— Анжела рожает! — выпалила я.
Я почти смеюсь над выражением ужаса на его лице.
— Она написала мне несколько часов назад, и я не знаю, она уже родила или нет. Она сказала не приходить в больницу, пока не позвонит, но…
— Ты пойдешь в любом случае, не так ли?
— Я останусь в комнате ожидания или где-то в этом роде... да. Я хочу пойти.
Одеваю пальто, потому что это март в Вайоминге и возможны заморозки. — Хочешь пойти со мной?
— Ты имеешь в виду взять нас обоих в Вайоминг? Ты сможешь сделать это?
— Да, знаю. Я никогда раньше не пыталась переносить кого-нибудь с собой. — Я протягиваю ему руку. — Хотя папа так делает. Хочешь попытаться?
Он колеблется.
— Зал ожидания. Не родильный зал, — подчеркиваю я.
— Хорошо, — он берет меня за руку, и моя кровь закипает от объединения наших сил, и я чувствую нетерпение. Наше перемещение не должно вообще быть проблемой.
— Хорошо, дай мне другую руку, — я смотрю на него, обе наших руки соединены. Он задыхается, когда я вызываю вокруг нас сияние.
— Это так просто для тебя, не так ли?
— Сияние? У меня стало лучше получаться. А что насчет тебя?
Он смотрит под ноги, смущенно улыбаясь. — Для меня это не так просто. Я могу сделать это, но обычно у меня на это уходит немного больше времени. И я не могу перемещаться. Это все еще выше моего понимания.
— Ну, вызывать сияние легче, когда я с тобой, — говорю я, и получаю в награду блеск в его глазах. — Пошли, — закрываю глаза, думая о своем заднем дворе в Джексоне, об осинах, о звуке журчащего ручейка. Свет, кажущийся красным под моими веками, вокруг нас усиливается.
Затем исчезает.
Я больше не держу Кристиана за руки.
Я открываю глаза.
Сарай Такера.
Тупица, может и хорошо, что у меня не получилось перенести Кристиана. Я хватаю свой телефон.
Извини, — я пишу ему. Хочешь попробовать еще раз? Я могу вернуться.
Все в порядке Я вернусь домой традиционным способом. Увидимся через пару дней. Передай привет Анжеле.
Я поднимаю глаза, чтобы увидеть, как Такер смотрит на меня с сеновала.
Я исчезаю, прежде чем он успевает сформулировать приветствие.
Я нахожу Анжелу в палате в крыле для рожениц, одетую в выцветшее бело-голубое больничное платье, глядящую в окно. Ребенок лежит в нескольких футах от нее в пластиковой кроватке на колесиках, так плотно завернутый в одеяло, что выглядит как маленький спящий буррито, крошечная синяя шапочка на голове не совсем прикрывает густые, черные волосы.. ВЕБСТЕР написано на карточке, прикрепленной к кроватке. Его лицо фиолетовое и в пятнах, опухшее вокруг глаз. Он выглядит, словно принимал участие в боксерском поединке. И проиграл.
— Он очарователен, — шепчу я Анжеле. — Почему ты не написала мне?
— Я была занята, — говорит она, и ее сонный голос вызывает у меня тяжесть на сердце, в ее глазах ужасная серость.
Я сажусь на стул рядом с кроватью. — Так все было довольно плохо, да?
Она пожимает плечами, приподнимая только одно плечо, словно слишком устала, чтобы использовать оба. — Это было унизительно, страшно и больно. Но я выжила. Они сказали, я могу завтра пойти домой. Мы, я имею в виду. Мы можем пойти домой.
Она снова смотрит в окно. Сегодня хороший день, небо голубое, пушистые облака проплывают за стеклом
— Хорошо, — говорю я, за неимением чего-то получше. — Я тебе нужна…
— Моя мама справится со всем этим. Прямо сейчас она ушла, чтобы получить материальную помощь. Она поможет мне.
— Я тоже тебе помогу, — говорю я. — Серьезно. Я сдала все экзамены. У меня почти две недели отдыха. — Я наклоняюсь вперед и кладу свою руку на ее.
Она чувствует такое отчаяние, что это вызывает в моей груди боль.
— Я ничего не знаю о детях, но я здесь для тебя, хорошо? — Я задыхаюсь от боли. Она убирает свою руку, но ее взгляд смягчается. — Спасибо, К.
— Не думаю, что когда-либо говорила тебе, как сильно восхищаюсь тобой из-за всего этого, того, как ты справляешься со всем, — говорю я.
Она усмехается. — С какой частью? С той, в которой я всем лгала о том, кто отец? Или с той, в которой я отказалась от всех надежд этого глупого видения? С той, в которой я была так глупа, что это произошло?
— Хм, ничего из этого. За то, что прошла через все это, не смотря на то, что тебе было страшно.
Ее губы сжались. — Я не смогла бы отдать его какому-то незнакомцу, никогда не узнав, что будет с ним.
— Это смело, Анж.
Она качает головой. Может и нет, говорит она в моей голове. Может для него безопасней вдали от меня. С человеческой семьей. Может быть, так для него было бы лучше. Может быть, я поступила эгоистично.
Ребенок начинает шуметь, крутясь в одеяле, в которое его завернули. Он открывает глаза, такие же золотые, как и у нее, и начинает плакать, тонко и пронзительно. От этого звука по спине бегут мурашки. Я вскакиваю на ноги.
— Хочешь я тебе его подам? — спрашиваю я.
Она колеблется. — Я позову медсестру. — Она нажимает кнопку на раме кровати.
Я подхожу к кроватке и смотрю внутрь. Он такой крошечный. Не думаю, что я когда-либо видела нечто такое маленькое и новое. Я никогда раньше не держала ребенка, кроме Джеффри, как мне кажется, и я не помню этого.
— Я не хочу его сломать, — признаюсь Анжеле.
— Я тоже, — говорит она.
Но мы спасены Анной, которая заходит в палату, опережая медсестру на несколько шагов.
Она направляется прямиком к ребенку, поднимает его, воркуя, устраивает на руке, но он не перестает плакать. Она проверяет его пеленки, которые, по-видимому, в порядке. Для Анжелы это явное облегчение.
— Он голоден, — сообщает Анна.
Анжела выглядит напряженной. — Снова? Его кормили примерно час назад.
— Хотите снова попытаться взять его? — спрашивает медсестра.
— Думаю, да, — она протягивает руки, и Анна дает ей ребенка; затем Анжела смотрит на меня, словно говоря, Извини за грубость, но я собираюсь обнажить здесь свою грудь.
— Я буду… снаружи, — говорю я и ухожу в коридор. С опущенной головой я иду в магазин сувениров и покупаю ей желтые цветы в вазе в форме детского сапога. Надеюсь, она подумает, что это забавно.
Когда я возвращаюсь, Анна снова держит ребенка, и он спокоен. Анжела лежит с закрытыми глазами, ее дыхание ровное. Я ставлю цветы на подоконник и делаю жест Анне, сообщая, что я ухожу.
Она кивает, но идет со мной до двери.
— Хочешь подержать его? — шепчет она.
— Нет, мне достаточно просто посмотреть, не прикасаясь. Хотя он красивый, — говорю я, даже если думаю, что он такой с большой натяжкой.
