– Лучше всех! – улыбаюсь беззаботно.
Лэйтон сам отодвигает для меня стул и помогает сесть. Сам наполняет бокал. Помогает положить еду. И только после этого возвращается на своё место.
Прерванный моим появлением разговор за столом продолжается.
– Монтаж котельной при шахте завершён, идёт расчистка строительной площадки, – произносит Дарен. – Когда закончим с этим, распланируем пространство перед хозяйственным блоком.
Лэйтон бросает на племянника быстрый взгляд:
– Что система вентиляции? – и снова смотрит на меня через стол.
Улыбаюсь ему и делаю вид, что ем, хотя в последние дни аппетита почти нет. Тем не менее, активно работаю ножом и вилкой. Подходящими! Я таки научилась виртуозно пользоваться всем богатым арсеналом столовых приборов поместья.
Перекладываю кусочки пряного мяса с места на место на своей тарелке, закапываю его под листьями салата. Много и часто пью прохладный лимонад.
– Система вентиляции работает в штатном режиме, – бодро отвечает Дарен.
– Подземные воды больше не беспокоят? – спрашивает Кристиан устало.
Бросаю на него осторожный взгляд. Вот уж за кого впору волноваться: парень сам на себя не похож. Он теперь лишь тень себя прежнего, язвительного и надменного, готового разнести в пух и прах и отца, и его недостойную жёнушку. А что теперь?
А теперь осунувшееся лицо и вековая усталость в потухших глазах. Зато – вежливое равнодушие и натянутый интерес вместо обидных колкостей и язвительных замечаний.
– После изменений в системе гидроизоляции эту проблему удалось решить, – кивает Дарен.
– Чудесно, – роняет Кристиан.
И в этом «чудесно» тусклое равнодушие вместо насмешки.
Хмурюсь, кусая губы. Неужели, Лэйтон не замечает того, что творится с сыном? Я лишний раз не лезу в их отношения, которые едва начали налаживаться, но дальше так продолжаться не может.
Дальнейшие разговоры про запуск шахты слушаю вполуха и с нетерпением жду вечера. Лэйтона не было целый день, и я очень соскучилась.
Лэйтон.
Выпроваживаю Дарена, возвращаюсь в малый зал, на ходу рассматривая плотные листы пергамента с чертежами, которые привёз племянник.
– Ты идёшь спать? – бросаю Кристиану, растянувшемуся в кресле перед камином.
– Нет, я посижу.
В нос ударяет запах виски. Звякает хрусталь, и Кристиан тонкой струйкой льёт из графина янтарный напиток себе в стакан. Недовольно морщусь. Но да ладно, давно не маленький, и читать взрослому парню нотации лень.
– Не засиживайся тут, – выдаю сухо. – Завтра рано вставать, установка артефактов важный этап в любом строительстве, я хочу лично убедиться, что всё будет сделано верно.
Сын будто не слышит. Смотрит немигающим взглядом на пламя в камине и вместо ответа, не глядя, салютует мне бокалом. Подавляю скрытое раздражение и советую себе поскорее убраться, чтобы не наговорить ничего лишнего и не испортить нам обоим остаток вечера.
Быстрым шагом иду прочь. Перепрыгиваю через несколько ступеней, поднимаясь наверх. Налево по коридору, толкаю тяжёлую дверь и вхожу в свои покои.
Которые уже будто и не мои вовсе.
Чтобы найти клочок свободного места на чайном столике, приходится собрать в стопку дюжину женских журналов, сгрести в кучку десяток деревянных колец с вышивкой, разноцветные мотки ниток. Проклятье! Подношу палец ко рту – и иголок!
Отвоевав себе угол стола, пристраиваю на нём чертежи.
Поднимаю с кресла небрежно брошенное розовое платье жены и белую шёлковую накидку, отношу всё это в гардеробную. Пристраиваю на вешалки, как и свой камзол. Остаюсь в одной белой рубашке.
Смотрю на ровные ряды вешалок и внезапно понимаю, что женских тряпок здесь теперь едва ли не больше моих.
Возвращаюсь в гостиную. Из ванной доносится плеск воды и мелодичное пение.
Медленно подхожу к двери, стараясь не шуметь. Закрываю глаза и прислушиваюсь. Какая-то незатейливая песенка о ярких южных бабочках. Казалось бы, песня, что такого – пустяк, но голос Элиры её волшебным образом преображает. И хочется просто стоять вот так и слушать.
Но разыгравшееся воображение не даёт долго оставаться на месте. Тихо открываю дверь и вхожу.
Ванная заполнена влажным паром и ароматами сладких масел, и её тоже не узнать. Здесь всё иначе теперь, начиная от пушистого ярко-розового коврика с золотой окантовкой, десятков красных, серебряных, лиловых бутыльков с разными женскими штуками, и заканчивая самой женщиной, которая как-то незаметно окончательно перебралась сюда из своих покоев.
Сначала появился один яркий флакончик, затем к нему добавился второй, третий, а сейчас ими заставлено всё вокруг умывальника.
Элира в ванной, спиной ко мне. Втирает в плечи какую-то блестящую штуку из квадратной баночки, продолжая напевать песенку.
От её нежного голоса внутри становится тепло и уютно. Останавливаюсь за её спиной, одной рукой облокачиваюсь на бортик ванной, тыльной стороной руки веду по влажному плечу жены, собирая капельки воды.
Элира оборачивается, приподнимая голову и стыдливо прикрывая рукой показавшуюся из воды высокую полную грудь. Можно подумать, я не вижу её каждую ночь.
– Привет, – улыбаюсь ей, погружаясь в бездонные ореховые глаза, играющие десятками разных оттенков, от светло-золотистого до тёмного шоколада.
Спускаюсь взглядом вниз к её губам, заставляя себя там и остаться, и не смотреть ниже…
– Здравствуй, любовь моя, – нежным голосом, от которого хочется довольно мурчать.
Веду большим пальцем по её щеке, наклоняюсь к губам, не думая о том, что волосы намокают, уходя под воду.
Элира дразнит поцелуем, нарочно провоцирует, утягивая к себе. Но я отстраняюсь:
– Надо взглянуть на чертежи.
Разочарованный вздох жены, и я выхожу, тихонько прикрыв за собой дверь.
Сажусь на диван и раскладываю на чайном столике перед собой чертежи. Конечно, намного удобнее было бы делать это в кабинете, зато здесь – приятнее.
Погружаюсь в расчёты и цифры. Делаю пометки карандашом с остро заточенным грифелем. За работой время летит незаметно.
И вот уже сладко пахнущая Элира пробирается по дивану, подныривает под руку, переползает мне на колени и льнём всем телом.
Нервно сглатываю, пытаясь не смотреть на её грудь, которая того и гляди выпрыгнет из глубокого выреза ночной рубашки.
– Я ведь занят, – возражаю неуверенно.
– Неа, – мотает головой, – пора отдыхать, иди, я приготовила тебе ванну, вода остынет.
Обхватывает руками шею, мягко поглаживает затылок, ёрзает бёдрами. Так и до ванны дело не дойдёт!
– Ладно, – отбрасываю листы пергамента. – Закончу завтра в карете по дороге на шахту.
Ночью Элира лежит у меня на плече, выводит кончиками пальцев узоры на груди.
– Лэйтон?
– Ммм?
– Меня беспокоит Кристиан.
– Он что-то тебе сказал? Обидел?
– Что? Нет!
– Тогда я не понимаю.
Элира приподнимается на локте, перебрасывает волосы через плечо и вздыхает.
– Разве ты не видишь, что с ним происходит?
– А что с ним происходит?
– Он несчастлив!
Закатываю глаза. Несчастлив! Отвечаю терпеливо и осторожно, подбирая слова.
– Парень в кои-то веки начал вникать в дела земель.
– Видно же – это не его, он тоскует, заперт здесь будто в клетке!
Этот бессмысленный разговор начинает мне надоедать.
– Послушай, милая, – приподнимаю её подбородок указательным и средним пальцем. – У Кристиана всё будет прекрасно. Не вижу никакой трагедии. Он привыкнет. Я прослежу за своим сыном, а ты не забивай свою милую головку. Кстати говоря, ты сегодня занималась? Прочла то, что я просил по истории Империи?
– Да, – бурчит недовольно.
– Умница, – пытаюсь притянуть её к себе обратно, но Элира не даётся.
Отодвигается на самый край кровати и отворачивается.
– Смотри у меня, я ведь проверю!
Молчит. Убираю руки за голову. Вздыхаю и смотрю в потолок балдахина. Вместо того, чтобы беспокоиться о себе, она переживает за моего оболтуса с его блажью об островах, чья главная проблема в том, чтобы выбросить из головы всякую дурь.
