От таких приглашений не отказываются.
— Слушаюсь, — я склоняю голову ещё ниже и шагаю в ворота. С тенью-брошью на лифе.
Глава 30
Дорожка вьётся под ногами, и я невольно вспоминаю тёмную тропу. Есть какое-то неуловимое сходство… Может быть, из-за разросшихся кустов, зелёной дымкой листвы закрывающих обзор? Я спокойно шагаю. Я достаточно доверяю тени, чтобы не паниковать. Думаю, у неё нет причин подствалять меня, а значит, она не позволит светлым жрецам себя обнаружить. Конечно, это лишь мои домыслы, смешанные с надеждой.
Главный вход поражает обилием декора, храм явно достраивали и зачем-то превратили в огромный мраморный торт. Девочка, заметив мою реакцию, хихикает в ладошку и приглашает меня обойти опоясанное галереей здание. Меня ждут даже не с бокового, а с заднего крыльца.
Жестом попросив меня соблюдать тишину, девочка пропускает меня вперёд.
Если честно, меня настораживает, что пройти меня приглашают с задворок, но раз тень спокойна, я иду дальше.
Жреца я нахожу в крошечной гостиной. Комнатка едва вмещает два кресла и круглый одноногий столик. Подан чай, причём чашек почему-то три. Кто-то будет пить стоя? Странно.
Из окна открывается вид на парк, и если бы не одеяние жреца, заподозрить, что интерьер принадлежить храму, было бы невозможно.
— Светоч, — приветствую я.
— Нет нужды в формальностях, леди Юджин. Располагайтесь.
Что-то я окончательно перестаю понимать происходящее.
Жрец, словно так и надо, сам разливает чай по чашкам. Одну берёт себе, другую хватает скользнувшая за мной в комнату девчкушка. Так как кресла для неё нет, она бесстыдно забирается на подоконник с ногами, подол платься задирается, но девочка не пытается одёрнуть юбку и спрятать торчащую коленку.
Кому ещё предлагали в храме чай? Разве что королю, да и то не уверена. Если вспомнить оказавшегося в когтях Гельдернов принца…
— Как я могу, светоч?
— Леди, прошу вас, присаживайтесь, иначе я буду вынужден встать.
Что?
Только утром он корчил недовольные рожи и громко спрашивал, не померла ли леди Махаон, а сейчас он улыбается он, и видно, даже мне видно, насколько для него непривычно это угодливое выражение лица. Рот растянут от уха до уха, того гляди уголки губ треснут от натяжения. Что с ним внезапно случилось?!
Ещё и девочка на подоконнике.
— Но…
Кажется, жрец действительно готов встать, и я делаю шаг вперёд, опускаюсь на самый краешек. Отказаться от угощения вряд ли получится, и я беру чашку, но стараюсь касаться ручки точь-в-точь как жрец. Дядя Лоуренса научил меня полезному — яд может оказаться даже на внешней стороне фарфора и проникнуть в тело через кожу.
Пробовать чай я опасаюсь, впору притвориться неловкой и выплеснуть, а для надёжности разбить чашку.
— Юджин, ты думаешь о чём-то плохом? — спрашивает девчушка. — Тебе нравится разрушать?
Я вздрагиваю.
Самообладание мне изменяет. Наверное, я даже бледнею.
— Н-не понимаю.
— Брось. Разве не ты родовое гнездо Гельдернов? Я имею в виду, ты открыла путь и из первого ряда наблюдала, как нежить крушит всё на своём пути, — она рассказывает мне это с детским непосредственным восторгом.
— Кто ты?
Я уже могу сообразить, что жрец вежлив из-за неё.
Девочка меня… пугает.
Мой вопрос вызывает у неё задорный смех. Девочка хохочет, и чашка в её руке трясётся, чай выплёскивается на светлое платье и расползается коричневыми пятнами, но она, не обращая внимания, продолжает смеяться.
Я же ставлю свою чашку обратно на стол — теперь меня не смогут упрекнуть в бескультурье, только влить отраву силой.
Жрец, мне кажется, готов и вовсе просочиться сквозь кресло, исчезнуть. Ему явно не до меня.
Девчушка перестаёт смеяться, тоже отставляет чашку, но на подоконник, спрыгивает и неожиданно протягивает мне ладошку, явно намекая на рукопожатие, абсолютно мужское приветствие.
Странно, всё очень странно и не понятно. Но и любопытно.
Я привстаю и осторожно обхватываю её маленькую ручку своей. Ответное пожатие крепкое, девочка оказывается гораздо сильнее, чем можно ожидать от ребёнка. Облик… иллюзия? Или что? Может, девочка одержима?
— Меня зовут Кирин, Юджин. Будем знакомы.
Светлая богиня лично?!
Не может быть…
— Эм…
— Ты удивлена?
— Считаете, у меня нет повода?! — я прикусываю язык.
Разве можно подобным тоном говорить с богиней? На самом деле я вообще не представляю, как говорить с богами. Кланяться до земли? Не похоже, чтобы богиня хотела раболепия… Наверное, мне стоит вести себя относительно свободно?
Девочка с видимым интересом наблюдает за сменой выражений на моём лице, дожидается, когда я снова прямо посмотрю на неё:
— Считаю, что нет, — хмыкает она. — Хей, ты смела разрушить сладкий сон богини смерти! Ты пришла к её постели и растолкала её, как нерадивую засоню. И после этого ты можешь стесняться меня? Не верю.
Я сглатываю.
Открытие оглушило. В голове на время становится звонко и пусто. Я отчётливо понимала, что тёмная госпожа отнюдь не последняя в культе Даро, раз о ней так беспокоилась жрица, но мне не хватало смелости допустить, что она может быть самой богиней.
Невероятно, но в то же время логично — видимо, культ Даро сдал позиции именно тогда, когда богиня угодила в сонную ловушку.
Кое-как собрав мысли в кучу, я открываю рот, закрываю. Я утыкаюсь в очередную странность. Кирин светлая. Разве она не должна испепелить меня на месте за то, что я помогла врагу? За то, что я вернула Тьме силу?
— Как меня угораздило? — запрокидываю я голову.
— Что-то не так? — она будто не понимает.
— Разве я не совершила по меркам светлых святотатство? — лучше в лоб спросить. Какой смысл молчать?
Кирин отбирает у меня чашку, смакует подостывший чай. То ли размышляет, то ли нагнетает атмосферу. На жреца и вовсе жалко смотреть. У него того гляди случится сердечный приступ. Богиня цокает и жрец, осознав тщетность надежд покинуть наше девичье общество, достаёт золотые чётки и принимается их перебирать. Бусины ритмично щёлкают, и какое-то время только этот звук слышен в гостиной.
— Я расскажу тебе две истории, Юджин. Тебе доводилось слышать о Ларской лихорадке? Бич людей, живших семь-восемь веков назад. Болезнь вспыхивала в городе как пожар, в считанные дни заболевали почти все. Заболевшие сгорали за неделю. Но на самом деле никто не умирал. Знаешь, почему? Люди возносили молитву Тарору-Целителю, и смертельная болезнь отступала. Примечательно, что другие болезни Тарор лечил крайне неохотно. Догадалась, почему?
— Нет.
— Ларская лихорадка не была болезнью, это было проклятие, которое на город насылал один предприимчивый тёмный маг. Тарор собирал силу молитв, очень искренних молитв людей, желающих выжить, и маг снимал своё проклятье.
— Ха…
— Взаимовыгодное мошейничество в тёмно-светлом тандеме, — с улыбкой поясняет Кирин. — Тот маг своё получал. В проигрыше были исключительно люди.
— Вы намекаете, что тёмные и светлые не враги?
Кирин кивает:
— Так и есть, Юджин. А вторая история ещё проще. Десять лет назад светлого Юса объявили павшим, его храмы снесли, жрецов казнили, культ уничтожили. Самого Юса тоже уничтожили. А вот его не слишком преданных последователей не тронули, и теперь они исправно возносят молитвы тому же Кенару. Богам нужны человеческие сердца, и за красивой идеей о путеводном свете добра прячется банальный делёж ресурсов. Тёмных преследовали, потому что день и ночь легко противопоставить. Ещё легче объявить ночь злом, обыватели поверят. Но на самом деле цвет не имеет никакого значения. Ты разочарована, Юджин?
— Нет.
— Я могу стать следующей после Юса. Игра против меня уже началась, поэтому богиня смерти для меня… союзница мечты.
— Кирин, простите, но я не понимаю, зачем вы мне это говорите.
— Твоя покровительница очень скоро, зная её характер, я не сомневаюсь, устроит праздник в честь своего возвращения. И ты непременно будешь приглашена. Я хочу воспользоваться этим шансом и через тебя передать ей моё сообщение.
