думал!
Мысли она, конечно, в порядок привела. Мелену, которая и вправду была совсем как полоумная, простила, сама правда не в курсе была, что оказывается надо было за что-то там её прощать. Но и вытаскивать из неё все эти проблемы не стала — когда захочет тогда и расскажет.
А потом оказалось, что истерика ещё и у Роара…
Когда Хэла, убедившись, что Брок получил добро на выхаживание птицы и, обрадовав Оань новым питомцем, добралась до спальни ферана, ей уже вообще ничего не хотелось — лечь и можно ещё раз умереть? На этот раз окончательно, пожалуйста.
Но нет. Это было бы слишком просто, ведь правда? Потому что комнату заполнил собой взвинченный Рэтар.
Как же было прекрасно, когда она была простой женщиной, с кучей своих собственных тараканов и проблем, когда не надо было вот это всё терпеть, чувствовать и пропускать через себя. Она просто так отчаянно пыталась не расплакаться столкнувшись с его какой-то невероятной неуверенностью и титанического размера сомнением, что захотелось развернуться и пойти спать к харагам, несмотря на то, что за окном уже громыхал грёбанный ледяной дождь. И вообще она туда попала? Дверью не ошиблась? И это тот самый мужик, который её с утра с ума сводил своими точно знающими, что к чему, руками и мыслями?
“Дерьмо-день!” — заключила про себя Хэла.
И не надо было вообще ничего говорить ему, просто легла бы спать, но она никогда не любила ложиться спать с кем-то поругавшись. А Рэтар был дорог, важен, и она прям ощущала, что она ему нужна.
И вот в итоге он ей рассказывает как…
— Я поругался с отцом. Он тогда постоянно вытаскивал нас на ссоры, злил намеренно, — он обречённо нахмурил брови. — Он тогда был невыносим после смерти мамы. Просто ужасен. Топил себя в дурмане. Я старался не обращать на него внимания. Держался, как мог. А тогда не сдержался. Он стал говорить про мою несостоятельность, как мужчины, наследника и так далее… и я, сам не знаю почему, впал в неконтролируемую ярость. Я хотел уйти из дома, спустился вниз и наткнулся на одну из наложниц с лентами бронара, моими лентами, на платье. Если бы она сопротивлялась. Сказала бы “нет”… я бы остановился…
— Наложницы не говорят “нет”, — грустно прошептала Хэла.
…он изнасиловал наложницу.
— Не говорят, — его лицо передёрнуло. — Когда я пришёл в себя было поздно. Да и поступок мой был мерзким только для меня самого, даже не для неё.
Рэтар горько усмехнулся и, как заметила Хэла, перестал держать её, словно ждал, что она сейчас отшатнётся от него, как от чумного или от маньяка какого. Как будто она не ощущала всей этой бесконечности сожаления, которое в нём есть до сих пор, хотя прошло… сколько там Броку лет, точнее тиров? Не меньше двадцати?
— Когда она оказалась в бремени, я отправил её в Кэром, под присмотр матери Тёрка, — продолжил он. — Отец язвил какое-то время, что это может и не мой ребенок вовсе. Но он был мой и это было понятно, когда он родился.
— У него твои глаза, — отозвалась грустно Хэла.
— Мои, — согласился Рэтар, как-то совсем обречённо.
— А где его мать сейчас?
— Она умерла два тира назад. Горячка, — ответил он. — Я не стал забирать её из Кэрома после того, как она родила. Мне наложницы были не нужны, это изначально прихоть отца. А когда Брок прошёл обряд имянаречения, отца уже не было в живых. Когда пришли эти странные холода, в Кэроме всё замёрзло, хотя обычно там тепло, даже когда в Зарне и в Трите лежит снег. Тогда многие заболели.
— И ты до сих пор просишь у неё прощения?
— Да, наверное, — согласился Рэтар. — И у Брока.
— Не думаю, что он расстроен, что у него есть жизнь, — ответила Хэла. — И он горд тем, что ты его отец и очень старается, чтобы ты им тоже гордился, а если точнее, чтобы ты не разочаровался в нём.
— Я не разочарован, — ответил феран, словно нужно было убедить её, жизненно необходимо, убедить в этом. — Он… он отлично справляется. Я просто не знаю, что я бы смог ещё для него сделать. Тёрк за ним присматривает.
— Ох, уж этот Тёрк! — покачала головой Хэла. — Кажется звание “нянька столетия” за ним.
Рэтар рассмеялся и ведьма почувствовала, как ему стало легче. Феран снова положил на неё руки, снова прижал к себе, успокаиваясь, что она несмотря ни на что, никуда от него не пытается сбежать.
Сама же Хэла наконец позволила себе отпустить свою усталость. Ей было сейчас хорошо, она уткнулась ему в плечо, и его равномерное, сильное дыхание и стук дождя её убаюкали, и она уснула.
Уже среди ночи, ведьма почувствовала как Рэтар переложил её на постель, собираясь оставить, чтобы и дальше ковыряться в этих бесконечных отчётах, но в планы Хэлы это не входило.
— Неа, — поймала она его руку и потянула к себе. — Никакой работы, сейчас надо спать.
— Хэла, — заупрямился в нём трудоголик.
— Или грешить, — улыбнулась она и поймала в его глазах вспышку возбуждения.
— Как тебе в этом можно отказать, ведьма моя несносная?
И она счастливо запустила руки ему в волосы, отдаваясь теплу его рук и возбуждению от поцелуев.
С этим плевать, что день был фиговый. С этим вот можно всё, что хочешь, пережить.
Роар впервые за это время смог спокойно поспать. Разговор с Хэлой его успокоил и ему стало действительно хорошо от того, что у него получилось с ней поговорить и теперь можно было надеяться, что она не будет его избегать. Хотя главных проблем этот разговор не решил.
Что делать с Миленой митар не знал. Когда он начинал думать о ней, ему становилось не по себе. Особенно, когда в голове возникала мерзкая мысль о том, что она могла бы наговорить и натворить, если бы у неё были силы.
И ведь Хэла говорила, что сила есть, просто пока глубоко, пока не вылезла наружу. И понятно, дураку, что даже так надо быть осторожнее. А если бы Милена приревновала бы его к наложнице? Нет, у него не было желания думать о ком-то из своего харна, в мыслях была только маленькая белая ведьма, но это “а если бы” уничтожало, становилось не по себе.
Роара тянуло к Милене, тянуло страшно, но внутри был теперь этот страх, не за себя, а за других. Как будто его гладили против шерсти
