Все нужное для уборки нашлось в закутке за печью, таком же пыльном и грязном, как и вся комната. Пока выкапывала из-под кучи хлама ведро, подняла тучу пыли, да еще в паутину вляпалась. Вылезла оттуда, чихая, как ненормальная. Эх, маску бы сюда медицинскую, а то точно аллергия на пыль начнется.
Прочихавшись и с трудом стряхнув прилипшую паутину, взглянула на так и висящего под потолком и с насмешливым интересом на меня смотревшего Пушистика.
— Где тут воды набрать можно?
— С другой стороны поляны ручей течет, — фамильяр махнул лапой в сторону печки.
Я подхватила ведро и вышла из ведьминого жилища.
Ручей искать не пришлось. Обойдя ствол дома-дерева, сразу увидела бегущий по краю поляны быстрый, глубокий, но не широкий ручей. Перешагнуть не получится, а вот с разбега перепрыгнуть — запросто. Но, видимо для большего удобства, рядом с ручейком лежала толстая доска: клади на набросанные вдоль берега камни и перебирайся со всеми удобствами, ног не замочив.
Вода в ручье оказалась чистая и холодная. Родниковая, что ли? Нужно будет позже посмотреть, откуда он течет.
Зачем вот только это мне надо? Какая разница — откуда, главное, за водой ходить недалеко.
Следующие три часа я упорно приводила ведьмину халупу в порядок. Пыли наглоталась по уши, исчихалась вся, пятнами красными покрылась, но красоту навела. Стряхнула пыль с пучков травы, протерла стены и окна, разогнала пауков, сложила одежду в скрипучий шкаф, выгребла сажу из печки, отскоблила грязь с пола и только после этого, подняв голову, вспомнила про потолок.
Да, туда я не залезу.
Зацепилась взглядом за болтающийся над головой меховой шарик. Пушистик так и провисел вверху, с интересом разглядывая мои телодвижения. Вот пусть теперь тоже поработает.
— Эй, хватит на меня глазеть. Не в музее. Протри-ка лучше потолок.
— Зачем? — флегматично отозвался фамильяр.
— Чтоб чисто было. Я бы и сама это сделала, но очень уж высоко, не доберусь.
Фамильяр пожал плечами… я не знаю, где у этого шарика плечи, но то движение, которое он сделал, очень походило на пожатие плечами. Что-то пробормотал, перевернулся на спину, развел лапки в стороны и засиял зеленоватым светом. А потом выплеснул из себя этот свет, как я — воду из ведра. Свет растекся по потолку и погас, а потолок оказался белоснежно-белым и заблестел так, что на него стало больно смотреть.
Я смотрела на это представление круглыми глазами, восхищаясь умениями моего фамильяра. А когда все закончилось, до меня потихоньку начало доходить, что меня попросту нагло и жестоко поимели. To, на что я, чумазая и голодная, потратила уйму времени, Пушистик смог бы сделать за пять минут. И я бы уже давно приготовила ужин, помылась и переоделась.
— Ах, ты, скотина… — выдохнула я и с силой бросила в этого наглого гада тряпку, которую до сих пор держала в руках.
Пушистик ловко увернулся, а на свежевымытом потолке остался грязный отпечаток.
— Вот и помогай тебе после этого, — фыркнул наглый шарик, зависнув в дальнем от меня углу.
— Ты… ты… — злость внезапно прошла. Я устало сгорбилась, махнула рукой, подняла ведро и, идя к двери, мрачно закончила: — Гад ты после этого, а не фамильяр.
И вышла из комнаты.
Как следует вымыла в ручье ведро, оттерев песком налипшую на стенки грязь, набрала чистой воды, умылась сама, с грустью помечтав о горячем душе, и потом долго сидела, слушая чириканье и трели невидимых в листве птиц, подставляя разгоряченное лицо теплому летнему ветерку.
В дом зашла, когда смеркаться начало. Есть уже хотелось невыносимо, и я с грустью вспомнила маму: что она сегодня на ужин приготовила? Макароны или сырники? Или вообще готовить не стала, а заказала пиццу? Когда мама волновалась, у нее постоянно что-то подгорало, поэтому в такие моменты папа предпочитал ужинать в кафе или заказывать еду на дом. А сегодня мама наверняка здорово переволновалась.
А мне сейчас придется еще долго возиться, чтобы ужин на печи приготовить. Я даже не уверена, что смогу ее разжечь, никогда подобным не занималась. А на фамильяра надежды мало. Я уже поняла, что на него где сядешь, там и слезешь.
Что ж мне так с фамильяром-то не повезло? Такой, вроде, симпатяшка, а характер поганый. Недаром он меня в моем сне едва не съел. Ладно, хоть наяву не покушался. Впрочем, как говорят — еще не вечер. Может, он пока сыт был. А как проголодается, так мне конец и придет.
Тяжело вздохнув, я открыла дверь… и застыла на пороге. Комната блестела чистотой. И не той, что я навела. Я тот еще уборщик, как ни старалась, a, например, разводы на полу так и остались. Небольшие, правда, но были. Да и протереть стены до самого верха не получилось.
А сейчас стены были стерильно чисты, пол блестел под светом лампы, а посуда, которую я еще не успела помыть, сияла отполированными боками. И белье на кровати, которое я не сменила просто потому, что не нашла чистого, было белоснежным и лежало без единой складочки.
А еще в доме упоительно пахло свежеприготовленной едой. В печке потрескивали поленья, а в чугунке пыхтела, пуская пузыри, какая-то каша.
Я подняла взгляд на сидевшего на печи Пушистика и растеряно произнесла:
— Это ты постарался?
— А кто же еще, — буркнул он, настороженно глядя на меня и, видимо, готовый к любой моей реакции.
Он что, думает, что я его за самовольство ругать начну?
Я сглотнула голодную слюну и слабо улыбнулась:
— Спасибо.
А потом пол почему-то ушел из-под ног, в глазах потемнело, и я потеряла сознание. Вот уж не ожидала, что я такая нежная. Но, видимо, слишком необычные впечатления и чрезмерное количество проделанных на голодный желудок усилий, подорвали мою хрупкую нервную систему.
Очнулась я от того, что кто-то вливал в меня силу.
Что? Это я подумала? Откуда мне известно, как силу вливают?
Откуда, откуда… Романов начиталась, вот и знаю.
Открыла глаза и увидела сидящего у меня на животе Пушистика. Прикрыв свои огромные глаза так, что от них остались узкие щелочки, он сосредоточенно месил меня передними лапками, от которых шло явно ощутимое тепло, наполнявшее меня спокойствием и силой.
Некоторое время я молча наблюдала за его работой, потом решила подать голос. А то очень уж деловито фамильяр по мне топтался, еще синяки останутся. Или когтями поцарапает, вон они у него какие длинные. Как еще меня не проткнул до сих пор?
— Ты чего делаешь? — просипела я.
Пушистик подскочил от неожиданности, зависнув в воздухе в нескольких сантиметрах надо мной, а потом дернулся в сторону и снова настороженно взглянул на меня:
— Силой делюсь.
— А чего испугался-то?
Фамильяр промолчал, но немного расслабился.
Я медленно, прислушиваясь к себе, села на кровати.
На кровати? Я, вроде, у двери отключилась.
— Это ты меня перенес?
— А кто ж еще? — снова буркнул фамильяр.
Да что ж он такой сердитый? Бурчит постоянно, как старый дед. А еще — пугается из-за каждого пустяка, словно постоянно какого-то подвоха ожидает. Чем его ведьма так запугала?
Я взглянула на свою изодранную юбку, перевела взгляд на белоснежную простынь и тяжело вздохнула: разве можно такую грязную меня класть на такую чистую постель? Полежала бы на полу, не развалилась.
Все, хватит! Нужно, в конце концов, переодеться! Сколько можно чумазейкой ходить!
— Слышь, фамильяр, а ты можешь воду в ведре быстро подогреть?
Пушистик молча пустил луч в ведро.
— А теперь — отвернись! Или нет, лучше — вообще снаружи подожди.
Фамильяр хмыкнул и не спеша выплыл из комнаты.
А он вообще ходить может, или только летает? Забавно — лапы есть, а не ходит, крыльев нет, а летает.
Через полчаса, относительно чистая, насколько можно отмыться в тазике, поливая себя из ковшика, и одетая в — ура! — целые юбку и блузку, я сидела за столом и жадно хлебала жидкую кашу.
Почему она жидкая, я не поняла: то ли здесь так положено, то ли Пушистик пожадничал и мало крупы положил, или просто пропорции не рассчитал? Но спрашивать не стала, чтоб снова не нарваться на сердитое ворчание. Какая разница, главное — было невероятно вкусно.
