше.
— Я делал это раньше, — говорит он, проводя указательным пальцем по лезвию. — Но ты мне нравишься, Сара. Я не хочу причинять тебе боль. Веришь мне?
Я не знаю, что сказать. Его лицо светится безумным блеском. Я-то думала, что ему была нужна Мия, а оказалось, что ему нужна была я, или, точнее, мой ребенок. Адам знал. Именно поэтому он налетел на Савла, когда тот коснулся моего живота. Боже мой, Адам, где ты?
Земля уходит из-под ног. Безнадежность и отчаяние.
Новая схватка. Я тяжело дышу, Савл убирает нож и снова хватает меня.
— Отвалите от меня! Отвяжитесь!
Он отступает:
— Это оно? Ты рожаешь?
Я не могу ответить ему. Меня снова поглотила боль. Цепляюсь за ближайшее надгробие и сосредоточиваюсь на дыхании.
Савл шагает туда-сюда, словно тигр по клетке. Эх, если бы он и в самом деле находился в клетке. Я боюсь его. Жутко боюсь.
— Новая жизнь, Сара. Новая жизнь.
Он повторяет эти слова раз за разом.
«Новая жизнь. Новая жизнь. Ему-то какой от этого прок?»
Он продолжает шагать.
Затем останавливается и смотрит мне в глаза.
— У меня нет времени.
Подносит руку к шее и снимает с себя шарф.
— Савл?..
Подлетает ко мне и начинает заматывать мне шарфом лицо. Сует пальцы мне в рот, силой разжимает челюсти и заталкивает шарф внутрь. Я мотаю головой в стороны.
— Нет, Савл! Нет!!!
Я сплевываю и кашляю, но он уже обматывает шарф вокруг моей головы.
— Кусай, — говорит он. — Кусай, если будет нужно.
Стаскивает меня вниз на траву и снова достает нож.
Молочу ногами, отодвигаясь от него, проезжая спиной по земле. Бесполезно. Он тут же хватает меня и садится мне на ноги.
— Не двигайся, — говорит он, — так будет меньше боли.
Мне снова двенадцать лет. Я вижу пустоту в глазах отца, который крепко сжимает меня, не давая шевельнуться. Они одинаковые: отец, Савл. Ненавижу их. Как же я их ненавижу. С отцом я не боролась, я слишком его боялась. Но сейчас я борюсь. Борюсь за свою жизнь. Борюсь за жизнь своего ребенка.
Он подносит к животу нож. Я пытаюсь схватиться за лезвие. Порезов не чувствую. Гнев затмевает боль. Он тащит нож из моих пальцев и снова заносит его над животом. Я снова не даю ему этого сделать. Он отдергивает лезвие и бросает его на землю рядом с собой. Затем берется за пряжку, расстегивает ремень и вынимает его из брюк. Вцепляется мне в запястья, на минуту слезает с моих ног и ремнем связывает руки за спиной. Опять плюхается мне на ноги и поднимает нож.
Я ничего не могу сделать. Гнев отступает, и на его место приходит абсолютный ужас.
— Пожалуйста, Савл, пожалуйста, не надо.
Слова звучат невнятно и приглушенно, но он мог бы легко прочесть их в моих глазах, если бы заглянул в них. Но он не смотрит на мое лицо. Задирает мне футболку, приспускает штаны и подносит нож к голому животу. Он сосредоточен и готов. На мгновение он замирает и даже кажется спокойным.
«Он не может так поступить. Этого не будет», — думаю я.
Он смотрит на мой живот, который туго натягивается от новой схватки. Когда лежишь вот так, боль усиливается в тысячу раз. Я плачу, слезы льются из уголков глаз и затекают в уши. На этот раз боль изменилась, в ней появилось что-то еще. Я чувствую, что пришло время тужиться.
Ему не придется резать меня. Ребенок уже рождается.
— Савл! Слезьте с меня!
Я не говорю, а рычу. Неужели до него дошло? Хватается за шарф и грубо опускает его мне на подбородок.
— Что такое?
— Я рожаю, рожаю! Пожалуйста, развяжите мне руки. Я сама справлюсь.
— Моим способом будет быстрее. Легче.
— Нет, нет, так гораздо опаснее. Вы можете поранить ребенка. Позвольте мне сделать это по-моему. Развяжите меня.
— Не развяжу. Я что, похож на идиота?
— Бога ради! Что я сейчас могу сделать? Я же рожаю, как вы не понимаете, урод!
Инстинктивно он поднимает руку, чтобы дать мне пощечину, но в этот момент я начинаю пыхтеть, мучаясь от боли и позывов тужиться. Он так и застывает, не донеся руку до моего лица, и зачарованно смотрит на меня. Слезает с моих ног, но не отодвигается. Стоит и смотрит.
В прошлый раз я рожала одна. Бог мой, как бы я хотела остаться одна и теперь. Хотя нет, лучше бы рядом со мной был Адам. Все должно было быть не так. Я не могу думать о нем. Не могу думать ни о чем другом.
«Дышать. Дышать. Дышать». Это все, что я могу сейчас делать.
Плачет ребенок. Мой ребенок.
Он на руках у Савла. Его руки так залиты кровью, что кажется, будто на них натянуты красные перчатки. Чья это кровь? Ребенка или моя?
— Девочка, — говорит он, обращаясь к самому себе. — Хорошая, сильная девочка.
Ее глазки плотно закрыты, и она заливается плачем.
Я хочу взять ее на руки. Мне нужно подержать мою новорожденную дочь.
Пытаюсь высвободить руки, туго перетянутые ремнем. Вот узел чуть подался. Еще немного — и я вытягиваю одну руку, потом другую. Я отлежала их и теперь совсем их не чувствую. Шевелю пальцами, отчаянно желая, чтобы кровь скорее прилила к ним.
Поднимаю руки перед собой.
— Савл, — говорю, — дайте мне подержать ее.
Он вздрагивает и поднимает глаза, точно успел забыть, что я все еще тут.
— Лучше не надо, — говорит он. — Так тебе будет легче.
Встает и уходит.
Не верю своим глазам. Этого не может быть. Пытаюсь пошевелиться, но безуспешно. Боль придавила меня к земле. Вокруг лужа крови, гораздо больше, чем при первых родах. Живот продолжает сокращаться.
