— Я… Мне еще не спится. — прикусила губу, сочиняя на ходу, как на глаза попалась недошитое полотенце. Аглая притащила, дабы я не скучала, а мне не до него было, я девочек лечила. — Полотенце надо украсить.
Стащила с корзины ткань и иголку и присела возле окна, свечу поближе устроив.
— Поздний час, только глаза испортишь.
Сварливо заметил мужчина с постели, приподнявшись на локте. Я же спокойно глянула на него, ощущая, как с иголкой в руках становлюсь храбрее.
— Ты спи. Я мешать не стану.
* * *
Если Снежинка думала, что одну ее терзают кошмары, то ошибалась. Нет ничего страшнее, чем чувство вины. Всю свою жизнь оно мучило Горана. Как и ощущение беспомощности. Сначала за мать, так как отец ее не любил и менял полюбовниц чаще, чем подштаники. Потом за Яромилу, которая сгинула по чужой дурости. А сейчас и перед Снежинкой.
Отличие было лишь в одном.
Мать и сестру он не смог спасти, а жену сам чуть ли не сгубил.
Необъяснимая тяга к седоволосой целительнице мучила его с первого дня, как он ее увидел. И даже когда он узнал правду, то волк оставался верен обожанию перед этой девчонкой.
Поддержал его зверь лишь один раз, когда загонял добычу на алтарь. Но и то ради того, чтобы побыстрее сделать своей и доказать всем богам и смертным, что отныне она принадлежит ему.
Да только что-то пошло не так.
Он не сдержал свою злость, отдался инстинкту охотника. Спросил с нее, как с вражеской волчицы. А она больше человек, чем из племени волкадавов. Да и насчет вражьего племени тоже обдумать надобно.
Прежний альфа обвинял белых в том, что они разрушили договор о браке, который был заключен в последние дни зимы двадцать один год назад. А если верить Снежинке, то Буран в то время уже был счастливо женат и зачал жене первенца.
Выходит, либо белые заранее заключили гибельный союз, либо черные выслали невесту в надежде, что волкодав откажется от своей человечки. Так или иначе, за этим стояли оба альфы. Отца уже нет в этом мире, а вот Нукзар — дед Снежинки, он должен знать правду.
Юная Снежинка удивляла своим взглядом на мир и невинной душой. Излечила дитя его клана, щебетала с Аглаей. Сдружилась с Русалой.
Она умудрялась его бояться и ненавидеть, но при этом еще сильнее к себе совлекать.
Тонкая и нежная, мудрая и дальновидная. Стоило признать, его мать была другой. Злой и черствой бабой, ненавидевшей целый мир и старшую дочь. Она устраивала скандал с каждой новой шлюхой отца. Не глядела за детьми. И все проклинала богов за свою неудачную судьбу.
А Горана мучили во сне плач и больные стоны Снежинки. Она умоляла его остановиться, и он вроде хотел, да не мог. И это убивало. Очередной ее болезненный стон, и он выскользнул из сна, как из-под толщи воды. Нащупал рукой по соседнему месту на кровати. Но ничего не нашел.
Сгинула?
Что-нибудь с собой натворила?
Убежала?
Мысли забегали по голове табуном диких лошадей. Как он наконец узрел сгорбленную фигуру на лавке возле окна. Уронив голову на локоть, девчонка спала. Держа онемевшими пальцами полотенце и иглу.
Свечка давно погасла, а Снежка, кажется, и не думала лечь рядом с ним.
Упрямство или страх? Тряхнув головой, Горан слез с кровати и бесшумно подошел к ней. Убрал в сторону ткань и иглу, а саму рукодельницу на руки взял. Бережно перенес на кровать и укрыл покрывалом.
Она тут же обняла край подушки и улыбнулась во сне. Безмятежно и счастливо, как никогда ранее. Горан завис от увиденного, опустился на колени рядом со спящей красавицей, рассматривая ее словно сокровище. Или дивное диво. В свете первой зари.
Одно он понял точно, не желает он ее терять. Не желает слышать запах страха от нее. Не хочет, чтобы голубые глаза покрылись коркой льда.
— Виноват я перед тобой, милая. — шепнул тихо, очертив пальцем исхудалое личико. — Сильно виноват. Права ты, не хотела бы Яра, чтобы кто-либо страдал, как она.
— Нет такого права, чтобы истязать невинных.
— Но клянусь тебе, — опустился ниже, — никто отныне не обидит мою жену.
Оставив прощальный поцелуй на белой, как парное молоко, щеке, Горан развернулся, дабы одеться.
Осеннее небо утром было необыкновенно пасмурным и холодным. Весь терем да и селение еще спали.
Патрули еще не вернулись с границ, а петухи только повылазили из курятников, отряхнув разноцветные перья после долгой ночи, лениво взбирались на крыши, дабы призвать люд просыпаться.
— Не спится тебе, альфа.
Низкий голос Ярополка привлек внимание Горана. Пусть волк и был самым крупным в их селении, обладая уникальной силой. Так как мать его была из рода беров, но двигался волкодак бесшумно, как мышка.
Вот и сейчас присел у крыльца и по-доброму глянул на своего господина.
— С прибытием домой, брат. — Горан присел рядом и хлопнул подопечного по плечу, а потом отвернул взгляд в сторону и тихо шепнул: — Не спится.
Ярополк был старше. И пусть многие недооценивали тихого волка, который не шибко ерепенился и клыков не показывал. Но сам Горан знал истинную мощь Ярополка и его доброе сердце.
Верный и храбрый воин. Не раз прикрывал и выручал из беды, только с женой ему не свезло.
— Поздравляю со свадьбой, альфа. Долгих лет вам вместе, да детишек побольше.
— Благодарствую, Яраполк.
— Красивую ты себе жену взял. Добрую да мудрую. Не всем так везет.
Тонкий намек дошел до сознания Горана, слухи, как мухи, лезут во все щели. Недобро усмехнувшись, альфа вспомнил, как нашел Снежу спящую на подоконнике. Страшилась она его, и от этого мутно на сердце было. Выговориться надо было, по морде получить. Чтобы зуд неутерпимый в груди исчез.
— Что ж ты, Яраполк, издалека кругами ходишь? — фыркнул с укором альфа. — Прямо говори: «Мразь ты, господин мой, девку невинную снасильничал». Авось так думаешь?
— Я как думаю, тебя, господин, не должно колыхать, — волкодак выпрямился и похрустел шеей. — Не мне тебе постель греть и долю делить. Да и остальные, как меркуют, не твое дело. А вот что юная замужняя девка как мертвец выглядит, это уже на твоей совести.
— Не так все должно было быть. — Раскачался на месте черный альфа, прикрыв ладонями лицо. — Не так… Она же мне сразу приглянулась, и волку тоже. Забил, зараза, за собой право своей сделать, и всё. А когда познал, что она белая, так как будто дурман какой опутал. Думал, вот она, месть. Отплачу белым за сестру. За всё…
— Отплатил? — приподнял темно-рыжую, густую бровь Яраполк и досадливо покачал головой. — Ты только девке больно сделал, да себе. А Яромила как лежала в земле, так и лежит.
— Знаю я… — обижаться на слова побратима смысла не было. Прав он по всем фронтам, да только от этого не легче. — Хорошая она, как родниковая вода. Нет в ней злобы или притворства. Иной раз гляжу сбоку и не могу поверить, что жена она мне. Так как не смотрит она на меня как на мужа. То страшится, то леденеет, как снежинка.
— Ну так чего ждешь? — Ярополк глянул строго на Горана. — Я в своей жизни чего понял, браток, так то, что не всё, что красиво выглядит, хорошо и внутри. Бажена же красавицей была, все хвалили. Я одурманен любовью, даже с дитем взял. А раз гнилая у нее душонка, то ничего путного из этого не вышло. А Милавка, я-то умом понимаю, что не моя кровь в ней течет, а сердцем чую, что моя, и всё. И она меня любит. Бабу надо выбирать не только, чтобы из породы была да дитя родила. Она и тебя должна ценить, и детей ваших. Если мудрая да добрая, то сразу в сердце колет, а твоя еще и красавица.
— Не расхваливай, Ярополк. И так знаю, что жемчужину я нашел да в грязи замарал.
— Аль знаешь сам. Так что мешает все исправить?
Горан устало вздохнул, потерев переносицу ладонью.
— Боится она меня, как палача. На лавке уснула за вышивкой, лишь бы ко мне под бок не лечь.
Вояка привстал со своего места, стряхнув штаны, да глянул на своего господина, которого еще мальчуганом помнил.
— Я тебе вот что скажу. Страх он сам не пройдет. Не дай ему в ее сердце закорениться, вырви к чертям собачьим. Покажи ей, как дорога она тебе, собой окружи. Прощения проси. В конце концов дитя ей сделай, только не позволяй ей от тебя отдаляться. Я Бажену так оставил привыкать, думал, она сама все поймет, придет ко мне. Когда сама захочет, тогда еще одно дитя мне родит. А она, сука, травой мое семя сжигала, еще и Милавку гнобила.
