– О-о-о! – заулыбалась тетя Фелиция. – Главный строитель пришел! Ну, теперь я спокойна. Всё починят, будет как новое.
Нежданчик покивал и умчался в квартиру Олеси, под крик: «Только к дыре не подходи, там штукатурка валится!»
– Хороший мальчишка. Шебутной, не капризный, – провожая его взглядом, отметила тетя Фелиция. – Но на Велько совсем не похож. Чистый лис, волчья кровь незаметна.
– Может быть, перерастет, – уклончиво ответила Олеся.
Она проводила тетю Фелицию к машине, извинилась перед её внуком, которому пришлось совершить незапланированную поездку в праздничный день, прицепила чужие ключи на свою связку и с огромным облегчением попрощалась – взгляд престарелой соседки регулярно задерживался на её шее, и это вгоняло в краску.
На самом деле Олеся не испытывала никаких угрызений совести за обрушенную стену. Неизвестно, сколько времени бы ей пришлось соблазнять майора Грачанина, если бы не случилось это неожиданное происшествие. После грохота и инспекции дяди Серафима и прочих любопытствующих, Велько предложил Олесе переночевать у него в квартире – пыль проникла во все комнаты и спальню, потому что они не сообразили закрыть двери. Натянуло сквозняком, да и соседи растоптали осыпавшуюся штукатурку, хотя старались ходить как можно осторожнее.
Нежданчик, которому очень понравилось и обрушение стены и последовавшие за этим экскурсии, отправился ночевать к тете Станиславе – проигрыватель и пластинки со сказками манили с непреодолимой силой. Велько и Олесе достались две миски вареников – с картошкой и с вишнями – и обещание, что Нежданчик будет накормлен и хорошо отмыт от пыли.
– Перекидываться будем? – спросил майор Грачанин, когда вареники закончились. – Волк, вроде бы, хотел прогуляться.
Олеся, памятовавшая о словах: «В десять отбой, потому что мне надо выспаться», цыкнула на заскулившую шакалицу и посмотрела на часы.
«Без пятнадцати восемь. За два часа можно многое успеть», – подумала она и ответила:
– Я бы хотела сначала смыть пыль. Тебе тоже не помешает ополоснуться. Волк испачкался в тину.
– Вот я и чувствую, что тиной попахивает, – кивнул Велько и отправился в ванную комнату, раздеваясь на ходу. – Даже штукатурка не перебила. Я быстро, поэтому я первый. А тебе, может быть, потом ванну набрать? У меня еще ароматические шарики остались.
Олеся вспомнила острый химический запах, содрогнулась и туманно пообещала подумать. Она выждала пять минут – раздевалась на кухне, прислушиваясь к звукам в ванной, и решительно присоединилась к Велько под душем, заявив, что им надо экономить воду. От такого заявления майор Грачанин ненадолго остолбенел. Это позволило прикоснуться, не встречая препятствий – не под простыней, не в темноте. Отдавая себе отчет в собственных действиях, а не прогоняя дрожь после шоковой ситуации.
Олеся встала на цыпочки, огладила мокрые плечи, потираясь носом о волчью щетину, закрыла глаза и растворилась в пиршестве осязания – литые мускулы под руками, теплая вода, стекающая по телу, наплывающее возбуждение. Своё и чужое.
Велько перехватил её руку, путешествующую от плеча к бедру, подтянул к губам, поцеловал запястье, прошептал:
– Нет. Послушай, давай потом, после Зажинок.
– Нет, – тихо ответила Олеся. – Сейчас. А потом после Зажинок.
Они топтались на месте, повторяя «Нет» и все сильнее влипая друг в друга – Олеся ухватилась за шею Велько, сцепила пальцы, подтянулась, оседлала бедра, скрещивая ноги и надеясь, что волк её подхватит и не уронит. Чаяния были не напрасны, очередное «нет» сменилось клокочущим рычанием. Велько наклонился, укусил её за шею, вырывая стон и оставляя отметину, а потом вынес в спальню, уложил на кровать, на спину, и накрыл собой. Даже если бы Олеся передумала и захотела вырваться, у неё бы ничего не получилось: в глазах альфы мерцали алые огоньки, сильное тело почти потеряло разум.
– Моя, – отрывисто заявил Велько, заставляя её поднять ногу и навязывая проникновение. – Моя. Сейчас.
Яростное соприкосновение тел закончилось торжествующим воем: Велько вбился в Олесю по самый корень, замер, напомнил:
– Моя!
И замкнул её губы поцелуем, как будто запечатывал возможные возражения. Олеся не сдержалась, поддразнила его легким укусом, а когда обрела возможность говорить, подтвердила, растекаясь от истомы:
– Твоя.
Согласилась, не требуя ответных заверений: захочет – когда-нибудь скажет сам. Не захочет – не клещами же вытягивать.
Они дремали на смятых простынях, лелея единение тел. Шакалица что-то тихо проворчала.
«Потом, – пообещала Олеся. – Привезут твои пелерины, будешь их по пустырям выгуливать. Волк с Велько три прогулки стребует взамен пропущенной, не сомневайся».
В чем Олеся не ошиблась, так это в том, что до десяти можно многое успеть. А уж до полуночи так даже чуточку больше, чем требовалось. Майор Грачанин немного растратил пыл, зализал свои укусы, извинялся словами и ласками – шептал нежности, щекоча ухо и смущенно фыркая, и даже спросил, не надо ли что-то сделать, вызвав у Олеси приступ неконтролируемого смеха.
В пять утра Велько встал по будильнику, быстро собрался и отбыл на службу, сообщив Олесе, где лежат деньги, документы и запасные ключи – а то мало ли что понадобится или случится.
В половине шестого утра Олеся крепко заснула, и охотно проспала бы до полудня, но была вынуждена подняться в девять, потому что Нежданчик явился домой в компании тети Станиславы, шуруповерта и вареников с капустой. Чтобы отогнать смутную тоску и пресечь соседские пересуды, Олеся позвонила тете Фелиции и доложила об обрушении перегородки. Тетя Фелиция пообещала приехать – «внук тоже хочет на дыру в стене посмотреть» – и это повлекло за собой необходимость возвращаться в запыленную квартиру. По пути им с Нежданчиком пришлось поговорить с дядей Серафимом, тетей Боженой и тетей Зинаидой. После слов: «Велько сегодня на службе, он заступил на суточную смену» престарелые шакалы присмирели. Тетя Божена перестала рассказывать, как она испугалась неожиданного шума и грохота, а тетя Зинаида волшебным образом излечилась от аллергии на пыль, которую ей каким-то образом натянуло в окно.
Кровоподтек на шее Олеся, оставшийся после проявления волчьей страсти, престарелые шакалы предпочли не заметить. Дядя Серафим выдал Олесе рецепт пирожков с ливером по ГОСТу, записанный на тетрадном листке аккуратными печатными буквами, а тетя Зинаида подарила банку маринованных слив – пусть, мол, Нежданчик с Велько попробуют, вдруг им понравится, а то в погребе запасы скопились, уже крышки ржавеют.
Встретив и проводив тетю Фелицию, Олеся с Нежданчиком пошли обратно в квартиру Велько. Заказывать уборку в праздничный день было глупо – возьмут втридорога – а самой возиться с пылесосом, веником и тряпкой не хотелось. Нежданчик шнырнул в комнату, сложил каску и шуруповерт в шкафчик для чепухи и захотел кататься на квадроцикле. Олеся разрешила, преодолевая наваливающуюся дрему, и устроилась на пеньке-лавочке возле палисадника, чтобы наблюдать за катанием и дорогой с пультом родительского контроля.
Полуденное солнце раскаляло асфальт, в квартире деда Куприяна работал телевизор, из окна тети Станиславы вкусно пахло жарящимися сырниками.
«Надо будет купить замороженные в кулинарии, – подумала Олеся. – Там хорошие, с ванилином и изюмом, и не разваливаются, как то недоразумение, которое я однажды пыталась налепить и приготовить».
Заскрипела балконная дверь в одном из домов на противоположной стороне.
– Онисим! – крикнул какой-то пожилой шакал. – Онисим, позвони брату! Говорят, возле Старого пруда стреляли! Спроси, видел ли он, что случилось. Может быть, что-то знает.
Переполошился весь Плодовый переулок – если до этого кто-то и не знал, что майор Грачанин вышел на суточную смену, то теперь обогатился информацией. К выяснению обстоятельств подключили брата деда Онисима, кума тети Зинаиды и еще каких-то незнакомых Олесе шакалов. От вороха слухов – на мосту возле железнодорожного переезда стреляли, огромная черная машина задавила троих полицейских, а потом врезалась в самосвал – защемило сердце. Олеся вытерпела катание на квадроцикле, трижды сделав Нежданчику замечание о том, что не надо столько сигналить, и загнала его в квартиру, пообещав принести от тети Станиславы проигрыватель и подключить к нему наушники.
