— Обезболивающее нужно? — Гленна нанесла мазь на кусок марли.
— А что у тебя есть?
— Вот это. — Она осторожно расправила ткань на груди Киана. — Мне очень жаль, что так вышло. Нужно было запереть дверь.
— Запертая дверь для меня не препятствие — по крайней мере, в собственном доме. В следующий раз можете повесить предупреждающую табличку или что-то в этом роде… твою мать!
— Прости. Я знаю, что больно. Через минуту полегчает. Табличку, говоришь? — ласково приговаривала она, продолжая обрабатывать его раны. — «Взрывоопасная магия. Берегись!»
— Не помешает. — У него создалось впечатление, что ожог проник до самых костей, как будто огонь взорвался не только снаружи, но и внутри его. — Чем, черт возьми, вы там занимались?
— Мы и сами от себя такого не ожидали. Приготовь еще одну повязку, Мойра. Киан?
— Что?
Гленна просто смотрела на него — пристальным, внимательным взглядом — держа руки над самыми сильными ожогами. Она чувствовала жар, но не облегчение.
— Не поможет, пока ты не перестанешь сопротивляться, — сказала она. — Пока не поверишь мне и не расслабишься.
— Высокая цена за небольшое облегчение, особенно с учетом того, что ты тоже виновата в моих страданиях.
— Минуту, — сказала Гленна. — Дай мне одну минуту. Я хочу тебе помочь, и тебе нужно в это поверить. Поверь мне. Посмотри на меня, взгляни мне в глаза. Да, вот так.
Теперь получилось. Тепло и облегчение. Тепло и облегчение.
— Ну вот, уже легче. Чуть-чуть легче. Да?
Киан понял, что она сняла боль. Взяла себе — не всю, но какую-то часть. Он этого не забудет.
— Немного. Да. Немного легче. Спасибо.
Она приложила еще один компресс и снова взяла свою сумку.
— Сейчас промою и обработаю раны, а потом дам снадобье, которое поможет тебе отдохнуть.
— Мне не нужен отдых.
Вернувшись, она присела на край кровати, намереваясь промыть раны на его лице. Затем удивленно провела пальцами по щеке Киана и повернула его голову.
— Мне казалось, было хуже.
— Было. Я же говорил, что на мне все быстро заживает.
— Повезло тебе. Как со зрением?
Взгляд его жгучих синих глаз остановился на ней.
— Прекрасно тебя вижу, рыжая.
— Возможна небольшая контузия. У вас бывают контузии? Думаю, да, — заключила Гленна, не дожидаясь ответа. — Еще ожоги есть? — Она потянула простыню вниз, затем хитро посмотрела на Киана. — Эти слухи о вампирах — правда?
Он рассмеялся, но тут же вскрикнул от вернувшейся боли.
— Сказки. Мы остаемся точно такими же, какими были до превращения. Можешь взглянуть сама, хотя в том месте ожогов нет. Удар пришелся в грудь.
— Ладно, пощадим твою скромность… и мои иллюзии. — Гленна взяла его за руку, и лицо Киана стало серьезным. — Я думала, что мы тебя убили. Хойт испугался. Теперь он жутко переживает.
— Неужели? Он переживает. Может, он хочет поменяться со мной местами?
— Ты прекрасно знаешь, что он бы не отказался. Не знаю, как ты, но Хойт тебя любит. Он ничего не может с этим поделать, и у него не было стольких столетий на преодоление братских чувств.
— Братьями мы перестали быть в ночь моей смерти.
— Нет, ты не умер. И ты обманываешь себя, если так думаешь. — Она встала. — К сожалению, больше я ничего не могу сделать. Вернусь через час и займусь тобой снова.
Она собрала вещи. Мойра, выскользнувшая из спальни раньше ее, ждала в коридоре.
— Чем его так обожгло?
— Трудно сказать.
— Нужно выяснить. Это мощное оружие против таких, как он. Мы должны использовать его.
— Но мы не управляли этой силой. Я не знаю наших возможностей.
— Выясни, — настаивала Мойра.
Гленна открыла дверь своей комнаты и поставила сумку. Она не могла заставить себя вернуться в башню.
— Насколько я могу судить, эта сила управляла нами. Огромная, безбрежная. Слишком могущественная для нас. Даже вдвоем — а мы объединили наши возможности — нам не удалось совладать с ней. Словно мы оказались внутри солнца.
— Солнце — тоже оружие.
— Если не умеешь обращаться с мечом, можно отрубить собственную голову.
— Значит, учись.
Гленна опустилась на кровать, вытянула руку.
— Я дрожу, — сказала она, глядя на трясущуюся ладонь. — У меня внутри все трясется. — Я даже не подозревала, что так бывает.
— А я пристаю к тебе. Прости. Ты выглядела такой уверенной и спокойной, когда лечила вампира.
— У него есть имя. Киан. Называй его по имени. — Слова Гленны прозвучали резко, и голова Мойры дернулась, словно от пощечины. — Мне жаль твою мать. Это очень печально, только он не убивал ее. Если бы твою мать убил блондин с голубыми глазами, ты начала бы ненавидеть всех голубоглазых и белокурых мужчин?
— Это не одно и то же.
— Почти, особенно в нашем положении.
На лице Мойры застыло упрямое выражение.
— Я напоила его кровью и постаралась снять боль. Помогала тебе лечить его ожоги. Этого достаточно.
— Нет. Постой, — приказала Гленна, увидев, что Мойра повернулась к выходу. — Подожди. Меня трясет, и от этого я становлюсь раздражительной. Подожди несколько минут. Я выглядела спокойной, потому что со мной всегда так. Справляюсь с кризисом, а потом разваливаюсь. Теперь наступила вторая часть нашей программы. Но я сказала то, что хотела, Мойра. Впрочем, ты тоже. Он нам нужен. И ты должна думать о нем и обращаться с ним как с личностью, а не как с вещью.
— Они разорвали мою мать на кусочки. — Глаза Мойры наполнились слезами, но в голосе чувствовался вызов. — Его там не было, он в этом не участвовал. Он взялся за меч, чтобы защитить меня. Я все понимаю, но ничего не могу с собой поделать. — Девушка прижала ладонь к сердцу. — Ничего. Они лишили меня даже траура. Не позволили оплакать собственную мать. А теперь я здесь, и все, что у меня осталось, — только скорбь и гнев. Кровь и смерть. Я не хотела такой доли. Вдали от своего народа. Вдали от всего, что мне близко и дорого. Почему мы здесь? Почему боги призвали именно нас? Почему мы до сих пор пребываем в неведении?
— Не знаю, но с ответом придется подождать. Мне жаль твою мать, Мойра, очень жаль. Но не ты одна переполнена скорбью и гневом. Не ты одна мучаешься неразрешимыми вопросами и жаждешь вернуться к привычной жизни.
— Ты к ней когда-нибудь вернешься. А вот я уже не смогу. — Мойра распахнула дверь и выбежала из комнаты.
— Превосходно. Лучше не бывает. — Гленна уронила голову на руки.
Хойт положил каждый крест на кусочек белой льняной ткани. Они были прохладными на ощупь, и хотя металл слегка потускнел, серебро по-прежнему излучало ровное, холодное сияние.
