Я молча захлопнула дверцу, и карета тронулась. Пропала из виду царевна. А вскоре светлые бревенчатые стены и заросли герани на окнах сменились простором деревенских полей.
Дорогу я едва заметила, так глубоко погрузилась в свои мысли. Только толчок остановившейся кареты и недовольное ржание лошадей заставили меня очнуться. Я кинула короткий взгляд в окошко и узнала «родную» опушку.
Дверцу злой ведьме никто открывать не спешил, чай, не царевна. Но я и не ждала обслуги. Ловко выбралась из кареты сама, а после вытащила накрытую большим куском полотна клетку с голубями.
- Спасибо, - кивнула копошившемуся у задка кучеру и осеклась, с трудом удержав стремительно отвисающую челюсть в нормальном положении.
Здоровенный мужик, хекнув, снял с полки для сундуков плотно набитый мешок и поставил на землю рядом со мной.
- Корм, - коротко пояснил он.
Медленно поставив клетку с голубями на траву, я смерила долгим взглядом мешок, явно весивший раза в три больше меня. Потом мужика, косившегося в мою сторону с заметным любопытством. «Ждёшь, как выкручиваться буду? - обозлилась я. - Что это? Не оправдавшей царских надежд ведьме теперь будет дружно пакостить вся челядь?! И ведь не подкопаешься. Просила корм - получи».
Ни вести за собой уже открыто ухмыляющегося кучера в качестве носильщика, ни тем более вставлять себя на посмешище, пытаясь утащить проклятый мешок самостоятельно, у меня не было никакого желания.
«Не в подол же отсыпать. Хотя этот гад, похоже, именно этого и ждёт. Шарлатанкой меня посчитал, что ли? - ругнулась я, чувствуя, что пауза уж слишком затянулась. И тут меня осенило. - Ну, держись, шутник!»
- По щучьему велению, по моему хотению, - едва слышно прошептала я, - перенеси меня, этот мешок и этих голубей в дом, где я сегодня утром проснулась.
«И не подкопаешься», - с удовлетворением отметила я, ещё успев увидеть вытянувшееся от удивления лицо кучера. А в следующую секунду уже стояла посреди своей комнаты в домике на болотах, а с печки на меня недовольно взирал домовой.
Со вздохом удовлетворения выпустив кончик мешка, который на всякий случай сжимала в кулаке, я присела на лавку: «Наконец-то обуздала чёртово щучье веление. Получается именно то, что планируется, а не черти что и с боку бантик».
И тут мне на голову шлёпнулось что-то мягкое и влажное. Пискнув от неожиданности, я подскочила и схватилась за волосы. Вторая плюха легла мне на белоснежный рукав.
- Да что за чёрт?! - взвыла я, разглядывая гадкую бело-зелёную субстанцию.
- Угу… Ещё на язык попробуй, - проворчал домовой. - К твоему сведению, хозяюшка, голубей обычно в клетках перевозят. Так неожиданностей меньше.
Я задрала голову, и в этот момент третья из проклятых птиц, рядком рассевшихся на балке, прицельно нагадила мне в глаз.
ГЛАВА 30
Как я не прокляла весь птичий род, начиная от страусов и заканчивая жар-птицей, не знаю. Но судя по тому, что когда я закончила промывать глаза и материться, паршивые голуби всё так же восседали на балке и уже успели загадить лавку, стол и кувшин с питьевой водой, всё-таки каким-то образом не прокляла.
- А клетку куда дела? - подлил масла в огонь домовой.
- Забыла, - буркнула я и торпедой вылетела во двор: вот где пригодится склонность лешего к художественному плетению из лозы всяких конструкций.
Пока лешак выполнял мою просьбу, я, приплясывая на месте одновременно от злости и нетерпения, старалась отогнать мысль о том, что для переписки с царевной мне хватит и одной птички, а голубей вроде как вполне можно жарить. К счастью, лесной хозяин справился быстрее, чем подобные идеи завладели мной окончательно. При помощи щучьего веления я переместила пернатых бомбардировщиков в клетку и мстительно решила, что кормить их буду не раньше вечера.
Поблагодарив лешего, я обошла свои владения, убедилась, что за время моего отсутствия ничего не изменилось, и вернулась в избу. Домовой уже успел прибрать безобразие, устроенное голубями, но на глаза мне не показывался. То ли обиделся, то ли ещё что. Расшаркиваться с вредным старичком я тоже была не в настроении, а потому расстелила скатёрку, почти не чувствуя вкуса, проглотила несколько картофелин и кусок мяса, и засела за «Травник».
Но сколько я ни перелистывала старинные пожелтевшие страницы, ничего подходящего не находилось. Не упоминалась та страшная картина, которую я застала у больного царевича, ни в проклятьях, ни в болезнях. Даже похожего ничего не было.
Только когда от напряжения разболелись глаза, я отодвинула толстый фолиант и сообразила, что на поляну уже опустился вечер и в избушке царит полумрак.
«Вот вредный дедок, - сердито подумала я, прижимая холодные пальцы к воспалённым глазам, - мог бы и свечи зажечь!»
Я походила по комнате, разминая затёкшие ноги и спину. Но спутанный комок грязно-зелёных паутинок так и маячил на границе сознания, не давая ни расслабиться, ни отложить поиски. Я щёлкнула пальцами, активируя вечные свечи, села за стол и снова расстелила салфетку-самобранку. От переживаний разыгрался зверский аппетит.
- Сказывай, что за беда у тебя, хозяйка, - раздался голос с печи. - Одна голова хорошо, а две лучше.
- Снизошёл таки? - проворчала я, поднимая взгляд.
- Ждал, не отступишься ли, - ничуть не обиделся домовой.
- С чего бы? - фыркнула я.
- А так оно лучше было бы, - пробурчал он. - Отступись, хозяйка, а? Всех не спасёшь.
- Так… Значит, знаешь что-то всё-таки? - нахмурилась я. - И почему вчера не рассказал?
- А потому что лучше бы ты отступилась, - сварливо отозвался домовой. - Забыл, что упрямство вперёд ведьмы рождается. Да и не знал я вчера ничего.
- А сегодня узнал? - недоверчиво покачала головой я. - Я же тебе ничего не рассказывала.
- Сама себе рассказывала, - огрызнулся дедок. - Битый час бормочешь: паутина грязно-зелёная… Жизнь уходит… Были у меня и вчера таки домыслы. Да отогнал: нечего зло приваживать.
- Хозяин домовой. Ты или рассказывай, что знаешь, или не мешай. Нечего ходить кругами.
- Да не хожу я, не хожу. Только и ты слушать научись, а не гони лошадей прежде, чем с них плуг снимут.
- Слушаю, - отрезала я, всем своим видом изобразив предельное внимание.
Даже руки сложила на столе, как примерная школьница. Вид, правда, немного портила алюминиевая вилка с отбивной, которую я не потрудилась отложить. Но откуда домовому знать, как выглядят примерные школьницы.
- Ты вот думаешь, твоя бабка с сестрой да дочкой без продыху враждовала?
- Хозяин домовой! - подскочила я. - Ты бы ещё от сотворения мира начал!
- Ничего, потерпишь. Тем боле, что сотворение мира к делу не относится. А родственницы твои вполне.
- Ладно… - многообещающим тоном процедила я. - Слушаю.
- Грызлись бабы и правда знатно. Да была одна беда, которая даже их сплотила…
- Погоди… Ты мне вроде про это уже рассказывал. Что-то с дедом моим связано. Значит, всё-та к и нечисть!
- Нечисть, нечисть… - проворчал домовой. - А только не природная, а сотворённая. Паскудная больно. Яга, Ядвига да Марья сто лет назад славно деду твоему по шее надавали за ентих тварей. Опосля ему надолго воевать расхотелось. Так, по мелочи пакостил да грибы разводил у себя в подземельях. Теперь вот, похоже, за старое взялся. Прослышал, что ли, что Марья Моревна в Нави сгинула, и решил, что с сёстрами сладит. Али ещё чего, боги его знают, паскудника.
- Ты мне про нечисть кощееву расскажи, хозяин домовой, - напомнила я, чувствуя, как внутри стягивается холодный комок.
- Поганая нечисть. Одно слово - сотворённая. Всё самое мерзкое и от нечисти, и от человеков взято да в один котёл слито. Жизнью чужой она питается. Страхом, болью, горем, ещё чем… То мне достоверно не ведомо. А только тянет тварь жизнь и из человека, и из нечисти. Не больно-то и живучая, а беды от неё…
