тихо спросил:
— Сам-то дойдешь?
— Дойду, только поможешь сапоги снять, да выброси их сразу. Пять дней не снимал, сопрело все! Позорище!
Прошли в просторные, теплые сени. Михаила усадили около печки, сняли страшный опашень, отдали холопу, что бы выбросил. Сапоги стянули с трудом. Догадливая Гашка принесла ушат с горячей водой, добавила порошок горчицы, Миша аж застонал от удовольствия, когда ступни опустились в горячую воду.
Холоп Пашка, которому отдали опашень и сапоги княжеские с носками, фыркнул, но не выбросил, а отнес на задворки и выложил на мороз. Носки, конечно прорваны до дыр, а сапоги, хоть и летние, но дорогие, не кожаные, сафьяновые, да золотыми узорами изукрашены. Действительно, такие только князю, или боярину носить. Ну а он не гордый, проветрит, почистит, ему конечно, малы будут, ножка у знатного гостя много меньше его крестьянской лапы, так он сеструхе их отдаст. Заневестилась уже, вот и покрасуется на гулянках. Ни у кого таких не будет!
Михаил отогрелся, Гашка принесла ему башмаки домашние, с чистыми носками, помогла одеть.
— Сейчас что-то из одежды покойного боярина Никодима подберу, что бы после бани одеть.
Миша хотел возразить, но Гашка коротко сказала:
— Не бойся, княжич, боярин Никодим не таким богатырем, как Юрий Антонович был. Его вещи тебе только чуть велики будут, да и то, потому что исхудал. Денег что-ли не было на дорогу? Ни за что не поверю!
— Не всегда за деньги что-то купить можно, — вздохнул Михаил, — и деньги есть, да только товаров нет. И не рассчитывал я на севере осенью оказаться. Мне другая дорога предназначена была, много дальше. Да сменщик подвел, приехал сорок дней позже. Сейчас я бы уже на корабле плыл, а за Аннушкой бы мой брат старший поехал, с женой. Ждали только, когда заварушка в Тихвине закончится. Ехали мы по самым бедным местам. По две-три чешуи за горшок постной каши платили. Бедно народ живет, очень бедно. Агафья, у меня в тюке есть сменное. И исподнее, и рубашка, еще Аней вышитая. Берег, не надевал. Прикажи достать, а уж сверху можно что-то и боярина, теплое.
Прибежал давешний холоп, сообщил, что баня готова. Пошли всей дружиной. Прогрелись, напарились. Агафья, то есть Гашка, умница, всем дружинникам смену подобрала, а грязное велела в бане оставить, девки потом вымоют. Вышли, всех парней повели на кухню, обедать, а Михаила и десятников Агафья повела в трапезную, где поминки справляли.
Аглая вернулась с похорон замерзшая, злая и голодная. Анна шла рядом, всхлипывая. За хозяйками тянулись гости. Именитые купцы, ладожский воевода, боярин из рода Головиных, с сыном и помощником. Все с женами и дочерями. Поминки, женщинам можно. Аглая сразу заметила непорядок. По двору бегали слуги, кто-то тащил на конюшню копёнку сена, Дымилась трубы у стоящей на задворках бани. Подозвала подошедшую Гашку.
— Что случилось? Кто к нам пожаловал?
— Пожаловали, гости. Издалека, с Дону, отказать не могла, уж извини, боярыня.
— С Дону? — оживилась Анна — ничего не привезли?
— Замерзшие все, не спрашивала, сразу в баню наладила, греться. Они же с юга ехали, в легком, думали в Тихвине одеждой разжиться, да просчитались. Разорен Тихвин. А сегодня еще и мороз, и снег раньше, чем ждали, выпал. Если не хотите, я их приглашать не буду, отдельно накормлю. После, как гости разойдутся, переговорите.
— Зачем же людей обижать, как напарятся, приглашай, да только много их, все за столом не поместятся!
— Так, боярыня, я воинов отдельно накормлю, а старших в трапезную приглашу. Их всего трое.
— Умница, хорошо придумала. — И тихо, на ухо — Не томи, кто приехал? Сам, или просто весть привезли?
— Сам, боярыня, сам. Только замерзший, из тепла выезжали, домой не стал заезжать, прямо поскакал, надеялся по теплу успеть. Так что торопить не надо, пусть отогреется, как бы не захворал!
Аглая с трудом скрывала радость. Не подвел княжич, не забыл, как смог, так примчался. Скрывая неуместную улыбку, прошла к гостям. Оглядела стол. Все, как полагается. Кутья, взвар, меда хмельные, блины поминальные, с заедками. Выпили за помин души рабы божьей Анастасии. Воевода встал, речь сказал.
— Трудные времена на Русской земле. Всем нам надо крепко за руки взяться, забыть старые обиды и постоять за нашу землю. Защитить от ворогов. Вот и боярыня Анастасия не убоялась, пошла на войну с мужем, многим воинам жизнь спасла, Да сама не убереглась. Ты, Аглая, не сомневайся, мы вас с Анной в обиду не дадим. Даже, если родня набежит на наследство, прогоним. Вы нам как родные.
И со значением посмотрел на сынка своего, коего пристроил рядом с Анной. Девка видная, богатая, вдруг срастется. И, кажется, не зря. Вон, раскраснелась вся, похоже горит от нетерпения. Надо отвлечь от парочки, а то Аглая увидит и ушлет внучку! Он уже давно к боярыне подкатывал, да та все отговаривалась, что у Николеньки дар слишком слаб для Аннушки. Ну и что? Дар-то имеется. Может и свечу зажечь, и в печи дрова поджечь. Не всем же шарами огненными кидаться. Такие чародеи редки, на вес золота, и вряд ли про боярскую дочь Анну когда-нибудь узнают!
Он подтолкнул жену, она все поняла и обратилась к мужу:
— Скажи, батюшка, не получал ли ты весточек их Москвы, как дела на Руси? Не стоит ли нам ждать очередного набега? Говорят, что бы принятие венца Михаилом сорвать, на Москву безбожный Ивашко Заруцкий двинулся! Он руку скверной полячки Марины держит, хочет провозгласить ее, неизвестно от кого прижитого сына, царем!
Бабы заохали. Воевода смутился. Старая новость! Ну да ладно, можно и о Заруцком поговорить.
— Заруцкого больше боятся нечего. Разбили его на голову. Князь Одоевский разбил. Вначале под Тулой, потом под Даньковым, тот на юг податься хотел, по Дону. Да на пути его крепость Лебедянь встала. Так вот, с четырьмя кулевринами, да с шестью пищалями от многотысячного войска отбились, народу положили тьму, а воевода в ней, даром, что молод, сильным чародеем оказался, и обоих магов, что с Маринкой плыли, изничтожил. И все их ладьи потопил. Ушел Ивашко на Волгу, в Астрахань, там его уже ловят, так что для Москвы он уже не опасен. А остатки войска его под Воронежем князь Одоевский разбил. Вот, я всегда говорил, что нельзя мальчишек у материнской юбки долго держать. А ты отпрыска нашего никак воевать, славу добывать не отпустишь!
— Что ты несешь,
