Он говорит так, словно нельзя приручить дикое животное, не задев его при этом, но мне потребовалось для этого целых семнадцать лет.
У меня возникает такое чувство, словно сначала мне завязали глаза, затем развязали и поставили под лучи яркого дневного света. Мне никогда и в голову бы не пришло, что на самом деле я считался аутсайдером этого старинного клуба. Наоборот, мне казалось, что принадлежал к нему. Я. Моя кровь. Мой нож. И все.
- Гидеон, а как насчет тех атаме, изображенных на фото? Они – реквизиты [43]? Или существуют другие такие, похожие на мой?
Гидеон протягивает руку.
– Тесей, можешь мне его одолжить? Лишь на минуту.
Томас качает головой, но я показываю, что все в порядке. Я всегда догадывался, что у Гидеона были свои секреты. Должно быть, у него их очень много, не считая этого, но это все же не значит, что я ему не доверяю.
Сунув руку в задний карман, я вытаскиваю атаме из ножен и осторожно переворачиваю его, чтобы затем передать в ладонь Гидеона. Он мрачно его принимает и поворачивается к полке из красильного дуба. Затем открывает и закрывает ящичек. На нем одето что-то похожее на жилетку, но я все равно заметил отблеск стали. Когда он снова поворачивается к нам лицом, в руках замечаю разнос, на котором покоятся четыре ножа, идентичные моему. Точные копии моего атаме.
- Это классические атаме Ордена, - говорит Гидеон. – Их немного больше, чем пруд пруди, по твоим словам, но нет. Они не похожи на твой. Таких, как твой нож, больше нет, - он кивает Джестин, чтобы та подошла ближе.
Когда она приблизилась, на лице расползается благоговение, из-за чего я почти что фыркаю от смеха, но в то же время, ощущаю что-то сродни смущения. Она выглядит такой…почтительной. Не знаю, смотрел ли я когда-нибудь на атаме так, как она.
Гидеон опускает разнос на край стола и перекладывает ножи, тасуя их, словно сдает карты для игры в Три карты Монте [44]. Когда Джестин оказывается перед разносом, он выпрямляется и приказывает ей определить из них настоящий.
Хотя я никогда не повреждал атаме, чтобы можно было по вмятинам или рубцам определить его, но я тут же узнаю его. Он лежит слева, третий по счету. Я так сильно в этом уверен, что он может вполне пошевелиться в ответ. Джестин же понятия не имеет, какой из них мой, но ее зеленые глаза загораются вызовом. После нескольких глубоких вдохов, она протягивает руку над разносом и медленно двигает рукой вперед и назад. Мой пульс учащается, когда рука замирает над неправильным ножом. Не хочу, чтобы она верно его определила. Это пустяк, но все же не хочу.
Затем она закрывает глаза. Гидеон затаил дыхание. Через тридцать секунд всеобщего напряжения, она распахивает глаза и улыбается, перед тем как опустить руку на разнос и поднять мой атаме.
- Хорошо, - говорит Гидеон тоном, лишенным радости.
Джестин кивает и возвращает мне нож назад. Я опускаю его в ножны, стараясь при этом не казаться ребенком, у которого сломана любимая игрушка.
- Все это, конечно, забавно, - сообщаю я, - но как это вообще относится к делу? Послушай, Орден знает или нет, как попасть в тот мир?
- Конечно, знает, - отвечает Джестин.
Она покраснела оттого, что воспользовалась дешевым трюком, чтобы правильно определить мой нож.
– Они проделывали это раньше и для тебя снова это сделают, если ты готов заплатить цену.
- Какую еще цену? – мы с Томасом спрашиваем в один голос, но один из них кажется немногословным, игнорируя вопрос, словно его вообще не задавали.
- Я свяжусь с ними, - вклинивается в разговор Гидеон и, когда Джестин переводит на него взгляд, снова произносит эти слова, но теперь более твердо.
За это время он ни разу не смотрит в мою сторону, а только фокусируется на фальшивых ножах, протирая их мягкой тканью, словно они представляют собой некую ценность, перед тем как поместить их обратно в ящик.
– Отдохни, Тесей, - произносит он, предполагая, что мне это нужно.
Вместе с Томасом мы молча сидим на кушетках в комнате на втором этаже. Ему, должно быть, непросто от всего услышанного. Я не виню его за это. Но я не зашел так далеко, чтобы сидеть сложа руки. Она же все еще ждет меня, а я продолжаю слышать ее голос и крики.
- Как думаешь, что Орден планирует дальше делать? – интересуется он.
- Если повезет, поможет нам открыть дверь в ад, - отвечаю я.
Повезет. Ха-ха. Как же. Какая ирония.
- Она сказала, что придется заплатить. Она уверена в этом? Ты хоть имеешь представления, что это значит?
- Нет. Но за такого рода услуги всегда приходится чем-то платить; и ты об этом знаешь. Разве это не то, о чем вы, ведьмы, всегда интересуетесь? Отдавать и получать взамен, удерживая баланс, три курицы за фунт масла?
- Я никогда ничего не говорил о бартерных сделках сельскохозяйственных товаров, - отвечает тот, но слышу, как при этом он улыбается.
Возможно, завтра я отошлю его домой. Прежде чем успею навредить ему или впутать в такое, что считается только моим личным делом.
- Кас?
- Да?
- Думаю, не стоит доверять Джестин.
- Почему? – спрашиваю.
- Потому что, - тихо проговаривает он, - когда она водила над атаме руками, в ее мыслях я увидел сильное желание присвоить его. В тот момент она истинно считала его своим.
Я моргаю. И что с того? – такой была моя тормозящая реакция. Для нее это недостижимое желание. Фантазия. Ведь атаме принадлежит только мне, и так будет всегда.
- Томас?
- Да?
- А ты бы мог определить, какой из них мой атаме?
- Никогда не смог бы, - отвечает он. – Даже если бы прошли миллионы лет.
Мы с Анной сидим за круглым деревянным столом, глядя на приволье длинной зеленой травы, нетронутой лезвиями косилок. Вокруг благоухает бело-желтое цветение сорняков и полевых цветов, которые сбиваются в пучки и переходят в пятнистые участки, но я не ощущаю этого аромата. Мы сидим на крыльце, возможно, ее дома в Викторианском стиле.
- Мне нравится солнце, - говорит она, и, безусловно, тогда этот красивый, ярко-отчетливый луч света обрушивается на траву, превращая ее в серебристое лезвие.
Но я не ощущаю никакого тепла. Вообще ничего не чувствую, как сижу на предполагаемом стуле или скамье, и, если бы я повернул голову посмотреть дальше ее лица, то ничего бы не увидел. Позади нас зияет пустота. Только мысленно я воспроизвожу впечатление о доме. Только мысленно.
- Но это случается так редко, - продолжает она, и я, наконец, вижу ее.
Я меняю ракурс, и вот она снова в поле зрения, но лицо остается в тени. Темные волосы так и лежат на ее плечах, за исключением нескольких отдельных прядей, обвивших горло под натиском ветра. Я тянусь рукой через стол, уверенный, что она не протянется дальше, или в том, что этот чертов стол затеряется в пространственных измерениях, но моя ладонь все же натыкается на плечо, поэтому ощущаю, как между пальцами проскальзывают ее черные холодные волосы. Когда я касаюсь ее, то облегченно вздыхаю. Она в безопасности. Целая и невредимая. Тогда я замечаю лучик солнца, играющий на ее щеках.
