«Итак, мы мучаем другое существо».
— Оно ничего не чувствует. — Однако ее мысли любопытны и немного встревожены. Она задается вопросом, могут ли они что-то почувствовать, и ее мягкое сердце немного щемит.
«Ты должна позволить мне измениться в боевую форму, — говорю я ей. — Таким образом, гораздо легче добывать мясо».
Она приподнимает бровь, глядя на меня.
— Хорошая попытка. Ты знаешь правила игры. Не раньше, чем сниму твои швы.
Я что-то бурчу в знак согласия, но мне это не нравится. Это то, о чем мы спорили всю прошлую неделю. Я хочу не обращать внимания на боль и позволить своим ранам позаботиться о себе самим. Я могу лучше защитить ее, когда нахожусь в боевой форме. Я могу поохотиться для нас. Я могу путешествовать дальше, дольше.
Она считает, что было бы разумнее позволить моей спине зажить. Она хочет, чтобы я оставался в своей двуногой форме и занимался мелкими делами по квартире, например, лежал на животе и дремал весь день напролет.
Мне не нравятся эти планы. Я столько раз говорил ей об этом, а она игнорировала мои желания. Однако спорить нет смысла, потому что моя Эмма столь же упряма, сколь и независима.
Временами это приводит в бешенство.
Я смотрю на нее, соприкасаясь своим разумом с ее собственным. Это то, что я часто делаю, и я ничего не могу с собой поделать. Это не только потому, что мне нравятся ее мысли, но и потому, что прикосновение к ее разуму убеждает меня в том, что она на самом деле реальна. Что она моя. Что она — не мечта, вызванная безумием.
— Ты должен позволить мне перевязать тебе спину, — говорит она мне, бросая взгляд на мое плечо. — Убедиться, что все остается не воспаленным и чистым.
«Моя спина в порядке. Дракони быстро заживают. В отличие от людей». — Я посылаю ей кислую мысль и мысленный образ ее синяков, которые только сейчас становятся уродливыми желтовато-фиолетовыми.
Она закатывает глаза, глядя на меня, улыбаясь.
— Ты не будешь говорить так, когда мне позже придется вытаскивать занозы из твоей задницы. Серьезно, тебе стоит подумать о брюках. Держу пари, мы могли бы что-нибудь найти.
«Занозы? В моей заднице? Почему?»
— Потому что этот причал старый, а ты сидишь на нем голый? — Выражение ее лица становится нежным, когда она смотрит на мое тело. Несмотря на все то, что она ухаживала за мной, возвращая мне силы, моя Эмма все еще стесняется моего тела. Она избегает прикасаться ко мне, если может, и старается смотреть только на мое лицо. Она явно избегает смотреть на мой член, как будто пристальный взгляд на него заставит его затвердеть и вызовет у меня желание совокупиться.
Она не совсем неправа в этом вопросе.
За последние несколько дней ко мне медленно возвращались силы, и по мере того, как это происходило, мне стало совершенно ясно, что Эмма все еще не знает, как относиться к нашему спариванию. Она не дала понять, что хочет снова спариваться, хотя именно она первой забралась на меня верхом. И она больше не пыталась спать рядом со мной. Все в порядке; я нахожу ее и забираюсь в ее гнездо каждую ночь, потому что я полон решимости. Однако больше всего раздражает то, что она настаивает, чтобы я носил покрывала, которые она называет «одеждой», и набрасывает их на все свое тело.
Я не вижу смысла что-то скрывать, особенно когда жарко. Я легонько провожу когтем по ее лбу, ловя несколько капелек пота. «Тебе было бы намного прохладнее, если бы ты сняла свои покрывала».
— Но я не собираюсь этого делать, — говорит она мне, а затем сосредотачивается на своей удочке, как будто она внезапно сдвинулась с места.
Я очарован застенчивыми мыслями, которые получаю от нее. Мы связаны уже много дней, а она все еще ведет себя так, как будто я не зарывался лицом между ее бедер? Правда? Я решаю продвинуть этот вопрос дальше. «Ты хочешь, чтобы я прикрыл свое тело, потому что ты находишь его непривлекательным? Я отличаюсь от тебя, это правда». Даже в двуногом обличье я ношу шипы на предплечьях и голове. Возможно, ей неприятно на это смотреть.
— Что? Не говори глупостей. — Но теперь она многозначительно смотрит на свою удочку.
«Тогда неужели ты думаешь, что я нашел бы твое тело странным? Или неприятным на вид?»
— Конечно, нет. — Ее мысли возвращаются к той ночи, когда она стала моей парой.
Я воодушевлен. Я был осторожен, чтобы не давить на Эмму слишком сильно. Я хочу, чтобы она осталась со мной, потому что она этого хочет, а не потому, что чувствует, что должна. Я хочу, чтобы она поняла, что, в конце концов, она хочет быть моей парой. Я знаю, что на это потребуется время. Однако было легче, когда я спал весь день, чтобы восстановить свои силы. Теперь, когда я прихожу в себя, мне становится все труднее удержаться от того, чтобы не прижать ее к себе и не уткнуться лицом в ее шею, вдыхая ее восхитительный аромат.
Если бы она сказала мне хоть слово, я бы повалил ее на этот крошащийся причал, со щепками и всем прочим, и лизал бы ее сердцевину, пока она не закричит от радости.
— Ты подпрыгиваешь, — бормочет она.
Я опускаю взгляд на свой член. Это правда, что при моих мыслях он затвердел, но он не «подпрыгивает».
— Эм, твоя удочка. — Ее мысли прерываются смесью смеха и смущения, когда она указывает на воду.
Ах. Я понимаю, что она права, и странный стержень дергается в моих руках. Я на мгновение задумываюсь, а затем решаю посмотреть, что будет делать моя пара. «Покажи мне, как это делается?»
— Конечно. — Она целеустремлена, когда наклоняется надо мной, ее руки двигаются рядом с моими. — Потяни за леску, а затем медленно наматывай, вот так.
Я не обращаю внимания на то, что она делает. Меня больше интересует аромат ее волос и кожи, когда она наклоняется надо мной, то, как ее локоть касается моего бедра, ощущение прикосновения ее пальцев к моим. Если
