Хорошо.
Я не поверила своим ушам.
– Погодите. Что?
– Один человек, – объявил он. – Один час. В честь дня рождения.
– Валь, – не раздумывая, воскликнула я.
Бенедикт кивнул.
– Я отправлю приглашение.
Я выдохнула. Неужели он согласился?
– Спасибо! – вскрикнула я, вскочила и бросилась ему на шею. Бенедикт окаменел, застигнутый врасплох, и я только тогда поняла, что натворила. Тем не менее я ничем не выдала смущения. Бенедикт, замешкавшись на мгновение, мягко погладил меня по плечам.
Странные объятия. Прежде всего потому, что он так и сидел на табурете, и мне пришлось наклониться. Но в то же время они показались мне самой естественной вещью на свете. Должно быть, все из-за того, что он пьет мою кровь – это нас сблизило. А еще я, наверное, просто тосковала по близости. Не с Бенедиктом, разумеется, нет. По прикосновениям, по человеческому теплу, приносящему утешение.
– Не стоит благодарности, – пробурчал он. – Ведь в конце концов ты ставишь брата под удар.
– Ничего с ним не случится, – пообещала я, отстраняясь. Мои щеки пылали, но я все же осмелилась посмотреть королю в глаза. Он изучал меня пронизывающим взглядом, а на его лице не читалось никаких эмоций.
– Надеюсь, – произнес Бенедикт, но легкая ухмылка выдавала его.
– Вы, кажется, в хорошем настроении в последнее время? – вырвалось у меня. – Я с удовольствием прогулялась бы по саду. Под конвоем, разумеется.
Он тяжело вздохнул.
– Полагаю, вас и правда нельзя держать вечно взаперти, – согласился король.
– Так это да? – переспросила я, загоревшись надеждой.
– Рано или поздно Лире взбредет в голову какая-нибудь сомнительная идея, и тогда – кто знает? – я обнаружу, что моя постель засыпана семечками. Лучше этого избежать.
– Как легко, оказывается, вас шантажировать, – пошутила я и села в кресло.
– Под правильно рассчитаной угрозой и король согнется, – сухо заметил Бенедикт и вновь погладил золотую раму арфы.
– Спасибо, – еще раз поблагодарила я, но он лишь покачал головой.
– Я не собирался лишать вас свободы, – сказал он спокойно. – Но я оказался между двух огней. Как можно быть хорошим королем и добрым одновременно? Не всегда удается найти золотую середину.
Его слова отозвались в моей душе. В них не было никакого притворства. Возможно, король на самом деле старается поступать правильно. Но он упускал из виду то, что его власть простиралась далеко за пределы замка: до самых дальних закоулков города, до самого маленького острова у наших берегов. И всюду люди страдали под этой властью. Из-за короля.
– Понимаю, – вздохнула я.
Воцарилось молчание, но неловкости не чувствовалось. Этой тишиной нас окутало взаимопонимание. Я наблюдала, как Бенедикт проводит пальцем по орнаменту на арфе, и почти ощущала эти ласковые касания.
– Что за мелодию вы играли? – вдруг спросила я.
– Мама написала ее, – признался Бенедикт. – Она называется «Песнь горести».
У меня сжалось сердце. Лучшего названия не придумаешь. Описывая мелодию одним словом, я назвала бы ее «Вздох».
– Эта музыка чудесна.
– Да, мама была талантлива.
– Сыграете еще раз для меня?
Притворяться не пришлось: мне и правда хотелось вновь услышать эту музыку. И я жаждала увидеть, как он исполняет ее.
– Можно попробовать, – не стал сопротивляться Бенедикт. – Но, честно говоря, у меня уже ноют руки.
– Потому что вы неправильно их ставите, – заметила я и тут же прикусила язык. – Ой, простите…
Но он лишь удивленно выгнул брови.
– Нет, продолжай. Научи меня держать руки правильно.
– Вы небрежны. Если и дальше не будете следить за руками, рискуете растянуть сухожилия.
– И на что именно я должен обращать внимание? – нахмурился Бенедикт. – Боюсь, с моего последнего урока прошло слишком много времени. Два десятилетия, если точнее.
– Эм… Так трудно объяснить, – сказала я, заливаясь краской. Бенедикт смотрел на меня в ожидании. – Могу я показать? – робко предложила я.
Он испытующе смотрел на меня.
– Хорошо, – наконец согласился он и придвинулся к краю табурета, освобождая мне место. – Просвети меня.
Я присела рядом. На крохотном сиденье вдвоем было тесно, поэтому мы неизбежно касались друг друга. Тепло Бенедикта отозвалось во мне желанием прижаться к нему, но я подавила этот порыв. Вместо этого я лишь кивнула ему.
– Покажите, как вы держали руки?
Он наклонил арфу к себе и поднес руки к струнам. Я замотала головой. Я взяла его за руки и чуть развернула их, почувствовав, как внутри разливается огонь.
– Вот так, – тихо произнесла я. – Большой палец немного выше. И расслабьтесь.
Бережно я пыталась разжать его пальцы, но король вдруг сомкнул их вокруг моих, и я замерла. Попыталась поймать его взгляд, но он смотрел на сплетение наших рук и с нежностью поглаживал мои ладони. Мне стало очень жарко, и в животе вспорхнули бабочки.
– Это краска? – едва слышно спросил Бенедикт. Я ахнула, и мы наконец встретились взглядами. Его зеленые глаза пронзили меня насквозь.
– Бриана захотела порисовать, – объяснила я.
Он слегка улыбнулся.
– Рисунки пальцами?
Я усмехнулась.
– Не так уж это легко!
– Разумеется. И что ты нарисовала?
– Ничего, – торопливо произнесла я.
Он выгнул бровь.
– А если спросить Лиру, она подтвердит?
– Там действительно… ничего.
– Хм-м, – протянул он с ухмылкой. – Либо ты изобразила мой портрет в натуральную величину, либо я наконец узнал, какого таланта у тебя нет.
Я сверкнула на него глазами.
– Портрет должен быть размером с замок, чтобы он удовлетворял ваше эго.
– Значит, последнее? – сказал он, явно забавляясь.
– Чему здесь удивляться? Существует множество вещей, в которых я не сильна.
– До сих пор я не знал об этом. Ты умна, неплохо образована, музыкально одарена и быстро соображаешь…
– Наверное, это вам стоит написать мой портрет, – пошутила я.
Бенедикт покачал головой.
– Именно об этом я и говорю.
– Возможно, вас просто легко впечатлить, – заметила я.
– Определенно, это не так, – возразил он, задумчиво смотря на меня. Он по-прежнему сжимал мою руку, и это прикосновение, казалось, обжигало мою кожу.
– Вам тоже часто удавалось удивить меня, – прошептала я.
– Неужели?
И снова этот голос, от которого меня всякий раз бросало в жар.
– За холодностью и черствостью вы прячете чувства, терзающие вас.
– Тогда что же удивляет тебя?
Я набралась смелости.
– Вы способны открыто признаться в своих чувствах, когда в этом возникает необходимость. Большинство прячет все в себе – боятся быть сентиментальными. Вы же, полагаю, скрываете их только потому, что не хотите беспокоить никого своими переживаниями.
– Скорее всего, это ты из тех, кого легко очаровать, – пробормотал Бенедикт.
В горле образовался ком. Хотела бы я убедить себя, что соврала королю. Или что то восхищение, которое он порой пробуждал во мне, вызвано заниженными ожиданиями. Я считала его чудовищем, ожидала самого худшего, и
