— Я бы сказала что угодно, лишь бы ты вошел в меня.
Его ноздри раздулись. Его глаза были таинственными и темными.
— Тогда…
Люси была ужасно смущена. Но теперь она была еще больше настроена объясниться, заставить его понять.
— Я бы сделала что угодно. Отдала бы тебе что угодно, — она еще раз глубоко вздохнула, вынуждая себя посмотреть ему в глаза. — И это пугает меня до чертиков.
Он нахмурился.
— Я сделал тебе больно?
— Что?
Он изучал ее лицо.
— Я был груб. Я сделал тебе больно?
Она приготовилась к тому, что он будет раздражен. Неожиданное предположение Конна потрясло ее.
— Я в порядке. Ты был… — Безжалостным. Ошеломляющим. — Потрясающим. Но этого недостаточно.
Он окинул ее продолжительным, оценивающим взглядом. Его рот изогнулся в шаловливой усмешке.
— Я могу дать тебе больше.
Воздух покинул ее легкие. Желание сжимало ее грудь, наполняло ее лоно. Искушение сдаться, уступить ему, практически лишило ее сил.
Она согнула ноги в коленях и села на них, разглаживая юбку на бедрах, чтобы ей не нужно было смотреть на него.
— Вчера вечером ты обвинил меня в нехватке смелости, взять то, что ты мне предлагал.
— Я был зол.
— Ты был прав. Мне страшно. Я боюсь, что отдам тебе себя всю без остатка и останусь ни с чем.
— Люси, — он накрыл ее руку своей, остановив ее беспокойный перебор ткани. Рука была теплой. Ее сердце перевернулось в груди. — Я оставил тебе залог.
— Из-за пророчества.
— Я отдал тебе свою котиковую шкуру.
— Я не знаю, что это значит, — это только подтверждало ее точку зрения. — Тебе не кажется, что мы слишком разные? Есть столько всего, чего я о тебе не знаю. Чего мы не знаем друг о друге.
Конн отпустил ее руку и поднялся с постели. Люси ощущала его уход, как боль от потери руки или ноги, словно что-то теплое и жизненно важное было отделено от нее. Облицованный камин обрамлял его величавые плечи. Сегодня он носил серый бархат с кружевным воротником на шее. Он напоминал портрет аристократа в книге картин восемнадцатого века.
Или короля.
— Селки — дети моря, — сказал Конн, стоя к ней спиной. — Мы принимаем жизнь и силу от океана. Селки, отдавший свою шкуру, передает свою силу и жизнь во владение другого.
Он повернулся: высокий, суровый и непреступный, как всегда.
— И человек, который берет шкуру селки, обладает такой же властью над ее владельцем. Как твой отец удерживал твою мать.
Люси уставилась на него, ужасное подозрение укоренилось в ее голове.
— Ты имеешь в виду, против ее воли.
Он не ответил.
Ее сердце колотилось, основы ее мира снова пошатнулись.
— Мой отец любил мою мать.
— Он бы так и сказал, — лицо Конна было лишено эмоций.
Она не знала, что ответить. Неужели все эти годы, все поступки ее отца руководствовались не горем, а чувством вины?
— И она… — голос Люси постыдно задрожал.
— Заботилась о нем, я думаю. Какое-то время.
— Тогда Калеб… И Дилан…
— Маргред сделала выбор, жить как человек ради счастья твоего брата. Также как Дилан решил остаться с Реджиной.
Но Мэгги любила Калеба. Любой, кто видел их вместе, не смог бы в этом усомниться. И Дилан был предан Реджине.
Сердце Люси забилось быстрее.
— И какое это имеет отношение к нам с тобой?
Лицо Конна стало, если это возможно, еще более холодным и отстраненным.
— Я отнял твою свободу. Отдал тебе свою. Что еще тебе от меня нужно?
Ее горло саднило.
Твоя любовь.
Но она, конечно, не могла этого сказать. Он дал ей то, что имел. Все что он мог ей дать. Могло этого быть достаточно? Она не хотела походить на маленькую девочку из сказки, просившую луну с неба.
Что ей было нужно?
— Я хочу быть частью нормальной пары, — сказала Люси. — Я хочу регулярных отношений. Чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить и посмеяться, о ком я могу заботиться. Кто-то, кто будет со мной, потому что я ему нужна. А не из-за пророчества или котиковой шкуры, или еще чего-нибудь.
Он посмотрел на нее немигающими ледяными глазами.
— Я не могу изменить того, кто я или что я сделал. Я не стал бы, даже если бы мог. Для нас нет пути назад.
— Я не ищу пути назад. Я только хочу немного притормозить.
— Зачем?
Сомнение занозой застряло в ее груди, покалывая былой уязвимостью. Она не могла соблазнить парня, с которым жила, сходить поесть пиццу. Неужели она серьезно думала, что трехтысячелетний лорд моря купится на идею «обед и кино»?
— Чтобы узнать друг друга получше.
— Я знаю тебя.
В плане секса.
Да.
Красные отметины от ее зубов красовались на его руке.
Она покраснела и отвела глаза.
— Ты знаешь только маленькую часть меня. Ты без понятия, какой цвет мне нравится или какой у меня любимый цветок, закручиваю ли я крышку на тюбике с зубной пастой, люблю ли китайскую кухню. Ты не знаешь, хожу ли я в церковь и на какой половине кровати сплю, не знаешь имени моего первого парня.
— И ты думаешь, что это все имеет значение.
Она выпятила подбородок.
— То, что это означает — доверие, близость — вот, что важно. Да.
— Прекрасно. Расскажи мне.
Ее удивление вылилось в смешок.
— Тебе выдать список?
— Да.
Он был серьезен. Воплощение ее плана в один момент показалось смехотворным и странно успокаивающим.
— Нельзя узнать кого-то таким образом. На это требуется время.
Конн сцепил руки за спиной.
— Сколько времени?
Он давил на нее, всегда давил. Робея, она тоже попыталась надавить.
— Беспокоишься о том, сколько лет мне отпущено на возможность забеременеть?
Его глаза вспыхнули.
— Нисколько, до тех пор, пока я могу проводить это время в твоей кровати.
Пульс ускорился. Желание ласкало ее кожу подобно дыханию теплого ветерка, пульсировало в крови. Как могла Люси замедлить свое стремительное падение к опасной зависимости, когда он мог пробудить ее одним взглядом, одним словом?
— Мы должны договориться. Я готова дать тебе — нам — шанс. Ты же должен предоставить мне личное пространство.
Он приподнял брови.
— Тебе недостаточно этой комнаты?
Ха — ха.
— Я имела в виду эмоциональное пространство.
— Согласен. В течение дня ты можешь располагать своим временем, разговаривать и пользоваться эмоциональным пространством, которое так тебе нужно. Но ночью, мы будем спать в одной кровати.
Люси почувствовала пульсацию в горле и между ног.
— Это — твой компромисс?
Он ухмыльнулся.
— Да.
Она закусила нижнюю губу, чтобы сдержать ответную улыбку. Она хотела с ним спать, тосковала по телу, которое прижималось к ней в темноте, обеспечивая иллюзию близости и удерживая в узде ее мечты. Она хотела большего. Даже теперь, с лоснящимся и чувствительным после их огневого контакта телом, она жаждала близости такими способами и в таких местах, что это ее шокировало. Это, вероятно, потрясло бы и его, если бы он узнал об этом.
