Однако, вынуждена была я признать, этот мужчина сражался просто героически.
Я уже обдумывала план сладкой капитуляции, когда Пол внезапно оторвался от моих губ. Я поцеловала его подбородок, лизнула ухо в надежде, что он предпримет новую массированную атаку где-нибудь в районе моих сосков.
— Ты и вправду ничего не слышишь?
Как с тихим вздохом тают мои надежды? Отлично слышу.
Я приподнялась, опираясь на локти, и посмотрела ему в лицо. Улыбнулась, вспомнив, каким он был тогда в саду, с бело-золотым сиянием вокруг головы.
— Что там за звук?
Он прищурился, как будто это помогало ему лучше слышать.
— Не знаю… Может быть, кто-то кричит.
— Продолжим, — промурлыкала я, — и гарантирую, что ты услышишь крик. Громкий. Много раз.
Его тубы скривились, но в глазах не было и тени улыбки.
— He мы. Кто-то другой.
— Милый, вероятно, не нам одним пришла в голову чудесная мысль сбежать на уик-энд в горы.
Склонившись над ним, едва касаясь его губами, я прошептала:
— Ты отвлекся. Но бьюсь об заклад, я заставлю тебя сосредоточиться.
Его улыбка превратилась в коварную усмешку:
— Попробуй.
«Ох, как же я люблю, когда мне бросают вызов».
Высунув язык, я лизнула его губы. Описала линию его рта, провела дорожку по щеке, запинаясь об отросшую щетину. Одна рука на его плече, для упора; другая меж нами, на широкой груди Пола. Потом вниз, пока пальцы не легли на молнию его джинсов. Он что-то пробормотал низким, волнующим голосом. Очень возбуждающе.
Я села, сжимая ногами его бедра.
— Ну что, — . сказала я, медленно раскачиваясь, — ты все еще отвлекаешься?
Потом завела руку за спину, под блузку, и расстегнула лифчик.
Он не сводил с меня глаз, и желание заволокло зеленоватые, как море, глаза, и они потемнели, как океан во время шторма.
— Черт возьми, нет.
Я медленно облизнула губы, заворожено вслушиваясь в его ответно участившееся дыхание.
— Ты уверен? Хочешь, больше не буду, — предложила я, сбрасывая с плеча лямку лифчика.
— Даже не пытайся.
Сдержанно улыбнувшись, я сдернула лифчик через левую руку и помахала им над головой Пола.
— Белый, — сказал он хрипло. — Красиво.
— Рада, что тебе нравится. Если хочешь, могу снова его надеть.
— Без него лучше.
Он протянул руку, проник под блузку и обнял ладонями мои груди.
Лифчик упал на землю.
— Мне тоже так кажется.
Подушечки пальцев кружили вокруг сосков, дразня и забавляясь. Закрыв глаза, я отдалась на волю наслаждения, тихо застонав, когда Пол слегка меня ущипнул. Меня охватил жар, тело горело, как в огне. Оседлав его бедра, я медленно раскачивалась, изнывая от желания. Как же я его хотела!
С тихим рычанием я нагнулась, чтобы заняться его шеей. Мои губы ласкали кожу, она была на вкус как солоноватый мускус с примесью оружейного металла. В моем животе свернулась тугая спираль, побуждая меня к действию, быстрее, еще быстрее, назад к его губам. Войди в меня, любимый, — я так хочу, чтобы ты в меня вошел.
Но когда наши губы снова встретились, Пол осторожно прервал поцелуй. Назвал меня по имени, и в его устах оно прозвучало неожиданно нежно. Моя страсть затихла, смягчившись до слабых покалываний в груди и внизу живота. Жар опал, но не исчез совсем. Его ладони обняли мое лицо, погладили щеки, убрали волосы с глаз.
В этот миг, когда мы улыбались и с любовью смотрели друг на друга, мир остановился. Здесь, в лесу, Пол и я, а еще звуковое сопровождение в виде шелеста ветра в листве, журчания воды. Под толщей земли двигались живые существа, прокладывали ходы, зарывались; я вслушивалась в биение своего пульса, пронзавшее нас обоих, а наши сердца танцевали в ритме всего живого на этой планете. Это ощущение накатывало на меня как прибой, захлестывало с головой. Я чувствовала себя одурманенной, восторженной и — бессмертной. Это чувство было сильнее, чем похоть, сильнее, чем исступление страсти.
О, сладкий грех. Я так люблю Пола.
Мягкое прикосновение руки Пола к моей щеке.
— Все в порядке? Похоже, ты сейчас расплачешься.
— От счастья. Ты сделал меня счастливой, любимый.
Он собирался что-то сказать, но вдруг повернул голову вправо, скосив глаза и прислушиваясь. Его плечи напряглись, и, хотя я знала, прекрасно знала, что все в порядке, мне показалось, что вдоль моего позвоночника пополз холодный, как лед, усик. Упавшим голосом я спросила:
— Опять?
— Точно.
Я прислушивалась, да так, что от напряжения чуть не лопнул кровеносный сосуд. Но не услышала ровным счетом ничего.
Пол посмотрел на меня, пытаясь улыбнуться, чтобы я не заметила, как тревога исказила его лицо.
— Вот что я скажу — вернемся в дом. Джакузи, постель, стол на кухне. Где захочешь.
— Заманчиво. Удовольствие на природе сильно преувеличивают.
Я улыбнулась, весело и наигранно, гадая, что же такое слышит Пол, чего не слышу я. Впрочем, не важно. Пора возвращаться. Я вскочила на ноги и протянула Полу руку, и он ее принял.
Поднявшись на ноги, он сказал:
— Кажется, это твое.
На указательном пальце его правой руки болтался мой лифчик, как злая насмешка.
— Спасибо.
Я взяла у него злосчастную деталь туалета и спрятала груди. Пусть пока поспят, малышки. Я их разбужу, когда придет время поиграть. Еще лучше, если их разбудит Пол.
Мы шли назад по тропе. Нельзя сказать, чтобы мы очень спешили, но мы не делали остановок, чтобы любоваться пейзажем. Мы молча шли от дерева к дереву, от куста к кусту. Пол шел впереди. На этот раз он не сообщал мне названия цветов. Вот и хорошо. Я не из тех девиц, что обожают нюхать розы. Для меня хорошая роза — мертвая роза. В крайнем случае роза в виде ювелирного украшения.
Ни одной птичьей трели. Жуть.
Вот и отлично.
Тревожное предчувствие меня взбодрило, я даже начала напевать тему из фильма «Хеллоуин», но, поскольку начисто была лишена слуха, мне пришлось ограничиться бормотанием под нос. Кстати, в лесу это было самое то. Впрочем, не важно; Пол все равно ничего не заметил. Вероятно, потому, что принялся насвистывать какую-то песню «Роллингов».
Внезапно нас накрыло волной запаха — дуб и мох, оглушающий, головокружительный аромат. Я налетела на Пола, который встал как вкопанный. Потирая ушибленное плечо, я собиралась было сказать ему, чтобы установил тормозные фонари, но разворот его плеч заставил меня насторожиться.
Он пробормотал:
— Этого здесь не было.
— Чего не было?
— Вот этого.
Очень доходчиво. Я вышла из-за его спины и увидела — тропу перегородил огромный дуб. Нет, какое там огромный. Это, черт возьми, называется по-другому. Гигантский. Двадцать с лишним футов в обхвате, главный ствол возносится на добрых пятнадцать футов, где дробится на десять боковых ответвлений, каждое из которых сгибается под гнетом отходящих во все стороны ветвей, как атлант, пытающийся удержать на плечах небо. Чаща ветвей, густой покров из алых листьев почти не пропускали солнечный свет. Кора поросла зеленым плющом, и когда я на него смотрела, мне вспомнился ползучий побег на подоконнике в нашей спальне.
