В комнате для вызова повисла тишина.
Я мог бы ответить, конечно.
Да, такие вещи притягивают друг друга — не только в магии, но и вообще везде. Горе порождает горе, безумие множит самое себя, жестокость ведёт за собой жестокость. Жертвы становятся палачами, чтобы потом стать жертвами — это типичный круг насилия, можно сказать, классика.
Месть, в свою очередь, — выбор, делая который, нужно всегда понимать цену. Жертву и мучителя связывают прочные нити, но их можно разорвать; если же жертва превращается в мстителя, то нити становятся неразрывны.
Магия в этом смысле всегда отражает положение вещей, причём очень точно. У всякого колдовства есть цена, и у того, что совершил сидящий напротив меня человек, особенно. Выбрав путь мести, он навсегда отказался от возможности стать пророком однажды; выбрав именно этот способ, позволив порождённой его болью волне насилия катиться дальше, затрагивая непричастных, он связал собственные дороги совершенно особым образом. Теперь они закольцевались. Они будут приводить обратно к вине, и горю, и потерям.
Так это работает. Ну, то, что люди упрощают до концепции “расплаты за грехи” или “кармы”. Только вот концепция так называемого “греха”, конечно, довольно бредова. Никаких грехов не бывает.
Есть только выбор, из которого плетутся наши дороги. И, по ту сторону Грани или эту, каждый из вас идёт по той дороге, которую себе сплёл.
..Я мог бы всё это сказать. Но в озвучивании очевидных, ни на что не влияющих банальностей, на мой вкус, всегда было мало смысла. Колдун, сидящий напротив, явно знает многое о вине, и выборе, и цене.
Это легко читается в его глазах прямо сейчас.
— Как ты понимаешь, после смерти Джима для меня наступило очень тёмное время. Одиночество сводило с ума, но говорить я ни с кем не мог. И не только потому, что не хотел, вот в чём проблема; я просто осознал внезапно и ослепительно-ясно, какой именно приговор подписал себе. Ради чужой безопасности я не могу привязываться. Любовь — не та роскошь, которую я могу тебе позволить.
Спорное утверждение, на самом деле.
С одной стороны, фраза “Все, кого я люблю, умирают” всегда отдаёт дешёвым драматизмом. Даже в данном случае, когда на неё есть некоторые основания.
С другой стороны, уж такой-то опытный колдун не может не знать, что нет на этом свете проклятий, которые нельзя преодолеть, и магии, которую нельзя обернуть вспять. Да, есть вещи, которые переломить крайне сложно… Но не бывает таких, с которыми справиться невозможно.
Ну и в-третьих, любовь в этом плане — штука крайне забавная. Есть встречи, которые случатся, как ты ни пыжься.
На себе, если что, проверял.
— ...Но одиночество тяготило, — говорил между тем мой визави, — и я стал терять свой разум. Сначала я начал говорить с Джимом, как будто он был бы жив. Я обсуждал с ним новости, и говорил то, что не успел сказать ему живому. Потом я начал видеть его — ну ты знаешь, как это бывает… Только с каждым днём то, что я видел, всё меньше напоминало настоящего Джима. Оно пользовалось моей слабостью, и чувством вины, и горем. Скоро оно начало обретать надо мной огромную власть…
— …И оно начало меняться, — закончил я понимающе. — Какая-нибудь вариация на тему разлагающегося трупа, обвиняющего тебя в своей смерти, или умирающего изломанного тела, зовущего на помощь. Текущая изо рта кровь, пробежки по потолкам и стенам, прочие атрибуты дурацких ужастиков — прилагаются?
— Да, — усмехнулся старик. — Типичные повадки для таких тварей, верно?
Я хмыкнул.
Существует тысяча и одна объективная причина, по которой мёртвое должно оставаться мёртвым.
Конечно, из этого существуют исключения вроде высшей нечисти, тёмных духов и прочих не-живых. Но вот тут мы сталкиваемся с тонкой игрой терминологий: есть большая разница между не-живым и мёртвым. С не-живым вполне можно договориться и установить эмоциональную связь. Как минимум, обладая определёнными способностями и понимая, что делаешь. Но вот с мёртвым совершенно другая история: там любая неразорванная эмоциональная привязка в конечном итоге оборачивается опасной ловушкой, а попытка договориться — тупиком.
Исключений нет. А вот тварей, обожающих на таких привязках пировать, множество. И колдуны, да ещё и сжираемые чувством вины — это их самое любимое блюдо.
— Как ты понимаешь, уж сколько я был не в самом лучшем состоянии ума и сознания, а всё равно понимал, что всё плохо. И тогда я решил вызвать демона…
— По принципу — сгорел сарай, гори и хата? — обрадовался я. — Тушение пожара керосином и прочие давние и привычные народные развлечения?
Старик улыбнулся.
— Если заглянуть в самую суть, то ты, полагаю, прав: я наказывал себя и делал это с расстановкой и тщанием. Но так ли часто мы отдаём себе отчёт в истинных мотивах своих решений? Я для себя решил просто: мне нужна компания, чтобы не сойти с ума; при этом не помешает собеседник, с которым есть о чём поговорить — и которого, при этом, у меня нет шанса полюбить. И за здоровье и благополучие которого мне не надо опасаться… Что же, глядя со стороны, крайне ироничная вырисовывается картина.
— Не то слово, — хохотнул я. — Прикладные особенности танцев на граблях и прочие весёлые приключения, классика человеческой жизни… Хотя я, кстати, не был бы так уверен, что проблема с Аймом действительно связана с этим твоим проклятием.
— А с чем ещё она может быть связана? — огрызнулся он.
— С вашими поисками Кольца, например. Не хочу тебя расстраивать, но у всех, кто оказывается в радиусе интересов этого колечка, смертность в разы повышается. Обратная закономерность, так сказать, и никаких проклятий.
23
Старик пару мгновений сердито смотрел на меня, но потом прикрыл глаза и горько усмехнулся.
— Верно. Кольцо… Очень может быть. Знаешь, Шааз, мой дед всегда безумно гордился тем, что мы стали хранителями этой вещи. А вот у отца был совершенно иной взгляд на этот вопрос.
— Вот как? И какой же?
— Он говорил, что талисманы такого рода обладают своей волей, более того, несут на себе печать сломленной чужой. И это не говоря уж о крови, которая лилась во имя этого Кольца. Отец считал, что все, кто хоть раз соприкасается с этим артефактом, неизбежно сталкиваются с последствиями. Потому что такие вещи по-хорошему не должны быть использованы… и даже созданы.
— Ха, а твой отец был не дурак, да? По всем пунктам полное попадание. Колечко, при всей своей исторической и магической ценности, было и остаётся редкостной и опасной дрянью. Ну то есть как? Потрясающим артефактом, навсегда изменившим историю, фундаментом всего этого мира… или как минимум одним из камней в фундаменте, что уже немало. Кольцо наряду с несколькими подобными ему артефактами было важнейшим творением человеческим — и ещё важнее то, что оно символизировало... Но при этом любое соприкосновение с ним очень и очень чревато, причём как для его рабов, так и для хозяев.
— Айм говорил, что для Кольца нет разницы между первым и вторым.
— Да, верно, — хмыкнул я. — Всегда знал, что у старины Айма, несмотря на все его странности, всё же был мозг.
Старик по-птичьи склонил голову, пристально рассматривая меня.
— Допустим, Кольцо и впрямь так уж ужасно. Но зачем в таком случае ты хочешь найти его?
— Чтобы освободиться от его власти, конечно. Зачем ещё демону искать поработившую его печать? В этом плане мы все не особенно оригинальны, могу тебя заверить. Рабы Кольца не выделяются на общем фоне.
Старик нахмурился.
— И это единственная причина?
— Да. А какие ещё могут быть?
— Не знаю. Немало, на самом деле. Власть над множеством демонов, включая самого принца Бала? Могущество? Мощь легионов духов, повинующихся любому твоему чиху?
Ну-ну.
— Извини за бестактность, но скажи мне вот что: сильно твоей семье эта вся мощь духов помогла, когда дошло до дела?
Я брякнул — и тут же по вспыхнувшим яростью глазам понял, что зря вовремя не прикусил язык. Наблюдая, как мерцают края пентаграммы алым, я только мысленно вздохнул: ну привет, старые добрые пытки! Так давно вас не было, и вот опять.
