– Серьезно? Конечно, звучит забавно: все будут пялиться на кучку идиотов, что едят блины в смокингах.
Она поджимает губы. У нее рождается идея.
– Что думаешь? – она смотрит на меня.
Я ухмыляюсь, во мне растекается спокойствие:
– Я в деле.
– Хорошо, тогда едем в закусочную на Альдер-стрит, – говорит она. – Не могу поверить, что у нас на вечер встречи выпускников будут блины.
Она разворачивается и уходит с танцпола, словно королева, с гордо поднятой головой. Эрик присоединяется ко мне позади остальных. Звуки музыки исчезают, когда мы оставляем столовую.
«Спасибо» – говорю я одними губами.
– Пожалуйста, – шепчет он, сжимая мою руку.
В конце концов, мы занимаем огромный U-образной стол, самый большой в закусочной. Сиенна, конечно же, была права: посетители то и дело бросают взгляды на наш внешний вид, гадая, что могут делать ребята в смокингах и бальных платьях в закусочной, где самая дорогая еда стоит 8,99 долларов.
Не удивительно, что всеобщее внимание выводит Сиенну из себя. Я же наоборот, успокоившись, что нахожусь далеко от берега, не могу перестать улыбаться. Мне приходится сдерживать себя, чтоб не сказать Эрику «спасибо» в тысячный раз.
Не представляю, что бы я делала, если бы моей парой был кто-то другой. Как бы я избежала ужина прямо над океаном. Сама мысль об этом заставляет меня паниковать. Но затем я возвращаюсь к реальности с Эриком, черно-белым столом перед нами и чувствую облегчение.
Патрик вытягивает карточку «Что? Где? Когда?» из огромного ящика на столе:
– В каком месяце проходят ежегодные скачки в Кентукки?
– В мае! – кричит Сиенна.
Кристи одаривает ее удивленным взглядом.
– Что? Мои родители ездят туда каждый год. Моя очередь!
Она достает карточку, затем хмурится.
– Что ж, отстойный вопрос, – говорит она. – В каких годах впервые стали использоваться фамилии сзади на формах у игроков NFL…
– В пятидесятых, – без промедления отвечает Эрик. – Это было в 1950-х.
Мне кажется, Коул только что закатил глаза, но со своего места я не могу сказать наверняка.
– Впечатляет, – говорит она, заталкивая карточку назад в коробку.
Перед тем, как Эрик успевает ей что-то ответить, подходит официантка и дает нам стопку меню. В то время как остальные выбирают свои напитки, я обращаюсь к Эрику:
– Ты любишь спорт?
Он пожимает плечами.
– А какой парень не любит?
– Хм. Не знала, что ты так увлечен футболом.
Он наклоняется, понижает свой голос.
– Еще есть много вещей, которых ты обо мне не знаешь, – шепчет он мне на ухо. – Но у тебя есть достаточно времени, чтобы узнать.
Он прав. У нас есть все время мира. Тем не менее, по какой-то причине эта идея заставляет меня немного беспокоиться.
– Мне нужно в туалет. Я сейчас вернусь.
Я выскальзываю из-за стола и обхожу огромную Г-образную стойку, захожу в уборную в задней части закусочной. На самом деле мне не нужно в туалет, так что я просто мόю руки, наблюдая за отражением своих действий в зеркале. Я удивляюсь, насколько красиво мое платье. Я кружусь, любуясь им. Когда я останавливаюсь, то испытываю небольшую меланхолию.
Я должна была надеть его для Стивена.
Вытерев руки, бросаю бумажное полотенце в мусорную корзину, прежде чем выйти из уборной.
На выходе я практически сталкиваюсь с Коулом.
– Ох! – начинаю я, затем останавливаюсь.
Я пытаюсь пройти мимо него, но он касается моей руки, и я застываю на месте.
– Она не настоящая.
– Что?
– Твоя улыбка. Когда ты смотришь на него. Она не похожа на ту, которой ты улыбалась Стивену.
Я поднимаю на него взгляд, воздух покидает мои легкие.
– Ты так говоришь лишь потому, что она не предназначается тебе.
Он качает головой.
– Не делай этого. Не делайте вид, как будто я единственный, у кого есть чувства.
Я скрещиваю руки.
– Я – с Эриком, а ты – с Никки.
– Мы с Никки друзья.
Я ненавижу облегчение, которое чувствую из-за его слов.
– Это не имеет значения.
Коул наклоняется ближе.
– Почему? Почему это не имеет значения? Это единственное, что имеет значение.
Я хмурюсь.
– Я не хочу говорить об этом.
– Необычайно прекрасное подведение итогов.
Во мне начинает подниматься гнев.
– Почему ты не оставишь меня в покое?
– Потому что я хотел быть с тобой на протяжении всех этих трех лет, ладно? Вот почему.
Я чувствую себя так, славно он ударил меня в живот.
– Но это было...
– В день, когда я встретил тебя. В доме Сиенны. Мы со Стивеном играли в пинг-понг, а ты и Сиенна пришли с пляжа. Ты подбирала мокрые волосы в хвост, а затем увидела нас, и ты улыбнулась…
– Тогда почему ты не…
– Потому что ты улыбалась ему. И я должен был быть идиотом, чтобы вставать между вами. И поэтому я знаю, то, что ты чувствуешь к Эрику, – ничто по сравнению с тем, что у тебя было к Стивену. И ничто по сравнению с тем, что я чувствую к тебе.
Я смотрю вдаль, часто моргая.
– Если я тебе нравилась так долго, почему же ты ждал до сих пор?
Коул горько улыбается мне.
– Потому что даже когда Стивен был мертв, я не мог соперничать с ним.
Я делаю шаг в сторону от него.
– Мне необходимо вернуться к столу.
И я не жду его ответа.
Насытившись яйцами, беконом, и блинами, мы забираемся обратно в лимузин, чтобы поехать домой. Наша первая остановка у дома Эрика, едва ли в десяти минутах езды от закусочной. Узкая дорога не подходит для лимузина, поэтому он останавливается на середине улицы.
Прежде чем выйти, Эрик поворачивается ко мне.
– Придешь утром? На завтрак дубль два?
Я киваю, краснея, когда он наклоняется и целует меня перед всеми. Ничего не могу поделать, чувствуя на себе взгляд Коула, в то время как сама наблюдаю за выходящим из лимузина Эриком. Мне не нужно смотреть на Коула, чтобы узнать, что за выражение на его лице.
Во время поездки к моему дому в лимузине тихо. К счастью, это занимает лишь несколько минут. Все, на что я способна, выбираясь из лимузина, пробормотать: «Спасибо вам» и «Я прекрасно провела время». Как можно быстрее я захлопываю дверцу, чтобы у меня не было возможности видеть лицо Коула за тонированными стеклами.
Они все думают, что я иду спать. Вместо этого, я пробираюсь в дом, останавливаясь у двери бабушкиной спальни, и долгое время прислушиваюсь к тяжелому сопению за ней.
Затем я переодеваюсь и несколько минут спустя завожу свой автомобиль.
