— Да?
Она уже плачет, не скрываясь, комкает платок и редко-редко промакивает лицо.
Хорошо, что мы сидим в одном из лучших ресторанов. Здесь, кроме общего зала, есть кабинеты. Думаю, ресторан ради кабинетов и создавали — нейтральная территория, на которой удобно встретиться, обсудить дела, даже заключить сделку.
В нашем кабинете стол только обеденный, пространства немного, мы сидим на угловом диване, каждая со своей стороны. Я решительно придвигаюсь и сама, добровольно, обнимаю мадам Олвис.
— Ваш сын не влюблялся в Дженну, мадам. Он находился под воздействием магии, аналогичной привороту.
— Бедный мой мальчик.
— Дело, правда, с другого конца, прибыл расследовать королевский дознаватель. Вы, наверное, слышали.
Она утирает слёзы, чуть отстраняется, явно готовая слушать дальше, кивает:
— Слышала, но не думала, что это как-то связано с Риноном.
— Оказалось, что связано. Мадам, я не имею права разглашать детали, я могу рассказать лишь в общих чертах.
— Ох, понимаю.
— Разновидность чёрной магии.
— Ринона… «выпили»?
Я ожидаю рыданий, заламывания рук, эмоций, но мадам удивляет. Она горбится, опускает голову, и я вижу перед собой постаревшую лет на десять, измученную горем женщину. Она закрывает глаза, молчит. Лучше бы билась в истерике…
— Его тело передадут вам до конца недели, мадам.
— Что?
— Тела найдены. Сейчас устанавливают личности.
— Сколько же их было?
Я усмехаюсь с горечью:
— Столько, что из метрополии прибыл королевский дознаватель.
— Ох…
— По крайней мере вы сможете похоронить сына. А ещё… Мадам, души жертв некоторое время оставались в ловушке. Я говорила с Риноном. Понимаю, звучит бредово. Когда ему было шесть лет, он принёс домой полудохлую ворону и просил вас спасти её. Вы забрали ворону и позже сказали, что она улетела. Кроме вас и Ринона эту историю никто не знал. Ринон просил передать вам привет.
Мадам зажимает рот ладонями, и я понимаю — она верит. Я тороплюсь рассказать ей всё, что показал мне Ринон. Находить слова для образов, чувств, душевного тепла очень трудно, но я стараюсь. Ринон очень хотел забрать её боль, остаться светлым воспоминанием. Он хотел, чтобы мама перестала сожалеть, чтобы встряхнулась, вспомнила вкус жизни, вспомнила, что у неё есть ещё один сын, который не меньше Ринона нуждается в её любви, что, в конце концов, у неё будут внуки, и пусть они увидят жизнерадостную бабушку, а не состарившуюся от горя развалину.
— Я сделаю, Мирта, — мадам находит в себе силы говорить твёрдо. — Мы заберём тело моего мальчика, отвезём домой и похороним в саду под его любимой яблоней. Одну ночь я проведу с ним, а на рассвете попрощаюсь. Как думаешь, это будет правильно? Ринон бы одобрил?
— Думаю, что да, — я заставляю себя улыбнуться. — На восходе, когда солнце начинает согревать мир — хорошее время.
В кабинет невесть откуда врывается солнечный зайчик, прыгает по стене, проказливо попадает мадам прямо в лицо и исчезает, напоследок ярко осветив её волосы.
— Ринон?! — охает она.
Я молчу. Небесного тепла я не чувствую. Возможно, маленьким чудом стала случайность. Возможно, Ринон продолжает присматривать за нами.
Мадам затихает, опускает голову, обнимает себя руками. Можно подумать, что она плачет, но нет, ни слезинки. Да и выражение лица у неё не грустное, а задумчиво-неверящее. Мадам несмело улыбается краешком губ. Ей стало легче, хорошо.
Мы сидим, молчание затягивается, но оно очень уютно. Мадам бы сейчас побыть наедине с собой, но, если я встану и уйду, это будет невежливо, да и попрощаться надо. Поэтому я перевожу взгляд на пустую чашку и даю мадам иллюзию уединения.
Не знаю, сколько мы сидим так. Четверть часа? Полчаса?
Погода портится, порыв ветра вздымает тучу песка.
— Мирта, — окликает меня мадам Ох.
— Да?
— Прости за любопытство, но разве ты сейчас не должна быть на учёбе? Не стоило ради меня…
— Я не ради вас, мадам. Оплата вернётся на ваш счёт в течение десяти дней.
— Что?!
— Не пугайтесь, мадам. Я просто перевожусь. Буду учиться не в колониальном филиале, а Королевской академии в столице. Документы уже подписаны. Единственное, не знаю, буду я «нагонять» или буду начну учёбу со следующего года. Это награда за участие в раскрытии угрозы государственного уровня. Рамис сказал, что мне медаль вручат, представляете? Вроде бы даже приказ уже подписан.
— Мирта…
— Да, мы отплываем ближайшим рейсом, мадам. Вы разрешите вам иногда писать?
— Мирта, что же получается? Ты сделала такое большое дело для меня, для моей семьи, для Ринона. Но останешься без награды?!
— Почему же без награды? Если бы не вы, я бы не познакомилась с Рамисом.
Мадам решительно качает головой:
— Ох, нет, Мирта, так не годится. Идём!
— К-куда?
— По магазинам, естественно! Ты едешь в метрополию! Ты хочешь, чтобы тебя посчитали колониальной деревенщиной? Нет и ещё раз нет.
— По приезду я остановлюсь в гостиной и куплю всё, что мне нужно. Мадам Олвис, я благодарна, но это нерационально: покупать втридорога одежду из метрополии, чтобы везти обратно.
О том, что жить я буду, скорее всего, в доме Рамиса, я умалчиваю. Зачем болтать лишнего?
— Ты права…
— А ещё меня сейчас Рамис заберёт, — улыбаюсь я.
— Тогда я распоряжусь возврат из академии перевести на твой счёт. В столице сможешь получить в любом отделении. И не думай спорить, Мирта. Наградных денег у тебя пока ещё нет. Я догадываюсь, что твой Рамис тебя голодной не оставит, но иметь свои собственные деньги важно. Не обязательно тратить. Сам факт, что они у тебя есть, даст тебе уверенность. Мирта, я не хочу сказать плохого, просто… Когда человеку есть, куда уйти, это чувствуется. Ощущение зависимости, даже подсознательное, может отравить ваши с Рамисом отношения, поверь моему опыту.
Заказ я выполнила. Да, я была не одна. И что? Я заработала свой гонорар честно.
Я медленно киваю и расправляю плечи.
Папа бы, после того, как вставил за вопиющее безрассудство и пренебрежение к собственной безопасности, мной бы гордился.
Глава 46
Экипаж останавливается посреди улицы, и я откидываю штору.
Открывшееся зрелище…
— Мирта?
Рамис моментально догадывается, что происходит, берёт меня за руку, крепко, но бережно сжимает мою ладонь в своих. А я не реагирую, смотрю в окно. Я специально подошла к кучеру и попросила проехать мимо дома, где ещё недавно была контора частного следователя Бера Андраса. И ненадолго остановиться. Кучер, если и удивился причуде, вида не показал. Какая ему разница, как ехать, если столичный господин платит более, чем щедро.
Я хотела попрощаться с городом, с колонией, с материком. Здесь прошла вся моя сознательная жизнь. Мне не жалко расставаться, я, как в своё время папа, готова бросить насиженное место и отправить в неведомые горизонты. Но в груди что-то щемит. Нежность? Благодарность?
— А я ведь думала однажды вернуться и выкупить построенный папой дом, — признаюсь я.
Калеб не простил мне поражение. Не иначе как в злобе, разнёс хлипкое строение. Вместо родного дома я смотрю на груду обломков и два торчащих из них упрямых столба.
— Прости, не подумал.
Что за глупость?
Я оборачиваюсь:
— Рамис, ты о чём? Этот дом невозможно было сохранить. Даже если бы я вернула его в собственность. Колония развивается, центр потихоньку начинают перестраивать. Однажды доберутся и сюда, приказом обяжут снести хлипкие, портящие вид города строения. Нет, это я так, от неожиданности. В конце концов, это просто доски.
— И связанные с ними воспоминания.
— Воспоминания всегда со мной, — улыбаюсь я.
— Госпожа? — окликает кучер.
— Ещё минуту, и трогай.
Я смотрю на обломки, прощаюсь, запоминаю. В тот раз я обыграла Калеба, но впредь я никому не позволю себя обижать.
Экипаж трогается, я задёргиваю штору. Скоро начнутся портовые неблагополучные кварталы. Днём экипаж трогать не должны, тем более перед отходом лайнера главный проспект, соединяющий порт и центр города, контролируют даже не полицейские, а военные. Но лучше лишний раз не показываться, не провоцировать.
