— Устное подтверждение — это замечательно, — роняет Лизетта насмешливо. — Однако где вышеназванный документ?
— Леди Дэлгас, документа нет, поскольку о помолвке моей сестры и господина Мелтона объявлено не было, более того, все договоренности существовали сугубо предварительные и…
— Тогда как же вы, господин Лобо, намерены подтвердить отсутствие обязательств по предыдущей помолвке? Откуда мне, ближайшей родственнице Арсенио, той, кому небезразлично его будущее, кто всем сердцем тревожится о нем, и высокому собранию, и всем присутствующим знать, что вы говорите правду? Союз моего племянника и госпожи Лобо нелегитимен по сути своей… не говоря уже о невозможном и совершенно омерзительном союзе Арсенио с госпожой Лобо и инкубом Байроном.
Арсенио отпускает мою руку, достает из-за пазухи сложенный вчетверо листок бумаги.
— Глубокоуважаемое собрание, у нас есть специальное разрешение на заключение союза на… — начинает инкуб.
— …которое совершенно ничего не значит в отсутствие документа по отказу, — подхватывает Лизетта нараспев.
Лорды тоже переглядываются, и я не могу понять, чего в озабоченных, хмурых взорах их больше — интереса к нежданному повороту или желания поскорее избавиться от внезапной докуки и вернуться к обычному течению бала.
— Во имя Лаэ! — не выдерживаю я. Выступаю из-за спины Арсенио, поворачиваюсь к Лизетте. — Леди Дэлгас, вы не хуже меня знаете, что упомянутый вами закон старше всех полисов, вместе взятых, и столь же давным-давно забыт. Он имеет хоть какой-то смысл лишь в случае документально зафиксированной и растиражированной помолвки, что не относится к нам. Мы с господином Мелтоном не объявляли о помолвке, а на словах мы вольны обещать друг другу что угодно, без подходящих свидетелей все это не более чем обычная болтовня. Ваши претензии лишены основания…
— Как ближайший родственник и покровитель молодого лорда эль Абелардо я требую предоставления соответствующего документа, в противном случае я не приму и не дам своего родительского благословения… — повторяет Лизетта упрямо.
— Те… леди Дэлгас, позвольте напомнить, что я давно уже не нуждаюсь в вашем ни принятии моих решений, ни в благословении, — замечает Арсенио раздраженно.
Лизетта поворачивается лицом ко мне, делает шаг, говорит, еле шевеля губами, почти беззвучно, зная, что так услышу ее лишь я да стоящий рядом Эван:
— Ты рождена в грязи и в грязи же и останешься до конца дней своих. Твоя мать опорочила свое доброе имя, сбежав с недостойным ее оборотнем, и ты не лучше ее, потаскуха по рождению и воспитанию. Ничто и никто никогда этого не исправит, не важно, будут ли звать тебя леди или истинным твоим именем — шлюха. Мы забыли о грехах твоей матери, приняли тебя как равную и вот чем ты отплатила, — леди Дэлгас качает головой, разворачивается к собранию и вдруг падает на колени, отчего гости позади охают и ахают в изумлении, театральным жестом протягивает руки к лордам. — Милорды, молю вас о справедливости, уповаю на ваше заступничество и беспристрастность!
Члены собрания по очереди склоняются друг к другу и к приближенным, перешептываются, решая, что с нами делать, одинаково равнодушные в своих позолоченных полумасках и черных одеждах. Мы четверо переглядываемся вновь, беспомощно, никто из нас не знает, что еще сказать и как склонить чашу весов в нашу пользу. У семьи Дэлгас больше веса, чем у фактически безвестной парочки инкубов и рода Лобо, новому падению которого многие лишь порадуются, нам нечего противопоставить надвигающемуся скандалу.
Эван оборачивается, осматривается, будто в поисках свежих идей или поддержки, и внезапно замечает лакея с маленьким серебряным подносом с бумажным клочком посреди. Брат знаком подзывает слугу, забирает записку, разворачивает, читает. Хмурится, смяв бумагу в кулаке, и явно собирается уйти.
— Что-то случилось? — я бросаюсь к брату, хватаю его за локоть.
И сама хватаюсь за возможность отвлечься хоть на что-то, отвернуться от собрания, торжествующей Лизетты и растерянных инкубов.
— Некий аноним-доброжелатель передал указания, где можно найти Тессу, и настоятельно попросил поспешить.
— Найти?
— Кажется, она сейчас находится на крыше дворца.
— Но что она там делает?
— Ее похитили, — Эван высвобождает руку и, не удосужившись поклониться собранию и испросить их разрешения, уходит.
Только мгновение я колеблюсь, разрываясь между желанием остаться с любимыми мужчинами, пройти вместе с ними все испытания до конца, приняв последствия, какими бы те ни были, — и сбежать подальше от всего этого, от победного взгляда Лизетты и тяжелой волны запахов, захлестывающейся удавкой на шее, от взоров собрания, холодных, изучающих, и шепотков, разбегающихся по залу, неумолимых, словно морской прибой. Затем следую за братом. Волчица безошибочно вычленяет из толпы запах Клеона, однако я уклоняюсь от встречи, я даже вижу темноволосую голову и самого инкуба, пытающегося пробиться ко мне, но лишь ускоряю шаг, стараясь не терять Эвана из виду.
Самым позорным, малодушным образом я сбегаю.
Глава 16
Я умираю.
Знаю, иначе и быть не могло, и все, что происходит со мною сейчас, — справедливое воздаяние за мои ошибки, ложь и трусость, ожидаемая божья кара за пренебрежение заветами их.
Подняться с пола удается не сразу, я совершенно обессилена, словно существо, формирующееся внутри, загадочное, пугающее, подобно всему неведомому, уже тянет из меня энергию.
Или действительно тянет?
Не знаю. Я ни в чем уже не уверена, кроме того, что так и должно быть, это мое наказание.
Я все-таки встаю, умываюсь, полощу рот. Вытираю лицо полотенцем и выхожу из ванной комнаты. В коридоре второго этажа встречаюсь с Николасом, старшим братом Тессы, черноволосым и синеглазым, неуловимо и похожим, и не похожим на сестру. От его быстрого оценивающего взора не укрывается ни моя болезненная бледность, ни залегшие под глазами тени, ни дрожащая едва заметно рука — я иду вдоль стены, хватаясь беспомощно и за нее, и за все, что способно поддержать мое ослабевшее тело.
— Что-то тебе совсем паршиво, — Николас делает шаг ко мне, обнимает за плечи, поддерживая осторожно, и отводит в гостевую спальню.
— Благодарю, — с помощью сильных, уверенных рук молодого человека я ложусь в кровать, вытягиваюсь поверх смятого одеяла.
Я уже не стесняюсь ни беспорядка в комнате, ни присутствия в ней постороннего мужчины, ни собственного внешнего вида, далекого от той элегантной светской красавицы, какой я была в Лилате. Целыми днями напролет я ничего не делаю, никуда не выхожу и не желаю выходить, я не занята ничем, кроме размышлений и недомоганий, но при том вымотана до предела, я устала так, словно от зари до зари трудилась на заводе Нижнего города.
— Может, принести тебе чего-нибудь? — Николас в некоторой растерянности оглядывает небольшую затененную спальню. До моего появления в доме семьи Эльяни он никогда не видел даму, называемую леди, иначе, чем на фотографиях в разделах светской хроники, и оттого чуть смущался, не зная, стоит ли обращаться ко мне вот так вот запросто. В другое время и в другой ситуации я сочла бы застенчивую эту неловкость милой, но ныне я кажусь жалкой, униженной, сломленной даже самой себе, не говоря уже о том, как, должно быть, ужасно выгляжу в глазах окружающих. — Или позвать кого-нибудь…
— Нет, благодарю, ничего не надо. Мне нужно… полежать еще немного, — я снова вру, но молодой человек без малейших возражений принимает эту ложь, кивает с явным облегчением и выходит.
Закрывает дверь, с топотом сбегает вниз по лестнице, и я слышу его громкий голос, доносящийся с первого этажа.
— Ма, я ушел!
Я почти воочию вижу, как находящаяся на кухне госпожа Эльяни открывает рот, собираясь спросить, куда сын направляется, однако дверь парадного входа закрывается прежде, чем мать успевает произнести хотя бы слово. Но я запрещаю себе думать, окажусь ли когда-нибудь на месте госпожи Эльяни, а вообразить в подобной ситуации наших с Эваном родителей и брата не получается, слишком уж велика разница и между нашими семьями, и этими двумя мирами.
