Проводник открыл дверь купе, поклонился, ожидая чаевые. Оберон прошел мимо него, и тот мрачно посмотрел вслед: тоже, знатные баре, едут первым классом, а кроны жалеют доброму человеку. Оберон сел на диванчик и, глядя в окно на то, как вокзальные полицейские лениво мутузят какого-то оборванца, подумал, что Элиза сейчас в соседнем купе, за стеной.
Он прислушался, но ничего не услышал. Элиза сидела тихо, как мышка, Оберон чувствовал ее тихий запах и надеялся, что она заперлась изнутри. Когда поезд мягко качнулся и неспешно поплыл вдоль перрона, Оберон легонько стукнул в стену.
Тишина. Потом Оберон уловил едва слышный вздох.
— Ну неужели ты думала, что сможешь от меня сбежать? — негромко сказал он и сунулся в свой рюкзак. В его недрах было много интересных вещиц, и одна из них — универсальная отмычка. Оберон выглянул в коридор — никого. В мягком сиянии ламп вагон казался каким-то неживым, но Оберон уловил негромкие голоса в одном из купе. Компания выпивох; он повел носом, ловя малейшие изменения в магическом поле — никакой опасности. Просто господа, которые едут по своим делам и скрашивают дорогу приятной беседой и хорошей выпивкой и закуской.
Он бесшумно прошел к отнорку проводника, заглянул — тот сидел, уткнувшись в газету с крестословицами, вписывал буквы в клетки, высунув язык от усердия. Оберон понимающе кивнул и двинулся к двери в купе Элизы.
Отмычка сработала легко и мягко, послышался негромкий щелчок, и дверь поплыла в сторону. Оберон скользнул в теплый полумрак купе, и на него тотчас же обрушилось что-то тяжелое и душное, а в следующий момент его весьма ощутимо ударили по печени маленьким крепким кулачком, и ледяной голос Элизы произнес:
— Только дернись, тварь.
Оберону захотелось рассмеяться. Элизу так просто не возьмешь! Понимая, что за ней могут прийти, она сидела в засаде с одеялом. Набросить это одеяло на взломщика, сбив его с толку, ударить, а далее действовать по ситуации. Допустим, заорать — проводник примчится на помощь, да и те выпивохи просто так сидеть не будут. Чем хмельнее человек, тем сильнее его тянет на приключения.
Оберон с искренней радостью подумал, что обращение все-таки изменило Элизу — обращение и правда, которую она узнала о себе. Теперь она готова была сражаться, и это ему нравилось.
— Не убивайте, миледи! — рассмеялся он. — Смилуйтесь над несчастным охотником! — и добавил уже серьезнее: — Это я, Оберон.
Элиза ахнула. Оберон сбросил одеяло и порывистым движением обнял ее — жива, здорова, с ней все в порядке. Эти часы она провела в купе, готовясь к встрече незваных гостей и, возможно, даже спать не собиралась.
— Оберон… — всхлипнула Элиза. Ее лицо было горячим и влажным. — Как ты здесь… — и, встрепенувшись, торопливо прошептала, словно по-детски боялась, что он будет ругать ее: — Я все объясню.
— Ну неужели ты думала, что есть оборотень, который может от меня убежать? — улыбнулся Оберон: отстранил Элизу, посмотрел ей в глаза и снова прижал к себе. Элиза всхлипнула, поезд шел все быстрее, и Оберону казалось, что он готов ехать вот так вечно: в сумраке купе, с любимой женщиной в руках.
Вот оно, счастье. Держи, не упускай.
— Я все объясню, — повторила Элиза. — Понимаешь…
— Да понимаю, — улыбнулся Оберон. — Ты решила держаться от меня подальше, чтобы очередной Фил Два Стакана не проломил мне голову. Потому что пока мы рядом, академию не оставят в покое. А если твой кузен стакнется с папашей нашего принца, то с них станется сбросить на нас что-нибудь вроде Шара Божьего гнева. Какая академия, там и пыли не останется…
Про Шар Божьего гнева он читал на первом курсе, и сама мысль о существовании такого магического оружия приводила Оберона в ужас. Когда-то самые опытные маги соединились в цепь, создали колоссальный сгусток энергии и отправили его на один из необитаемых островов в Аранзонском море. После взрыва на когда-то цветущем острове не осталось ни следа живого. Почва выгорела до минерального слоя.
Элиза не знала об этом, но все равно поежилась. Название звучало впечатляюще, и у Эдварда и Висена будут и деньги, и желание, чтобы окончательно избавиться от проблем. Потом всем объяснят, что маги академии готовили, допустим, прорыв порождений тьмы, и мерзавцев, которые собирались уничтожить весь мир и царствовать на его развалинах, следовало остановить самым надежным образом.
И им поверят. Даже поблагодарят. Убийцу чудовищ всегда благодарят, Оберон это знал на собственном опыте.
— Только ты не подумала об одной простой вещи, — сказал Оберон. Из коридора послышался шум — он выглянул и увидел, что один из выпивох, покачиваясь, пошел в сторону туалетов. — О том, что я никуда тебя не отпущу одну. Мы погибнем вместе и выживем тоже вместе.
Он подумал, не рассказать ли о том, что на вокзале Элиза чудом разминулась с посланником Эдварда. Если бы не Жак-Звонарь с приятелями, которым не понравились конкуренты в охоте на алмазы, ее уже бы вычислили и поймали. А так, возможно, у Эдварда есть информация о том, что Оберон и Элиза покинули академию, но вот куда они отправились?
Оберон подумал, что надо будет отправить сообщение Акиме. Пусть усилит охрану замка. Впрочем, Акима и без него трепетал над алмазами, как квочка над цыплятами.
— Я не хочу погибать, — ответила Элиза, и ее голос прозвучал решительно и твердо. — Я хочу выжить и все это закончить.
Оберон кивнул и, быстро сходив в свое купе за рюкзаком, устроился на одном из диванчиков и сказал:
— Я подозреваю, что у тебя даже есть план. Поделишься?
Элиза села рядом, подобрав ноги, и прильнула к Оберону, завладев его рукой. Он снова подумал: вот бы так ехать и ехать, чтобы были только она и я, и никого больше не надо.
— Куда мы едем? — спросил Оберон. — Что там, в Заболотье?
— Там живет мой дедушка, — ответила Элиза. — Мельник, отец моей мамы. Он уже совсем старенький… Но если кто и скажет мне правду о маме, то это он.
Оберону показалось, что с этими словами что-то окаменело в Элизе, словно она так боялась заглядывать в прошлое, что и дышать не могла. Он сел поудобнее, обнял ее и поинтересовался:
— А потом?
— Потом… — эхом откликнулась Элиза и вдруг сказала: — Знаешь, до того, как поставить сластолист, я думала: да пропади оно все пропадом, я уеду в Заболотье. К деду. А потом поняла, что не смогу там жить. Я не справлюсь с крестьянским трудом, а мои переводы там никому не нужны. Какая разница, где умирать? А потом появился ты, и все изменилось.
Поезд летел среди осенних полей, и Оберону иногда казалось, что он видит едва уловимые призрачные тени, скользящие над сжатыми нивами — плясали травяные духи, прощались с летом, готовились рухнуть под землю и заснуть до весны. Потом поезд с головой нырял в леса, и в купе становилось темно и неуютно.
Кто там смотрит на них из-за древесных стволов? Кто видит в них добычу? Кто прикидывает, стоит ли прыгнуть на крышу вагона и проверить, откроется ли окно?
«Впереди зима, — вдруг подумалось Оберону. — Хочется верить, что мы встретим ее живыми».
Он провел ладонью по воздуху, и в купе на мгновение сгустился серебристый туман. Защитное заклинание окутало его — никто не смог бы войти сюда без приглашения. Они с Элизой смогут спокойно спать и не бояться незваных гостей. Оберон представил, как какой-нибудь приятель Фила Два Стакана ищет дверь в купе, понимая, что она должна быть здесь, и не видит ее, и не сдержал ухмылки.
— Не убегай от меня, — негромко сказал Оберон. — Знаешь, я никогда не буду тебя держать, хватит с нас цепей. Если захочешь уйти, просто скажи, что уходишь. Хорошо?
— Я не убегу, — откликнулась Элиза. Оберон погладил ее по волосам и спросил:
— Так что же ты хотела делать потом?
Элиза не ответила. По ее ровному дыханию Оберон понял, что она заснула.
«Спи, лисичка, — подумал он, глядя, как за окном пролетают черные гребни лесов за полями. — Спи и не убегай. У тебя был длинный день».
