— Долго. Целую неделю. И думать буду.
— А что за дело-то? — наконец, заинтересовалась подруга. Ей, в отличие от меня, такая жизнь нравилась. Даже очень. Иногда казалось, что она совсем забыла ту прошлую жизнь. Только иногда плакала по ночам. Но я молчала. Сама подобным грешила, особенно в последнее время. Тяжело стало контролировать себя во сне. Поэтому часто просыпалась и долго бродила из угла в угол. Но я обещала сама себе, что не сдамся, что не позволю своим слабостям диктовать мне, как поступать. И как бы тяжело не было, стоило только вспомнить самодовольство в глазах Азраэля, когда он запальчиво говорил, что я не справлюсь, сжимала зубы и пила очередную порцию травок. Я, за эти месяцы их столько перепробовала. И вот странность. В гильдии я держалась без труда месяцами и даже годами, а сейчас приходилось бороться за каждый день.
— Да тут история такая странная, — начала я, а потом налила нам обеим по успокаивающему отвару и рассказала обо всем.
— И что, она и правда в девицу превратилась? — не поверила Мира, да я и сама не поверила бы, если бы своими глазами не видела.
— Ага, представляешь. Может, мы и не узнали ничего, если бы старушка искупаться не решила.
— А ты представь, как может обогатиться тот, кто об этой водице прознает и об ее источнике.
— Только боюсь не так все просто. Может, она и правда молодость возвращает, но мы не знаем всех последствий.
— А ты бы хотела вот так, всю жизнь молодой быть?
— Не знаю. Конечно, не знать болезней, что присущи пожилым, я согласна, но выглядеть младше своей внучки — это уже перебор. Да и против природы это. Вечная молодость, вечная жизнь и одиночество. Нет, я бы не хотела видеть смерть своих близких, всех, кого люблю. Да и не боюсь я встретиться с Всевидящей.
— Ты так говоришь, потому что уже умирала?
— Я так говорю, потому что это правда. Со смертью жизнь не заканчивается.
Не знаю, почему мне пришли в голову эти странные слова. Словно кто-то во сне нашептал их. Но говорила всерьез, то, что чувствовала.
— А ты?
— А мне моя молодость и красота ничего кроме горя не принесла, — ответила подруга и принялась убирать со стола. Я не мешала. Когда она рассказала мне о том, что сделала, и почему Колан преследовал ее, я не ощутила ничего, кроме жалости и сочувствия. Но подруга думала по-другому. Ей казалось, что она не достойна жизни за свое преступление. Мучилась, изводила себя. Хорошие люди часто так делают. Винят себя во всех грехах и сами не замечают, что под тяжестью боли, сожалений и самокопаний убивают что-то внутри. Убеждают себя, что не достойны счастья. Плохие же заставляют свою совесть заткнуться и продолжают творить свои темные дела. Может, именно поэтому кажется, что их больше в мире. Но мириться с самобичеванием Миры я была не намерена, поэтому дождалась, когда она выйдет из очередного приступа депрессии, и спросила:
— Скажи, ты жалеешь, что убила его?
Она кивнула, не в силах ответить.
— Он заслуживал смерти?
— Да.
— Если бы ты не сделала этого, что бы было с тобой?
— Я бы умерла.
— Значит, ты его не убивала, ты совершила акт милосердия по отношению к тем несчастным, кому он искалечил души, кому мог еще навредить. И еще, ты спасала себя, свою жизнь. А это не убийство. Это самооборона. Как в бою. Мне не приходит в голову жалеть тех безликих и отступников, что убивали моих друзей на моих глазах.
— Они были не люди.
— А те разбойники, что напали на нас в лесу? Думаешь, я бы корчилась в муках, если бы убила одного из них или всех?
— Это другое. Ты другая.
— Тогда, может тебе в монашки пойти и замаливать голоданием свои несуществующие грехи, — разозлилась я, — Подумать только, я ей помочь пытаюсь, а она отметает все мои доводы и стоит на своем. Ах, я самый страшный человек, мои руки в крови, я заслуживаю чего? Смерти? И если так, то достаточно было просто сказать нет, когда я вытаскивала тебя из той гостиницы.
— Прости.
— Но ты сбежала вместе со мной. Поэтому возьми себя в руки, наконец, и будь сильной.
— Какая ты грозная сейчас, — улыбнулась сквозь слезы подруга, — Прямо сама богиня мести.
— Я еще и не так умею, — ответила я, надеясь, что мои слова дойдут, наконец, до этой упрямицы.
Дошли. По крайней мере, подобных истерик она больше не устраивала.
* * *
В день назначенной встречи мы пришли к Агору, хозяину таверны «Слепой путник». Еще в начале недели я поговорила со стариком, правда, какой он старик, мужчина в самом расцвете сил, настоящий добряк, но только по отношению к друзьям, с остальными же у него разговор короткий. Этот человек той самой старой закалки, когда белое и черное не имеют полутонов, но при всем этом, он был мудрейшим человеком, бывшим воином, который рубал в капусту полчища безликих в период гражданской войны в Легории. Его семейство оттуда в Свер перебралось. Да многие люди здесь, бывшие уроженцы Легории. Он выслушал мой рассказ, посомневался немного, а потом выделил мне самый лучший свой столик, из-за которого открывался полный обзор на вход. Ждать долго не пришлось. Едва мы разместились, как явился паренек, деревенского вида с большой сумкой на плече.
— Думаю, он притащил водицу, — прошептала Мира.
— Не обманул. Пойдем, пообщаемся с предприимчивым юношей.
Подруга кивнула и мы направились к парню, подсели. Я рядом, а Мира напротив.
— Не помешаем? — улыбнулась я оскалом акулы. А когда юноша растерянно кивнул и глянул на нас, как кролик на удава, расплылась в предвкушающей улыбке. Не думала, что все так просто окажется. А оно вон как вышло.
— Ну что, молодец ясный, незаконным предпринимательством балуемся? Старушек обманываем, и без лицензии. Непорядок.
— Ик, — раздалось сбоку, — Вв… вы кто?
— Твоя потерявшаяся совесть, — ответила Мира.
— Откуда водичка-то? — поддержала я.
— Какая водичка? — ушел в несознанку парень.
— А та самая, которую ты под лавкой прячешь.
Парень дернулся, но куда ему, задохлику до меня, да до девушки, которая не хило умеет головешками размахивать.
— Молчать будем? Или разговоры говорить.
— Я кричать буду, — выдал парень.
— Да кто тебе даст, — хмыкнула я и вытащила свой замечательный ножичек. Погладила атами, а тот и рад был нежданной ласки. На глазах увеличился раза в два. Парень снова икнул, зато потом… Не остановить было. Он нам про всю свою жизнь недолгую поведал. И что у матери один, и что отец еще в детстве в реке утонул и что гулял однажды в лесу и набрел на ручей, отпил из этого ручья и…
— И что? — спросила я, когда тот замолчал, — Козленочком стал? Оказалось, он не просто гулял в лесу. В их деревне «Черемша» он кем-то вроде юродивого был. Слабый, трусоватый, безвольный. Ну, это мы и так заметили. Вот его и били все кому не лень. В тот день местные парни изловили и тумаков надавали. Добить не сумели, он извернулся и в лес убежал.
