А старейшинам скажут, что они не знали, что она жена оборотня и почувствовать тогда тоже не могли: запах крови перебивал всё. В общем, как-то так.
— А что Марк? Как он решился?
— Когда он увидел, в каком состоянии Нина, он сам попросил их. Ты бы видела его. Ради того, чтобы она была рядом, он был согласен на всё. Да и выбора у него не было. Уж очень она была плоха. Так что поздравляю, — он приобнял её, — у тебя появилась сестра.
— Да уж, — вздохнула Рената, — неожиданное родство. Надеюсь, обращение пройдёт безболезненно. А Богдан знает?
— Ещё нет. Ему решили пока не говорить.
Утром позвонила Кэрол.
— Обращение продолжается. Она почти полностью восстановилась. Мы успели вовремя. Ещё бы немного — и уже было бы поздно. Марка мы отослали, незачем ему здесь светиться. Пускай немного поучаствует в поисках жены на той стороне горы. А потом мы туда позвоним и расскажем о её спасении двумя лыжниками.
— Спасибо, мама. Я вам очень благодарна.
— Ладно, дочка. Мы перед тобой в долгу, и я рада, что хоть чем-то смогли помочь. А насчет старейшин не переживай, мы как-нибудь выкрутимся. Поступили мы так, как поступил бы любой из нашего клана. А кто это, нам абсолютно все равно.
— Хорошо. Звони, как будут новости, и передавай привет отцу.
Весь следующий день они с Тони нет, нет, да возвращались к обращению Нины.
— Ещё недавно мы обсуждали бессмертие, и вот оно как повернулось, — печально произнесла Рената.
— Бедный Богдан, для него это будет настоящим шоком, — произнёс Тони. — И как Марк будет чувствовать себя рядом с обращённой женой? Им придётся заново узнавать друг друга.
— Особенно Нине, — подытожила Рената. — Ощущения человека и вампира сильно разнятся.
— А у полувампира? — прищурив взгляд, спросил Тони.
— Хочешь проверить? — улыбнулась Рената и, присев рядом, нежно поцеловала. Положив голову ему на плечо, она проговорила: — Ты знаешь, милый, мы никогда не затрагивали эту тему, а мне очень интересно. Помнишь, ты сказал Николь, что у тебя ко мне было не просто чувство, а влечение. Это правда?
Она подняла голову и заглянула ему в глаза.
— Я знаю, что ты меня очень любишь, и никогда не давал повода усомниться в своей любви. И я тебя тоже очень люблю. Но всё же? Что это у нас? Влечение или просто любовь?
— Глупая, — Тони притянул её к себе. — Придумала тоже — просто любовь. Ты — моё наваждение. Я постоянно думаю о тебе, а если мы в разлуке, твой образ всегда у меня перед глазами. А когда я возвращаюсь? Ты разве не видишь, что от одной твоей улыбки я готов горы свернуть и осчастливить весь мир. Ты с первой нашей встречи захватила мою душу и разум. И потом, ты думаешь, нам разрешили бы быть вместе, если бы наши старейшины не доказали, что у меня к тебе влечение?
— Ты никогда об этом мне не говорил, — тихо произнесла Рената, опустив глаза.
— А зачем слова?
Он поцеловал её так нежно и чувственно, что Рената вся отдалась этому поцелую, не в силах преодолеть его власть над собой. Её тело горело в его объятиях и просило еще больше нежности и ласки, ожидая волнительного момента слияния любящих сердец. Всё происшедшее ушло на задний план. Были только они и их любовь, которая была проверена и временем, и чувствами, и обстоятельствами.
Глава 4
«Мир перевернулся», — Герман положил трубку телефона, и в задумчивости уставился в стену. Сообщение, которое он только что получил, поставило его в некое состояние замешательства.
За много лет, находясь в секретарях у Владимира, этот красивый шатен повидал всякое. И сейчас на его бледном, как будто вылепленном античным скульптором, лице с ярко — красными зрачками не отражалось ничего: ни волнения, ни сомнения. Но в голове был только один вопрос: «Как это ему преподнести?».
Наконец он решился, и толкнул дверь в кабинет Владимира.
В полутёмной комнате, освещаемой несколькими бра, расположенными по кругу на стенах, всё дышало аристократизмом.
Диван с изогнутыми подлокотниками, оббитый персидской тканью. Кресло, обтянутое тёмной кожей в каретном стиле. Журнальный столик округлой формы на ножках в виде фигурок львов, в центре которого стояла ваза необычной формы, обвитая коваными цветами.
Над диваном висели настенные часы, оправа которых была выполнена в той же технике, что и у вазы. Эти два предмета составляли превосходный ансамбль, и обладали какой-то магической энергией, всегда притягивая к себе взгляд Германа.
Люстра венецианского стекла с множественными хрустальными подвесами и вставленными в неё восковыми свечами, была лишь предметом антуража. Она включалась крайне редко, а свечи так и вообще не зажигались.
Единственное окно, выходящее в парк, закрывали бархатные шторы стального цвета, спадающие на пол и создающие видимость волн. В небольшой промежуток между шторами, прикрытый легкой тканью светло-серого оттенка, робко пробивался дневной свет.
Все эта обстановка прекрасно гармонировала со стенами цвета мокрого асфальта с неброскими фактурными узорами в тон.
Владимир сидел в глубоком кресле с высокой спинкой за массивным письменным столом. За его спиной находился книжный шкаф с многочисленной собственной библиотекой и потайными местами для хранения документов личного характера.
— Ну что там ещё? — раздражённо бросил Владимир, оторвав взгляд от книги. Ему очень не нравилось, когда его отрывали от любимого занятия — вспоминать свое прошлое по историческим событиям, зафиксированным историками и добавлять на полях собственную оценку происходящего в то время.
— У нас проблема, — Герман старался на него не смотреть. — В нашем клане пополнение.
— И в чём проблема? — он с удивлением смотрел на своего секретаря.
— Даже не знаю, как сказать, — Герман пытался скрыть волнение в голосе.
— Герман, не томи. Откуда эта нерешительность? Раньше за тобой такого не водилось.
— У нас в клане теперь жена волка, — быстро проговорил тот.
— Что-о-о? — изумлённое выражение на лице Владимира говорило само за себя. Он поднялся из-за стола.
— Наши обратили жену волка.
После его слов в кабинете воцарилась тишина. И только часы на стене мерно отстукивали уходящие в никуда минуты.
Владимир замер, обдумывая услышанное. Его цепкий ум тут же выбрасывал перед глазами картинки из прошлого, когда между двумя кланами была вражда. «Война, война», — билось в его голове.
Герман терпеливо ждал, внимательно разглядывая вазу и её причудливый узор, который опять притягивал его внимание.
— Шеннон знает? — наконец произнес Владимир.
— Нет, ему ещё не сообщали.
— Так сообщите, — взревел Владимир, — и немедленно ко мне. И кто у нас такой прыткий?
— Кэрол Майер.
— Майер? Опять эти Майеры, — Владимир был в ярости. — Они что, с ума посходили? Быстро ко мне для объяснений!
Когда Герман вышел, он тяжело опустился в кресло. Отшвырнув в сторону книгу, он обхватил голову руками.
«Недолго мы жили в мире, — пронеслось в его голове. — Что же теперь будет? Как это обращение отразится на нашем договоре?».
Он долго сидел в раздумье. Когда в дверь постучали, он уже понял, что это Шеннон.
— Заходи, — произнёс он, не вставая из-за стола.
Шеннон вошёл, как всегда — гордо и величаво. Ни тени волнения не было на его бледном лице.
— Ты в курсе? — спросил его Владимир.
— Да, Герман мне всё рассказал. Но информации мало. Нужно выслушать виновных.
— Ты думаешь, они виноваты? — удивился Владимир. — У тебя есть другие сведения?
— Нет, мне так кажется. Я же тебе говорил, что за этой семейкой нужен глаз да глаз. И вот, пожалуйста, они уже обращают волков.
— Жену волка, — поправил его Владимир, — и она человек.
— Да, какая разница, — скривился Шеннон, — это ничего не меняет. У нас проблема. Очень серьёзная проблема.
— Да, ситуация крайне неприятная, — согласился с ним Владимир. — Будем ждать Майеров. Пусть объясняются. Присаживайся, друг мой.
