Я медленно кивнула. Облизала пересохшие губы. И вынула из ворота свой артефакт.
Мастер Дюме как-то быстро оказался рядом. Арден смотрел на меня расширенными зрачками.
Конечно, они знали, что я что-то ношу, — но мало ли в мире артефактов и артефакторов? Это могла быть и какая-то навороченная глушилка, и сильный морок, и что-нибудь ещё, на что хватит фантазии.
Арден весь напрягся, и я вдруг болезненно-остро вспомнила, что лисы — вообще-то, хищники.
— Я его не купила, — тихо сказала я. Прозвучало как-то жалко. — Я его… сделала.
xxvii
Говорят, что по артефакту всегда можно установить почерк создателя. Где бы ты его ни купил, что бы с ним ни делал, полицейский артефактор найдёт мастера, мастер поднимет доходные книги, и тут-то ты, незадачливый преступник, и попался.
Но, по правде, это всё не больше чем пустая болтовня.
Не стану спорить: так тоже иногда бывает. На первом году обучения нам читали «Правовые основы артефакторного дела»; преподаватель, пожилой мастер Бидимер, был майором полиции в отставке. Скучные лекции он разбавлял разными историями из своей практики, и там было много запрещённых изделий, погонь, стрельбы, уникальных разработок и незарегистрированных побочных эффектов, непризнанных гениев и жертв обстоятельств. Иногда его истории соперничали по закрученности сюжета не с детективами даже, а со спектаклями лунных, в которых всё не то, чем кажется: герой частенько оказывается злодеем, рассказчик — мертвецом, а аксиомы — враньём.
И всё же, истории мастера частенько заканчивались ничем. Расследования, перипетии, сложности, драма, а в конце — пшик, и очередное толстое дело уходит на дальнюю полку архива.
В общем, с «почерком мастера» не всё было просто. Он как бы, конечно, есть; но часто у разных артефакторов эти почерка так похожи, что остаётся только развести руками.
Тем более Арден сразу сказал: артефакты уже смотрели эксперты, и выдали по этому поводу длинные-длинные заключения. Он даже дал мне почитать фрагменты этих бумаг: все предметы, кроме значков с гербами, «со сдержанной неуверенностью» отнесли к одному автору.
Я принесла свои инструменты, лупу. Подходящий стол был разве что на кухне, но свет там был такой тусклый, что я предпочла скрючиться над крышкой пианино. Надела перчатки, разложила экранирующие пластины.
Конечно, я не рассчитывала найти что-то, что пропустили эксперты Лисьего сыска, — на это глупо было надеяться, тем более что рядом с подписью в заключении стояла личная печать с когтистой вороньей лапой. Но посмотреть, покрутить всё равно было интересно.
Артефакт был похож, — и одновременно не похож на мой. Тоже толстый медный круг, плотный, явно выплавленный, а не кованый. Часть знаков выбита поверх, а часть была заложена в форму; на боковых срезах не до конца затёрты следы швов. В центре стеклянная капсула с ртутью: я использовала готовые покупные флаконы, на которых, присмотревшись, можно было бы разглядеть печать завода, а здесь шар, видимо, выдули отдельно. Шестерни стандартные. Набор камней очень похож, только вместо моего аметиста почему-то поставили чароит.
Я могла бы сказать, откуда он привезён, этот чароит. Это не слишком сложно, — узнать одно из ровно двух месторождений. Но что в этом толку?
Внешнее кольцо декорировано насечками по меди: я тоже так делала, хотя в этом не было решительно никакого практического смысла. А вот бусин окаменевшего дерева на шнурке почему-то не висело.
— Грязная работа, — сказала я, — мастер криворукий, либо очень торопился. Швы, потёки, капли клея, и вот здесь, видишь? Плохо посадили камень, раскачивается.
— Но он работает?
Я пожала плечами:
— Не вижу, почему нет. Потоки сходятся довольно точно.
— Хм.
Я поковырялась немного в обломках другого круга, но в них мало что было понятно: суть вроде как та же самая, а деталей не разглядеть из-за повреждений.
— Откуда он вообще у вас?
— Нашли при обыске в Кляу. Ещё было некоторое количество личных вещей. Ну так какие идеи?
Я с сомнением постучала шилом по чароиту и вздохнула.
— Принцип тот же, что и у меня, — признала я. — Есть кое-какие отличия в конструкции, но они все незначительные.
— На чём он основан? Какие-то публикации? Может, общий учитель?
Он стал весь какой-то острый, напряжённый. Рядом с таким Арденом мне резко сделалось некомфортно, как будто что-то внутри меня ждало, что он вцепится в меня зубами.
Это была ерунда, конечно, причём со всех сторон.
Я должна была бояться вчера. Это было бы… очень логично. Я хорошо помнила, как это, когда какое-то животное чувство придушивает за шею, мешая дышать, когда деревенеют руки и ноги, будто вовсе они не твои, когда забываешь моргать, и от этого до боли, до рези сушит глаза. Я знала, в конце концов, что такое отчаяние, — чёрное, тёмное, как гулкий закрытый колодец.
Я как-то упала в колодец, когда была маленькая. Уронила куклу, дёрнулась за ней и улетела вниз. Ударилась головой, сильно разбила руки, кое-как выплыла и висела в темноте, в холоде, вцепившись в цепь. Сперва был день, и слепящее пятно света само притягивало взгляд. Потом оно всё светлело, бледнело, тускнело, и в какой-то момент закончилось.
И осталась только темнота, гулкое дыхание воды, давящие стены и склизкая цепь, которая никуда не ведёт. Где-то там, наверху, воздух и недостижимые звёзды,
