— Я никуда не денусь. — Улыбнулась я ободряюще. — Постою вот здесь. — Кивнула на молодую барышню с двумя детьми. Девочка постарше, наряженная, словно фарфоровая куколка, откровенно скучала, а мальчик на руках восторженно тыкал пальцем в шлюп и что-то вдохновенно рассказывал на своём детском языке.
После коротких колебаний граф кивнул.
— Я скоро вернусь. — На прощанье он аккуратно сжал мои пальцы в перчатках, памятуя о том, что руки после позавчерашних приключений всё ещё саднили, и растворился в разодетой толпе напротив. Я следила за его высокой фигурой, пока могла, а потом перевела взгляд на корабли.
Сложно было поверить, глядя на этих левиафанов, что есть где-то стихия, способная навредить такому творению рук человеческих. От чего-то мне хотелось прикоснуться к борту корабля, почувствовать нагретое солнцем дерево, услышать его «дыхание».
Из моих размышлений меня выдернул удивлённый возглас:
— Вера! — Прямо рядом со мной стоял Уваров. Разодетый с иголочки, из-под камзола выглядывал жилет, вышитый серебряными нитями. Жених на выданье, ей-богу.
— Николай. — Я улыбнулась. — Доброе утро.
— Я так и знал, что вы никуда не уехали. — Он нахмурился, отвёл взгляд. — Но может оно и к лучшему…
Внутри меня всё натянулось, опасно зазвенело. Я вцепилась в рукав Уварова.
— Что-то случилось?
Николай будто бы нехотя кивнул.
— Граф с тобой? — В ответ я кратко объяснила куда и зачем ушёл Голицын. Николай снова кивнул. — Хорошо, нам надо поговорить в более тихом месте.
Я сначала было двинулась вслед за «братом», придерживая того за локоть, но быстро остановилась.
— Я должна предупредить Сергея Александровича. — Хотя слабо понимала, как это можно сделать. Уваров кивнул на пирс. Издалека я узнала фигуру Голицына, который стоял недалеко от императора.
— Идём. — Твёрдо решил за меня Николай, перехватил меня за запястье и потянул за собой. Делать было нечего, хотя мне и казалось неправильным, что я вот так вот сбегаю с условленного места. Надеюсь, удастся вернуться до того, как Голицын меня потеряет.
Мы пробрались сквозь толпу, вышли к дороге, откуда народ тонким ручейком стекался к набережной. Но Уваров упрямо шёл вперед, к одному ему известной цели.
— Николай. — Попыталась воззвать я, но ответа не получила. Уваров, упрямо сопя тащил меня на буксире. Это мне уже перестало нравиться. — Николай Иванович!
— Да тише ты. — Шикнул на меня «брат». На нас начали оборачиваться. Кто-то даже остановился поглазеть, надеясь на семейный скандал. — Почти пришли.
— Куда мы идем? — Зашептала я, чтобы меньше привлекать внимания. Не было ответа, зато мы повернули в какую-то тихую подворотню, которых было здесь в избытке. Кроме одинокого экипажа, здесь не было ничего. И никого. На козлах было пусто.
Нехорошо, ой как нехорошо! Я уперлась ногами в землю, пытаясь остановить Николая и вырваться. Но тот неожиданно из тихого ботаника превратился в чудовище. Лицо его было искажено яростью.
— Иди вперед, иначе я тебя понесу.
— Никуда я не пойду! — Уваров дернул меня к себе, я взвыла от боли. Только-только восстановившаяся после вывиха рука снова, кажется, вышла из сустава. — Дура. — Прокомментировал мужчина. — Пойдешь сама?
— Нет! — По лицу моему градом текли слёзы.
Николай даже с некоторой элегантностью сделал шаг назад, заламывая мне руку. Я сама не поняла, как он оказался сзади.
— Сама виновата. — К моему носу был прижат платок, пропитанный каким-то отвратительно пахнущим раствором. Пару судорожных вдохов, и я почувствовала, как проваливаюсь в вязкую черноту.
* * *
Я очнулась от тянущей, навязчивой боли в руке. В нос мгновенно ударил запах гнили, я тихо застонала, пытаясь занять удобное положение.
— Очухалась?
Понадобилось несколько минут, чтобы ощутить себя в пространстве, понять где я и в каком положении нахожусь. Сначала я ощутила две неприятные вещи: во-первых, мои руки связаны за спиной, и непросто за спиной, а ещё и позади какого-то столба, на который я опиралась спиной. Во-вторых, я сижу на коленях, на земляном, холодном полу. Меня била мелкая дрожь и непонятно отчего — от холода, или оттого, что тело моё затекло, болело, особенно вывихнутая рука, и требовало пощады. В голове шумело, так что очень хотелось снова потерять сознание. Но я заставила себя разлепить глаза и осмотреться.
Мы находились в какой-то то ли избушке, то ли полуземлянке. Покосившаяся дверь, покрытые мхом стены сруба, низкий потолок и маленькие световые оконца прямо под ним. На улице было светло, но сколько я провалялась без сознания?
Судя по всему, сидела я у несущего столба. В зоне моей видимости был столь же дряхлый стол без одной ножки, который опирался на стену, на стуле слева от входа сидел Уваров. На коленях у него покоился пистолет.
— Зачем? — Вот и всё, что я смогла выдавить из себя.
Николай закинул ногу на ногу, улыбнулся. Удивительно, насколько сильно смена роли его преобразила. Он был уверенным, даже самодовольным, расслабленным. А в его улыбке сквозил яд.
— Ох, Вера Павловна, это долгий рассказ. — Уваров чуть склонил голову набок, глянул на меня лукаво. — Но так и быть, в качестве прощального подарка расскажу. Садись поудобней.
Я скривилась. Джентльмен чёртов. Мне настолько было больно и неудобно, что я уже готова была выть. Или попросить Николая, чтобы тот застрелил меня быстрее, лишь бы не чувствовать боль каждой клеточкой тела.
— Я не маньяк и не сумасшедший, каким ты меня, возможно, посчитала. Не какой-то там Джек Потрошитель, видевший прекрасное в мерзком. — Уваров хмыкнул каким-то своим мыслям. — Видите ли, Вера Павловна, я здесь для того, чтобы, так сказать, отчистить историческое полотно.
— Отчистить историческое полотно? — Я даже замерла, перестав искать удобное для себя положение. Николай вздохнул, возводя горе очи.
— Сами себя мы называем Conservatores Historiae [1], что мне кажется слегка пошлым, но зато чётко передающим наши цели. Да-да, не смотри на меня так, вижу, что творится в твоей хорошенькой, но пустой головке. Почему мы? Потому что нас много. — Николай улыбнулся, подался чуть вперёд. — Каждый раз, когда кто-то из будущего прибывает в прошлое, то неминуемо портит это самое историческое полотно. Да, строгие правила, разработанные в ходе многолетних исследований, якобы должны свести влияние путешественников на нет. Но на деле каждое такое вмешательство наносит шрамы на священное тело Клио. И это неминуемо отражается на будущем.
— Мы же не вмешиваемся в важные исторические события… — Слабо возразила я, с ужасом понимая, что во многом я согласна с Николаем.
— Вам так кажется. — Уваров встал, не выпуская пистолет из рук, принялся расхаживать из угла в угол. Два шага до одной стены и два шага до другой. — Не бывает важных и неважных событий. Это как ткать большой ковёр. Кажется, что если вот тут ты пропустишь нить, то ничего страшного не случится, но из-за одной маленькой ниточки может нарушиться весь рисунок. В лучшем случае. В худшем — твой ковёр разъедется дырками. А знаешь, что самое губительное для этого «ковра»?
Я молчала, лишь плотнее сжимая губы. Изо всех сил пыталась сфокусироваться на словах Николая, чтобы отвлечься от боли.
— Такие вот Верочки Лавровы. — Он в обвиняющем жесте ткнул в меня дулом пистолета и продолжил мерить избушку шагами. — От чего-то ты решила, что спасение твоей шкуры важнее, чем исторический процесс, в который нельзя вмешиваться. Полезла к губернатору, потом к императору… — Я не стала уточнять, что технически это они полезли ко мне. Картины в целом это не меняло.
— Что вы задумали? — Тихо спросила я.
— О! Тебе понравится. — Уваров замер, наконец, снова улыбнулся. — Это наш большой проект, мы готовились к нему почти десять лет. И я почти уверен, что нам удалось. Думаешь, твоя капсула сломалась случайно? — Я похолодела от ужаса. Меня даже трясти перестало. А ещё я неожиданно осознала, что на мне нет медальона, который я практически не снимала. — Если ты внимательно слушала вводные лекции по путешествиям, то знаешь, что все капсулы — это часть большой машины времени, которая стоит в институте. Вершина человеческой мысли! — Уваров всплеснул руками. — Но есть один минус. Если отрубить центральный пункт управления, то… ох, незадача, все капсулы окажутся бесполезными.
