и написала.
Затем еще одно.
А потом у нее кончилась книга, герои из нее познали вечное блаженство, и списывать стало неоткуда.
Но мать настаивала — «пиши еще!».
Видно, она хотела взять герцога на измор и закидывать его дурно написанным приключениями одной семьи погорельцев до тех пор, пока он не сдастся.
Мать давила, требовала писать еще, и Миранда запаниковала.
Следующее свое письмо она не списывала. И, вероятно, в этом была причина ее успеха. Девушка рыдала над ним, как нерадивый школяр над диктантом. Так расчувствовалась от выдуманной ею истории скитаний.
И Кристиан ответил.
Точнее, явился лично в гостинцу. Наверное, из чистого любопытства. Посмотреть на бушующие в пределах занимаемой семейством погорельцев комнаты мрак, лютый холод, голод и оспу.
— Доброго дня, — вежливо поздоровался он, объявившись на пороге.
Он с любопытством осмотрел комнату, которая, конечно, была не образцом роскоши, но вполне чистенькая.
Миранда, с распухшим то рева лицом, поспешно поднялась из-за стола и поспешила поприветствовать гостя. На столе лежала целая кипа чистой бумаги, и Кристиана передернуло от мысли, что он мог бы и сегодня не приехать.
Это означало бы только то, что вся эта бумага превратилась бы в исписанные описанием ужасов листки. И ему пришлось бы прочесть шедевр Миранды целиком.
Вероятно, в середине кто-нибудь умер бы…
— Простите мне мою дерзость, — прощебетала Миранда нежным голоском, — но больше нам обратиться не к кому! А о вашей щедрости и великодушии ходят…
— Легенды, — подсказал Кристиан замявшейся девушке. — Но позвольте. Чем же я могу вам помочь?
— О! — произнесла Миранда замогильным голосом. Кажется, на нее накатило вдохновение. — Не будете ли вы так любезны, чтоб предоставить нам угол в своем гостеприимном доме. Наши силы истощены от скитаний. Мы терпим жестокие лишения!
Кристиан красноречиво оглядел уютную обстановку, мягкий диванчик за спиной у девушки, стол с остатками неплохого завтрака.
— Соглашусь, тут нерасторопная прислуга, — ответил он. — Но все не так ужасно. Да и в городе поговаривают, что дом ваш, как будто бы, не сильно пострадал? И уезжать из него нужды не было?
Миранда прикусила губку.
— Это все мама, — выпалила она после недолгих размышлений. — Ах, вы не понимаете, какой ад она пережила! Она обожжена! Ее комната выгорела! Дом пропах дымом! Она не может вернуться домой, ей все там напоминает о том ужасе, что она пережила!
Кристиан помолчал некоторое время после этой проникновенной речи.
— Могу я увидеть ее? — спросил он наконец.
— Ну, разумеется! — обрадовалась девушка.
Она провела его в соседнюю комнату, служащую спальней им всем троим.
Мадам Зина вольготно лежала на широкой кровати и дремала.
Одна.
Ночью они спали на этом ложе втроем. И мадам Зина действительно несладко приходилось. Дочери сопели, храпели, ворочались и толкались. Задевая мать, ее обожженное тело, причиняли ей боль.
Поэтому она не могла уснуть и маялась, глядя в черноту ночи.
Досыпала она днем, усадив одну дочь за написание слезливых писем герцогу, а вторую отправив домой, за слугами и завтраком. Питаться тем, что подают в гостинице, было совершенно невозможно!
Но и во сне не было покоя.
Иногда треск пожара вспоминался ей.
И эти проклятые голоса…
Они то смеялись, то кричали и плакали, сливаясь с треском ломающегося дерева.
Во сне мадам Зина рушилась горящая лестница, отрезая всякую надежду на спасение тем, кто застрял там, наверху, в игровой комнате.
Впрочем, даже если б лестница не рухнула, у них не было шансов. Дверь была надежно заперта.
Мадам Зина облизывала сухие губы. В памяти ее всплывал осторожный щелчок ключа в замочной скважине.
Она всего на один оборот заперла замок.
Больше скрежетать ключом побоялась.
Ее могли услышать, закричать. И тогда план рухнул бы. А ей было нужно, чтоб разгорелось хорошо. Чтоб наверняка. Чтоб никто не выбрался.
В семье она была старшей.
Умница и красавица дочь. Отец ею гордился.
Он нанимал лучших учителей, чтоб дать Зина хорошее образование.
Мать наряжала ее как куклу. Зина была не пятилетней девочкой — маленькой дамой.
Все было для нее. Весь мир вертелся вокруг нее. И не было ничего, что Зина не могла бы получить, лишь слегка покапризничав.
А потом мать вдруг изменилась.
Она стала какой-то толстой, рыхлой, отталкивающей. И все меньше времени уделяла Зина. Не бежала к ней при малейшей просьбе. И Зина все чаще слышала «детка, маме нездоровится».
Нездоровится? Разве это повод отсылать Зина с горничными и няньками?!
А потом в доме вдруг появился младенец.
Красный, вечно орущий и дрыгающий тонкими крохотными ножонками.
Мать и отец были на седьмом небе от счастья.
— Сын! — с ликованием говорил отец. — Наследник!
Зина ревновала и страдала.
Ласковая мать оставалась ласковой. Но ее внимание теперь было приковано к этому орущему комку. А с Зина вдруг начали требовать успехов в учебе!
— Ты уже взрослая, Зина, — говорил отец строго, когда нанятый учитель жаловался ему на непослушание своей подопечной. — Нужно стараться. И вести себя кротко и послушно.
Взрослая!
Зина ненавидела это слово.
Оно иссушало ее.
Оно лишало ее всего. Всех радостей, шалостей и подарков. Оно не позволяло ей капризничать и просить. «Ты взрослая» — строго говорили ей всякий раз, когда она пыталась выпросить подарок старым и верным способом. То есть, упасть на спину, кричать и топать ногами, пока не получишь желаемого.
Теперь за эту выходку можно было получить наказание.
Провести час-другой в углу.
Это все из-за младенцев! О, видит небо, это проклятые младенцы так переменили мать с отцом!
Потому что за первым младенцем появился еще один. И еще, и еще.
И все мальчики.
Отец невероятно радовался.
Он был горд своими мальчиками.
Теперь учителей и слуг Зина делила с братьями.
— Мерзкие, никчемные создания! — шептала Зина, вспоминая шумных и вечно веселых братьев.
Красивого пони? Да, разумеется! Мальчику положено уметь ездить верхом!
Прогулка по лесу с гончими собаками? Конечно!
Нет, Зина тоже ни в чем не знала отказа.
Но ее здорово злило то, что все те красивые животные, дорогие вещи, игрушки теперь принадлежат не только ей одной. Был ее пони — и пони мальчиков, которых она не имела права брать. Были ее куклы — и красивые резные кораблики и башенки, солдаты и пушки, которые мальчишки забирали в свои комнаты.
Даже портрет матери нарисовали в окружении ее сыновей.
Нет, Зина там тоже была. Маленькая ряженая
