он заступил на суточную смену» престарелые шакалы присмирели. Тетя Божена перестала рассказывать, как она испугалась неожиданного шума и грохота, а тетя Зинаида волшебным образом излечилась от аллергии на пыль, которую ей каким-то образом натянуло в окно.
Кровоподтек на шее Олеся, оставшийся после проявления волчьей страсти, престарелые шакалы предпочли не заметить. Дядя Серафим выдал Олесе рецепт пирожков с ливером по ГОСТу, записанный на тетрадном листке аккуратными печатными буквами, а тетя Зинаида подарила банку маринованных слив – пусть, мол, Нежданчик с Велько попробуют, вдруг им понравится, а то в погребе запасы скопились, уже крышки ржавеют.
Встретив и проводив тетю Фелицию, Олеся с Нежданчиком пошли обратно в квартиру Велько. Заказывать уборку в праздничный день было глупо – возьмут втридорога – а самой возиться с пылесосом, веником и тряпкой не хотелось. Нежданчик шнырнул в комнату, сложил каску и шуруповерт в шкафчик для чепухи и захотел кататься на квадроцикле. Олеся разрешила, преодолевая наваливающуюся дрему, и устроилась на пеньке-лавочке возле палисадника, чтобы наблюдать за катанием и дорогой с пультом родительского контроля.
Полуденное солнце раскаляло асфальт, в квартире деда Куприяна работал телевизор, из окна тети Станиславы вкусно пахло жарящимися сырниками.
«Надо будет купить замороженные в кулинарии, – подумала Олеся. – Там хорошие, с ванилином и изюмом, и не разваливаются, как то недоразумение, которое я однажды пыталась налепить и приготовить».
Заскрипела балконная дверь в одном из домов на противоположной стороне.
– Онисим! – крикнул какой-то пожилой шакал. – Онисим, позвони брату! Говорят, возле Старого пруда стреляли! Спроси, видел ли он, что случилось. Может быть, что-то знает.
Переполошился весь Плодовый переулок – если до этого кто-то и не знал, что майор Грачанин вышел на суточную смену, то теперь обогатился информацией. К выяснению обстоятельств подключили брата деда Онисима, кума тети Зинаиды и еще каких-то незнакомых Олесе шакалов. От вороха слухов – на мосту возле железнодорожного переезда стреляли, огромная черная машина задавила троих полицейских, а потом врезалась в самосвал – защемило сердце. Олеся вытерпела катание на квадроцикле, трижды сделав Нежданчику замечание о том, что не надо столько сигналить, и загнала его в квартиру, пообещав принести от тети Станиславы проигрыватель и подключить к нему наушники.
В разгар переговоров к дому подъехал незнакомый автомобиль. Велько выбрался с переднего сиденья, вытащил из багажника рюкзак и махнул водителю. Волк высунулся в окно, крикнул: «Только отлежись, командир!» и уехал, сопровождаемый перешептыванием престарелых шакалов. Олеся, позабывшая о проигрывателе, выскочила на улицу, притормозила, почувствовав острый больничный запах. Из-под черной футболки с надписью СОБР, возле шеи, выглядывал ослепительно белый бинт.
– Плечо вывихнул, – объяснил майор Грачанин. – Домой отправили.
Олеся подошла поближе, осторожно прижалась, не зная, можно ли трогать Велько руками, а вдруг болит что-то, кроме плеча?
– Я не хотел, но полкан орать начал, и нас вжух – и по домам. А ярмарка только начинается! Я хотел в оцепление возле «Бдящих», а полкан…
– Велько! Будешь сырники?
– Можно, – ответил расстроенный майор Грачанин, которого лишили удовольствия постоять в оцеплении. – А сметана есть?
– И сметана, и малиновый джем. Садись в беседке. Садись, мы сейчас принесем тебе еды, и ты нам все расскажешь.
Олеся немного успокоилась: Велько не стонал, не жаловался на здоровье – только на полковника – и приняла участие в организации обеда. Достала из холодильника последнюю копченую курицу, порезала на куски, сложила на блюдо и декорировала зеленью и ломтиками помидоров.
Престарелые шакалы подождали, пока Велько утолит первый голод, и начали задавать вопросы.
– С фермера выкуп потребовали, – сообщил майор Грачанин, чавкая и хрустя куриными костями. – Угрожали физической расправой, поджогом дома и подсобных строений. Он в полицию. Полиция завела дело.
Шакалы заохали. Велько заел курицу сырником, щедро политым сметаной, и продолжил.
– Деньги он понес под наблюдением оперативников и сотрудников Лисогорского комитета по борьбе с организованной преступностью. Они ночью приехали. И нас привлекли, в связи с тем, что злоумышленники представляли общественную опасность и могли иметь при себе оружие.
– И что? – спросила тетя Станислава. – Оно у них было?
– Было-было, – Велько перешел с казенного языка на общедоступный. – Специально праздничный день выбрали, гады! Рассчитывали, что не до них будет. Когда поняли, что приехали в ловушку, начали прорываться через мост, палили во все стороны. На нашу тройку наехали, пытались через баррикаду из бочек проскочить. Сдали назад, рванули к переезду, а там уже опер самосвал подогнал. Тут-то мы их и повязали.
– На тебя наехала машина? – уточнила Олеся.
– Ага, – кивнул Велько и потянулся к сырникам здоровой рукой. – Немножко по мне проехала, а потом сверху бочки с водой упали. Хорошо, что шлем крепкий. А то бы без башки остался, расплющило. А со шлемом – только вывих плеча. Это полкан медиков застращал, сказал – у него сотрясение мозга, ему бочка на голову упала. Поэтому меня домой и отправили. А я…
– А ты сейчас хорошо покушаешь и пойдешь спать, – строго сказала тетя Станислава. – Даже если не сотрясение, все равно надо отлежаться. Нежданчика я заберу к себе, перенос проигрывателя отменяется.
– Я нормально себя чувствую, – заверил всех присутствующих майор Грачанин и зевнул. – Поспать можно, поспать никогда не помешает. А потом подумаем, чем заняться.
Олеся заполучила Велько в единоличное пользование минут через двадцать – соседи долго заносили к ним еду, тетя Станислава помогала забирать карандаши и альбом, чтобы Нежданчик порисовал под прослушивание пластинок. Велько наблюдал за суетой осоловелым взором, а когда все удалились, кое-как разделся и улегся на кровать.
– Придешь ко мне под бок? – спросил он у Олеси.
– Нет.
Бинт, фиксирующий плечо и грудь, резал глаза опасной белизной, предупреждал больничным запахом: дай ему отдохнуть. Он сильный, но не железный. Он зовет тебя в постель, и если ты сейчас проявишь заинтересованность, последние крохи сил будут потрачены на попытку доставить тебе удовольствие.
– Почему? – сопровождая вопрос зевком и закрывая глаза, спросил Велько.
– Потому что я хочу порисовать, – честно ответила Олеся. – Ты обещал, что будешь позировать. Спи, я буду рисовать.
Нежданчик уносил свое барахлишко в спешке: уронил два карандаша – черный и коричневый – лист бумаги из папки и яркую стиральную резинку. Этого было достаточно. Олеся сходила на кухню, вытряхнула остатки шоколадных конфет из коробки в плошку и получила подобие планшета – твердый картон не позволял карандашу рвать бумагу. Велько всхрапнул, поерзал лопатками по простыне, находя более-менее удобную позу, и раскинул ноги, позволяя любоваться своими внушительными достоинствами.
Олеся начала набрасывать контуры рисунка, проживая новую гамму чувств. Прежде она смотрела на это тело с потаенным вожделением, а теперь, попробовав, но, еще не распробовав до конца, оживляла карандашом воспоминания – как эти руки сжимали её плечи, чтобы подтянуть поближе, как ладонь лежала на щеке, а большой палец поглаживал подбородок, дополняя жаркий шепот извинений
