я подарил, но он так и остался лежать где-то в ящике.
В дверь постучали, дворцовый распорядитель заглянул в спальню:
– Пора, ваше величество.
– Уже идем, – ответил за императора Ральф.
Длинный коридор, красный ковер, безмолвный разговор двух удивительно похожих в алых мундирах мужчин.
«Волнуешься?»
«С чего бы мы волноваться перед танцами?»
«Так ведь тебе за меня отдуваться».
Ральф хмыкнул:
«Да с этим-то как раз я давно уже … примирился…»
Они остановились у закрытых дверей, терпеливо ожидая, пока их объявит распорядитель. Лакеи взялись за дверные ручки, и боковым зрением Бонк заметил, как резко побледнел Юрий.
– Ждать! – Ральф взмахнул рукой и подхватил падающего императора. Закинув руку Юрия себе на плечо, дотащил его до одинокого красного стула у стены коридора.
Его величество медленно выдохнул сквозь сжатые зубы, улыбнулся краешком рта и приказал:
– Иди. Гости ждут.
Ральф дернул щекой.
– Иди! – зло повторил император.
Гвардейцы обступили Юрия, Бонк слышал, как начальник охраны велел позвать медика.
– Слушаюсь, – процедил Ральф и, вернувшись к закрытым дверям, расправил без того прямую спину.
«Скажи, Ральф, ты любишь Валлию?» – услышал он усталый голос его величества в своей голове.
Бонк спрятал руки за спиной, качнулся с пятки на носок.
«Скорее да, чем нет».
Лакеи распахнули створки. Яркий свет ударил по глазам. Ральф поднял руку, объявляя Весенний бал, а Юрий признался:
«А я – ненавижу».
Ральф вздрогнул, но нацепил на лицо широкую улыбку и сошел к ожидающим приглашений дебютанткам.
– Подарите мне танец, прекрасная госпожа, – подал он руку первой девице в ряду и под пронзительную песнь скрипок открыл Весенний бал.
Поворот. Рука на тонкой спине. Банальный комплимент дрожащей от волнения партнерше.
Запах спирта. Дворцовый медик стравливает воздух с иглы и вводит лекарство. Его величество закрывает глаза, улыбается.
«Не тревожься. Танцуй. Развлекайся. И будь осторожен. То, что простил тебе я, Холд не простит».
Первый круг закончился, к ним присоединились другие пары. Бонк сцепил челюсти, заметив Слоуна, протягивающего ладонь его, Ральфа, женщине. Спокойно. Терпение. Она рядом. Она в безопасности. И алое платье её на фоне бледных нарядов дебютанток, сияет кровавым пятном.
Ральф мысленно хмыкнул: «Беспокоитесь за меня, мой император?»
Длинный коридор. Обесточенное крыло. Его величество, наплевав на рекомендации медика, устроился в кабинете, на том самом диване, который извечно занимал Бонк.
«Беспокоюсь. Я люблю тебя, Ральф»
Поворот, поклон, поворот.
«Фи, ваше величество, какая пошлость», – улыбнулся Бонк. Восторженно выдохнула девушка в его руках. Ральф опомнился и под хриплый смех императора оборвал мысленный разговор.
Музыка стихла, Ральф сопроводил партнершу туда, откуда взял и вежливо поклонился. Губы её задрожали, сказка закончилась, не успев начаться. Так бывает. Увы.
Была бы у него возможность, Бонк бы и вовсе не танцевал.
Желание хоть на миг побыть в тишине стало невыносимым, и Ральф решил использовать короткий перерыв между танцами с пользой, а именно, отсидеться в мужском туалете.
По дороге его пару раз перехватили, будто бы между делом, напоминая о нерешенных вопросах. Бонк отшучивался, пресекая серьезные разговоры, и мысленно смеялся: даже здесь, на балу, ему не давали забыть, кто он есть.
Наконец он нашел нужную дверь. Ральф встал у раковины и, глядя в глаза своему отражению, открыл вентиль с холодной водой. Он смирился с потерей Рэндольфа, его перестали тревожить зеркала. Черную дыру на месте незримой связи с близнецом заполнил собою Юрий.
Император не лгал. Он действительно любил Бонка, пусть и несколько странной, безумной любовью. Хуже всего, что такой же ненормальной привязанностью Ральф ему отвечал.
***
Снова зал. Разговоры. Музыка. Яркий свет. Под мундиром не носят часы – пустое запястье. Ральф огляделся, чтобы на огромном золотом циферблате под потолком сличить время.
Семь. Восемь. Алое платье Лиз, и среди тысячи голосов он различает один её нежный смех. Восемь сорок. Быстрый взгляд на любимую женщину.
Невеста императора снова танцует. Во дворец с опозданием прибыл господин Холд.
Алый туман вился вокруг отца и дочери, или то в движении сливалось в кровавое пятно пышная юбка её платья. Холд вдруг напрягся, будто к чему-то прислушиваясь, и остановил танец. Ральф глотнул вина, когда маршал повернул к нему голову.
Бонк широко улыбнулся и приветственно кивнул. Странная всё же штука – судьба… они оба любят Элизабет, оба готовы жизнь отдать ради Николаса, а вот поди ж ты…враги. Ну что ж, бывает. Бывает и так.
Ральф развернулся на каблуках, лакеи распахнули перед ним двери. Прохладный влажный воздух коснулся лица. Он вдохнул полной грудью и, вернув слуге пустой бокал, подошел к мраморной ограде балкона.
Солнце садилось, окрашивая небо в алый, и в свете заката золотые шпили собора корчились в иллюзорной агонии пожара.
«Мой любимый храм», – с улыбкой в голосе, заметил его величество. В руках он держал подаренный ему на день рождения коллекционный пистолет. Бонком подаренный.
«И мой», – признался Ральф.
«Да что ты? – смешок. – И когда ты был в нем последний раз, расскажешь?»
«Да вот… был недавно», – тяжелый вздох.
В храме пахнет ладаном. Тонкие руки обвивают сзади, в маленькой кабинке для исповеди царит темнота. Нежные пальчики порхают по груди, спускаются ниже. Ральф перехватывает тонкое запястье у самого ремня и со смешком говорит:
– Ай-яй-яй, юная госпожа. Это ведь святотатство.
Лиз упирается в его спину лбом и выдыхает:
– У меня стресс. Это подло отказать мне в своем теле сейчас, господин Бонк.
Темно, но Ральфу не нужно видеть. Элизабет опускается на колени, и ожидание ласки почти такое же сладкое, как она сама.
Он сцепил челюсти, обрывая воспоминание.
«Не стыдно?» – хохотнул Юрий.
Наследник императора облокотился о каменный парапет и, ладонью подперев подбородок, покачал головой:
«В связи с тем, что храм этот создан во славу моего далекого предка, а потому в какой-то степени моё наследство… нисколечко»
Император хрипло рассмеялся:
«Передай Холду, я жду его в кабинете».
И прежде чем снова оставить голову Ральфа в единоличное пользование хозяина, приказал:
«Раз мы оба любим этот собор… похорони меня в нем».
Похоронить …но ведь сейчас Юрий жив. А потому… думай Бонк, думай. Думай, иначе приказ этот придется воплощать в жизнь. И больно будет не мертвецу, а живому.
Громко заиграла музыка, Ральф закрыл веки, позволяя темноте забрать чувства и страхи, горько улыбнулся. Да, он думал.
Найти логику в неподдающейся никакому объяснению силе почти невозможно, но они с Ником пытались. Строили версии, поднимали архивы, читали писание, а потом отбросили все свои догадки, как несостоятельные, решив оперировать исключительно настоящим и …фактами.
Лес
