— А как вы сделали так, что князь не понял вашей сущности? Вы держали в руках перестрельную траву, к которой оборотни приблизиться не могут.
Знахарка, услышав мой вопрос усмехнулась.
— В этих лесах много цветов и растений способных отбить любое чутьё. Только в этом мне помощники не нужны, я могу сдержать волчицу и сама. Никто не почует её благодаря волчьему крюку. Не могла сдержаться, лишь когда мальчонка ваш в волчонка обратился и то покуда волчицей так с ним веретёлкой такой управиться проще.
О том, что знахарка пришла в себя узнал и Святослав, при его хорошем волчьем слухе это было не мудрено.
— Идите к сыну, княжна Милолика, — сурово потребовал князь, вновь напоминая мне, что я и по сей день княжна, до сих пор не княгиня.
— Она ещё слаба, чтобы чинить с ней расправу, да и её судьба столь трагична... — попыталась заступиться за знахарку, которая только усмехалась по обычаю.
Вот же вредная! Только винить её за это было невозможно, была понятна такие нелюбовь и неприятие к оборотням.
— Идите, — настоял Святослав. — Владимир спит в покоях один и без присмотра, нехорошо.
Кивнув покорно, я медленно поднялась с края кровати и пошла к выходу. Взглядом лишь только мне понятным, Святослав дал безмолвное обещание не быть жестоким к волчице и знахарке.
Пусть ей не будет хода в замок, но я знала наверняка — князь её не тронет. Он пообещал ей жизнь и не тронет.
— Будьте здоровы, — пожелала я напоследок, обернувшись к знахарке.
Та улыбнулась мне, совершенно безобидной улыбкой малого дитя и я вышла из комнаты. Остановившись на мгновение у закрытой двери, я прислушалась.
— Я всё слышал. Веская причина скрывать свою сущность, я не стану лишать вас жизни, — тихо произнёс Святослав и я со спокойной душой поспешила к сыну.
Владимир, убаюканный отцом, крепко спал в своей резной люльке на нежной соломе из молодой травы. Мне так хотелось разжечь камин посильней, только младенец и так весь взмок.
— Жарко тебе, жарко, — признала я вслух и выглянув в окно вдохнула счастливо полной грудью.
Радость за исцеление волчицы и за её прощение князем обуяли меня. Мне хотелось что-то сделать хорошее для Святослава. Теперь прогулка не мыслилась мне чем-то плохим, а князь был бы рад узнать, что я не отсиживаюсь в замке у камина в страхе застудить наше дитя. Солнце ещё светило ярко, и я решилась выйти в парк ненадолго.
Сначала я сама оделась потеплей, поддела чулки из кроличьего пуха и сунув ноги в валеши принялась утеплять сына толстым одеялом из козьей шерсти. Мы уже готовы были выйти из покоев, а Святослава всё не было. Взяв в руки свёрток со спящим сыном, я вышла с ним из покоев. Прошла по коридору и вышла через дверцу ведущую в парк, точно зная — князь нас найдёт непременно, как только освободится.
Устроившись на качелях, я легонько оттолкнулась ногой, замечая, как на морозном воздухе сынок сквозь сон заулыбался. Верно, ему было хорошо здесь на улице, а не в покоях, где беспрестанно горел камин.
— Теперь мы будем чаще гулять, — я коснулась маленького детского носика смахнув капельку от расстаявшей снежинки и подняла взгляд.
Хотела осмотреться, вспомнить, как выглядел сад не из окна покоев, когда мой взор тут же привлекла алая роза. Она словно по волшебству расцвела среди холода и снега, ярким цветом украшая округу.
— Что за чудо? — удивлённо спросила я ничего не смыслящего, да к тому же крепко спящего сына и прижимая его к себе поднялась с качелей.
Улыбка не сходила с моего лица, когда я подходила всё ближе к этому чудному цветку. У куста, из которого виднелась алая роза, даже не было листвы и тем чудней на нём выглядел этот зимний северный цветок, словно видение. И всё же, когда я подошла ближе и коснулась ярких лепестков. Роза оказалась живой. В это же мгновение я заметила верёвку, которой она была привязана за стебель к голой ветви спящего зимой куста.
— Чьи-то шутки, — выдохнула я, невольно отступая от цветка, наводящего на меня теперь необъяснимый страх.
Хлёсткий и ни с чем не сравнимый звук отпущенной тетивы только донёсся до моего слуха, а остриё стрелы уже вонзилось в мою шею. Я не почувствовала никакой боли, только испугавшись за сына и видела, как три капли крови упали на белый снег.
Осознать, что произошло было не сложней, чем в это поверить. Я упала на колени, с болью пытаясь сделать вдох, и это едва ли удалось. Прижимая одной рукой сына, второй нащупала перья на конце стрелы. Стрелы, что торчала у меня из шеи пронзив её насквозь. Горло быстро наполнилось горячей кровью, я пыталась её выплюнуть, только боль, пронзившая уже всё моё тело, не позволила этого сделать. Губы меня не слушались, напротив плотнее сжались. Всё что мне оставалось, это в последний миг перед смертью взглянуть на личико так и мирно спящего сына. Но я видела больше чем хотела.
Зимняя тишина княжеского парка была нарушена рьяным топотом лошадиных копыт, их было так много. Целые сотни мохнатых звериных ног, опасных копыт и наездников в шкурах и жутких масках. «Нас растопчут!» — мысленно ужаснулась я, даже в мгновение, когда задыхалась от боли и так была близка к смерти, подумала, как бы спасти сына.
Мне бы позвать Святослава, но из моего горла вырывалась только кровь и ни единого звука. Зато наездники на взбесившихся и окруживших нас лошадях оглушая орали. Ничего не страшась, они, нарушая покой этих земель своим диким ликованием, вырвали у меня дитя из рук. Из последних сил я попыталась броситься за ними вслед, вскинула руки к расшитому серебряными нитями одеяльцу, как меня сбили с ног ударом хлыста. Повалившись лицом в снег что от моей крови вмиг становился красным я хрипела, ползла пытаясь кричать,звать на помощь. Я не верила, не хотела верить, что не смогу достать, догнать, вернуть себе своё дитя! Эти дикие крики, мой собственный хрип и топот копыт, беспокойное ржание лошадей смешалось с яростным звериным рыком. Земля подо мной словно содрогнулась, когда лапы северного волка коснулись её. Чёрная шерсть на волчьих лапах стала последним, что я видела, её сменила чёрная густая и вязкая тьма.
Поглотившая меня чернота ненадолго лишила меня возможности чувствовать и знать, что же случилось на самом деле. Вернул к свету и к жизни Святослав, когда от побоища осталось лишь гора растерзанных трупов.
— Моя храбрая синица, живая! Живая! — прижимая меня к себе, Святослав раскачивался рыдая, и трясущимися руками в крови словно безумный гладил моё лицо, тут же покрывал поцелуями всё до чего успевал дотянуться губами.
— Владимир! Где он?! Его похитили! — всхлипнула я, даже не поняв, почему могу говорить и не смысля, куда делась та боль, пронзающая всё моё тело.
— Телепня! — раздалась со стороны старушечья усмешка.
Я повернула голову, там, укутанная в мой халат, стояла улыбающаяся знахарка. Она прижимала к себе Владимира, уже не спящего, но по-прежнему укатанного в расшитое серебряной нитью одеяльце.
— Дайте! Дайте его мне! — потребовала я, протянув руки осознала, что прикрыта лишь халатом с чужого плеча, а под ним я полностью голая.
В этот миг я вспомнила про стрелу, про страшную смертельные раны на шее и коснувшись руками тех мест не обнаружила ничего. Ни стрелы, ни ран. Я ничего не нашла.
— Вы... вы обратили меня? — шепнула я с ужасом глядя на Святослава.
Его глаза, как и мои были полны слёз, и я не знала, отчего он плачет. Рад что я жива или то слёзы горечи покуда волку его я не истинная пара.
Не в силах дождаться ответа, с которым князь медлил, я спросила прямо:
— Я ваша? — затаив дыхание, переживала в эти мгновения страх ещё больший, который только что пережила, чуть не потеряв сына и жизнь.
Ведь от ответа Святослава зависело слишком многое. Жить вдали от любимого и сына было для меня страшнее смерти.
— Моя, — со счастливой улыбкой сообщил Великий князь, спрятав заплаканное лицо уткнувшись в мою шею.
