Они поужинали при свете маленькой масляной лампы, а потом Эстос сел позади неё и обнял. Альда откинулась назад, и на мгновение ей показалось, что она тонет, растворяется в это спокойном, тёплом объятии.
Как они могли бы быть счастливы теперь!.. В тишине, при свете лампы, друг с другом.
— Вот так мы и будем жить, — тихо прошептал Эстос, словно угадав её мысли.
Альда услышала, как дрожит его голос.
— А ты не будешь скучать по своим роскошным покоям, прислуге, золотой посуде? — спросила она.
— Нет. Я уверен, что нищенствовать нам не придётся, а остальное — мне не так уж много надо. Я жив. Ты рядом. Я никогда не чувствовал настолько живым и настолько… на своём месте.
— Здесь? В гостинице?
— Нет, не именно здесь. И не внутря пузыря, это уж точно. Раньше я всегда чувствовал что-то… что-то вроде пустоты под ногами. Наступи чуть посильнее и рухнешь вниз. Я не знал, кто я. Ничего не помнил из детства… Я и сейчас не помню, но всё же знаю, что оно было и что ты его помнишь — вместо меня.
Альда вздохнула:
— Думаешь, воспоминания можно вернуть?
— Нет, это невозможно. Просто расскажи мне что-нибудь из нашего детства.
Они говорили почти всю ночь. Альда рассказала об оракуле, о собственной смерти, которую обернули вспять, о дружбе с Эстосом, о его матери и брате, о Безумном Шкезе и татуировке, о взрослении, единственном их тайном поцелуе. А потом о годах без него, об учении и убийствах, побеге за море и возвращении… И о том, что она должна была убить третьего господина, слабого колдуна, владеющего магией столь странной, что Небесный дом не мог смириться с его существованием. А под утро она задремала в руках Эстоса.
И проснулась от яростной боли, прошившей всё её тело.
Альда хотела бы потерять сознание, как это было вчера в лавке торговца полотняным товаром, но её точно что-то удерживало — чтобы она чувствовала всё, что должна была: как выкручиваются суставы, изнутри лопаются кости, кипит кровь.
Когда приступ прошёл, она даже поверить не могла, что её тело не изломано. Только губы искусаны… Эстос, до того прижимавший её к полу, начал осматривать и ощупывать её.
— Что с тобой? Никогда не видел подобного и не читал… А я, кажется, прочитал о всех известных людям болезнях. Это не падучая, потому что твоё тело не совершает непроизвольных движений… Не сухая лихорадка… — Он замер и посмотрел на неё настойчивым, пронизывающим взглядом. — Что с тобой такое? Ты знаешь. Я вижу, что ты знаешь, но не хочешь говорить.
— Я не хочу говорить тебе, потому что… Потому что это не принесёт тебе радости.
— Во имя семи небес! — воскликнул Эстос. — Я догадался, что это радостные известия! Просто скажи, что с тобой. Я люблю тебя, и я имею право знать.
— Я умру. Точнее, как и ты хотел когда-то, убью себя, чтобы избавиться от боли. Хочу только успеть… побыть с тобой ещё, — в горле Альды что-то предательски сжалось.
— Говори!
— Наш клан… Мы уже сотни лет приносим клятву. Это не алтарь, а вроде как стена… Не вроде, а точно стена, но она была освящена жрецами Двора Смерти, и поэтому клятвы, принесенные на ней, обладают большой силой — как если бы это был настоящий алтарь в храме.
— Двор Смерти… Могу представить, — кивнул Эстос. — И что дальше?
— Я обязалась служить своему клану и Двору Смерти, и если они укажут жертву, я должна преследовать её пока не убью или не погибну сама. Не щадить, не отступать… А я… Я не смогла убить тебя. Я отказалась сделать это. Никто из моей семьи не знает про это, но, оказывается, достаточно лишь, чтобы я сама знала. Чтобы я призналась себе в этом окончательно: я никогда не подниму на тебя оружие, Эстос Вилвир, моя цель.
Эстос смотрел на неё пустым, остекленевшим взглядом, но вокруг него теснилась, вскипала, клубилась невыносимая напряжённость, словно мир выворачивался наизнанку. Альда слышала, как часто и зло Эстос дышит.
— Этого не может быть! — произнёс он сквозь зубы. На его лицо словно легла тень потустороннего сумрака.
— Теперь ты понимаешь, почему я не хотела говорить? — спросила Альда. — Потому что мы оба умрём. Я спасла тебя только для того, чтобы умереть самой, а без меня ты… — Она готова была разрыдаться. — Это всё не имело смысла! Не имело смысла вообще уходить из Соколиного дома. Это ловушка. Западня.
Эстос стукнул кулаками по полу. Альда знала, что он чувствует — бессилие. То же самое, что и она.
— Знаешь, что было мудрым шагом? — спросил вдруг Эстос. — Убить меня. Так хотя бы ты осталась бы жива, во всех же прочих раскладах умираем мы оба.
— Я знаю это. Отказавшись убивать тебя, я на самом деле вовсе не спасла тебе жизнь… Я всё это знаю! Но я не могла иначе. Да, я могла сохранить свою жизнь, но ради чего? Ради того, чтобы каждый день и час этой проклятой жизни думать о том, что убила человека, которого любила больше всего на свете? Выторговала себе несколько лет ценой его смерти?! Ты бы хотел для себя такую жизнь?
Губы Эстоса дрогнули, и он отвёл глаза.
— Я давно приучил себя не думать о будущем, — медленно проговорил он. — Его просто не было. Когда появилась ты, я поверил, что оно может быть… А сейчас я думаю, — Эстос наклонился в Альде и отвёл прядь волос с её лба, — что ты рано сдаёшься. Ещё месяц назад я был таким же, считал, что впереди только смерть и ничто уже не имеет смысла. Но всё изменилось за один вечер.
— Боюсь, сейчас чуда не произойдёт, — отозвалась Альда. — В наших книгах написано, что даже жрец смерти не может освободить от клятвы, ничто на свете не может.
— Книги могут лгать.
Альда попробовала улыбнуться, хотя страх и тоска разъедали её изнутри. Она не могла вымолвить больше ни слова, так ей было больно и так остро вонзалась в её сердце вина: Эстос умрёт из-за нее — или без неё, никакой разницы. Она причина.
Она просто обняла его и уткнулась лицом в плечо. Это её вина… И не её тоже. Разве она просила, чтобы Гаэлару сделали татуировку и связали с ней? А теперь… теперь она считай что мертва. Обречена. И он вместе с ней.
Тёплые руки Эстоса крепко сжали её.
— Я ни о чём не жалею, — послышался тихий шёпот над ухом.
***
Всё утро, пока они завтракали, пока Альда собиралась, Эстос выпытывал у неё всё, что она знала про клятвы Льессумов и про клятву нареченных тоже. Альда в подробностях описала ему тот день и даже то, о чем спорили Арбэт Алмос и принцесса Матьяса. Тот день запомнился ей удивительно хорошо — она ни разу до того не видела, чтобы принцесса выходила из себя, чтобы так кричала. Альда тогда была мала, это напугало её — и потому, наверное, так засело в памяти.
Расспросы внезапно закончились незадолго до того, как Альда ушла договариваться насчет места в караване, идущем на запад.
Эстос замолчал и сел у окна. Он смотрел наружу, но, Альда была готова поклясться чем угодно, не видел сейчас ровным счётом ничего. Он был глубоко в своих мыслях и, возможно, даже не заметил, что она ушла.
Когда она вернулась, Эстос уже не сидел — он ходил по комнате из угла в угол, и вид у него был взбудораженным.
— Сегодня уходит только один маленький караван, — начала Альда, — и его хозяин не показался мне надёжным человеком. Зато завтра от Дымных ворот…
— Нам надо остаться в городе, — заявил вдруг Эстос. — Мы уедем, — добавил он, заметив изумленный взгляд Альды, — но потом… Когда выясним одну вещь.
— У меня не так много времени, — заметила Альда. — Если мы задержимся здесь на два дня, то я не знаю, смогу ли вообще выдержать дорогу. Приступы случаются всё чаще.
— Если я прав, — Эстос схватил её за руки, — то у нас будет сколько угодно времени. И если ты согласишься…
— О чём ты?
— О том, что клятва клятве рознь. Ты сама сказала: клятва Соколиному дому не смогла тебя остановить — ты бы всё равно убила меня, если бы захотела.
— Да, потому что клятва моего клана сильнее. И когда я вонзила кинжал в руку твоего отца, меня ничто не удерживало.
— А клятва дому сама по себе очень крепка, чтобы преодолеть её, нужны огромные силы… Но ты смогла!
