— Придумаем, — соврал Чарльз.
А я взяла и поверила.
— Там… вода есть горячая. Хорошо. Правда, одежды нет, но Эдди сказал, что купит на первое время. А потом уже сами.
— Как мы вообще сюда попали? — Чарльз отвел взгляд, а я вспомнила, что из той самой, упомянутой одежды, на мне только халат.
И это как-то… неудобно, что ли. Не в том смысле, что в халате, но просто вдруг подумалось, что он муж и вообще. А я в халате стою.
— Эдди привел. Сказал… сказал, что если творится неладное, то лучше сюда. Тут место приличное. И хозяин с Мастерами дружен. А стало быть, лишь бы кто не сунется. Но дорого, да…
Я замолчала.
— Это ничего, деньги — не проблема. Ты, наверное, голодна? А я все съел. Проснулся… знаешь, будто три дня как минимум ничего в рот не брал. Такой голод, — Чарли говорил нарочито бодро и за бодростью этой угадывалась та же ложь и нежелание говорить о том, что и вправду важно. Наверное, в другой раз я бы согласилась, что если человек говорить не хочет, то оно и не надо.
— Думаешь, ничего не выйдет? Клятву обойти и… и вообще? — я подошла к креслу и забралась в него с ногами. В халат укуталась поплотнее. Муж там или нет, но нечего пялится.
— Не знаю, — Чарльз выдохнул с облегчением. — Но скорее всего ты права, не выйдет.
— И что теперь?
Нет, я не ждала, что он прямо сейчас возьмет и ответит, скажем, что нисколько не расстроен и вообще всю жизнь мечтал о таком вот браке. Или что влюбился в меня с первого взгляда, а потому тихо страдал, не надеясь на взаимность.
В романах мужчины всегда страдают тихо.
— Теперь… понятия не имею, — Чарльз поскреб шею. — Как-нибудь уживемся. Надеюсь. И вообще… ты не самый худший вариант.
Наверное, это можно было счесть комплиментом, но за такой комплимент появилось острое желание дать в морду. Не худший? Я не хочу быть «не худшим»!
— А кто худший? — мрачно уточнила я.
Чарльз задумался. Ну да, не так и просто выбрать.
— Лилианд Пендриксон.
Уже бесит.
Дурацкое имя.
— Это кто?
— Дочь матушкиной подруги.
Которая, наверняка, истинная леди и вообще матушке нравится. А когда кто-то матушке нравится, это… это серьезно.
— Она милая девушка, но… — Чарльз щелкнул пальцами. — Совсем не такая, как ты.
— Женить хотели?
— Очень.
— А ты?
— А я сопротивлялся. И мы даже поругались с матушкой. Она обиделась.
Ясно.
А меня увидев, обидится еще больше. Я подавила тяжкий вздох.
— Милли, я не собираюсь тебя к чему-либо принуждать. И поверь, практически из любой ситуации можно найти выход. Главное… давай сперва текущие проблемы решим, а?
— Это какие?
— Ну… — Чарльз загнул палец. — Отыщем мою сестру. Придумаем, как её вытащить, и это, чувствую, будет непросто. Еще надо найти сиу. И того типа, который дурит им головы. Невеста Орвуда, дочь орка, чужие артефакты…
— А их мы тоже искать станем? — уточнила я на всякий случай, подумав, что и вправду. Чего это я о замужестве печалюсь. С этакими планами и овдовею раньше, чем привыкну к наличию мужа.
— Несомненно. Мне кажется, все это звенья одной цепи.
Чарльз поскреб шею.
— И… извини.
— Вода горячая тут не заканчивается, — я махнула в сторону ванны. — Иди, а то ведь оно ж так… неприятно. А Эдди когда вернется, не сказал?
* * *
Вернулся братец ближе к ночи.
Был он мрачным, злым даже и еще насквозь пропах улицей.
— На от, — он кинул сверток, в котором обнаружилась чистая белая рубаха, и брюки, и даже корсаж, расшитый серебряными узорами. Завершал костюм узкий жакет с короткими, в три четверти рукавами. — Чарли…
Мой супруг поймал второй сверток.
Что сказать, местный наряд из потертой бурой кожи, ему весьма даже идет. Сразу вид такой от стал, серьезный. И с выражением лица сочетается.
Даже облупленность в тему.
Гармонирует, как сказала бы матушка, с общей потрепанностью платья.
Эдди же, плюхнувшись на низкое кресло, которое хрустнуло, но братцев вес выдержало, сказал:
— Странные дела туточки творятся, — он сцепил руки на животе. — Думаю, надо уходить и… в общем, я зашел в банк. Они сворачиваются.
— Плохо, — Чарльз покосился на меня.
А я что?
Штаны пришлись в пору, рубашка тоже, а вот корсаж я затягивать не стала. Как-то оно… в заведении Бетти многие девицы его носят. Но на голое тело. У меня вроде на рубашке, а ощущение такое, будто на голое тело. И нечего глазеть.
От наличия корсажа сисек у меня не прибыло.
Ну… наверное.
— И я о том же. Подземники, что крысы, чуют неладное. Бордели закрыли. То есть, как это… провели экспроприацию с целью освобождения невинно эксплуатируемых женщин. А тех перевели в работные дома, но не всех. Сказывают, что где-то третья часть исчезла, а куда — никто понятия не имеет. Среди бывших шлюх слухи ходят самые разные.
Я подергала корсаж и пожалела, что не стала жакет набрасывать. Показалось, будто жарко. Теперь и вправду чую, что жарко, аж просто невыносимо жарко.
— Думаешь, искали одаренных?
— А кого еще? Но это очень и очень плохо. Стало быть, наш Змееныш сумел поладить с Мастерами. А Мастера тут — закон.
— О нем…
— Пока слухи один другого странней. Честно, если хотя бы половина правда, то тут все свихнулись. Может, действительно, свихнулись, но нам от этого не легче. Никто не возьмется за заказ, — Эдди сжал кулак. — Одно дело воевать против чужака с амбициями, и совсем другое — идти против Мастеров. Как бы…
Он поморщился.
— Еще тут… создали комитет нравственности.
— Чего?! — удивилась я.
Они б еще Лигу трезвости придумали, в пару, стало быть.
— Комитет, — буркнул Эдди. — Нравственности. Чтоб, значит, предотвратить преступления и защитить всех женщин. И по нему все женщины, которые незамужние, девицы там или вдовы, должны зарегистрироваться в этом вот комитете. И туда обращаться, если вдруг понадобится помощь.
— Благие намерения… — осторожно заметил Чарли, старательно отводя от меня взгляд.
— В жопе я видел такие благие намерения. Комитет вроде как собирается бороться за нравственность, а потому найти каждой женщине в городе мужа.
— Ты ж говорил…
— С этим-то как раз проблем нет. Мужа тут найти несложно, если не совсем страшная. Другое дело, что в этот комитет можно и жалобу подать. На недостойное поведение. И тогда случится разбирательство. Уже случалось… и несколько женщин были направлены на исправление.
— Это… нормально? — осторожно уточнил Чарльз.
— А сам-то как думаешь? Это ни черта не нормально! Здесь никогда-то никому не было дело до чужой морали или аморали, — Эдди потер шею. — А теперь… ходят, выглядывают… и умные люди уже поняли, что к чему. На выезд теперь особое разрешение нужно. Не всех, а женщин. Чтоб, стало быть, не продавали их во внешний мир, где станут нещадно эксплуатировать.
— А…
— И рабов коснулось. Мужчин можно продавать, а женщины отныне под защитой. Такое вот глубокое, мать его за ногу, общественное благо.
Точно, мать его за ногу.
И мне это не нравится. Настолько, что прямо-таки тянет перчатки примерить да ружье свое, с которым я уже, почитай, сроднилась, к груди прижать.
Чарльз поглядел на меня.
На Эдди.
И опять на меня.
— А…
— Исправительное учреждение, куда всех-то, что шлюх, что иных, кому не повезло, расположили не где-то там, а при башне Мастера-Основателя.
— Это плохо…
— Это ох… очень плохо, — согласился Эдди. — Тем паче, что теперь белую часть города закрыли для посторонних. Вроде как из соображений безопасности. И пускают туда исключительно по особым приглашениям. В общем… денег понадобится больше, чем я думал.
— А помогут?
— Приглашение купить несложно, всего-то десять тысяч и… — Эдди замолчал. — Проблема в другом. Мне тут намекнули, что тебя ищут.
— Меня?
— Ну… не лично тебя, но некоего молодого человека при деньгах, рожею весьма с тобой похожего. Ну, с тобой прежним. Нынешняя твоя обгорелая, она как бы и другая. Так сразу и не скажешь, что ты — это ты. Если еще глаз подбить, то вообще хорошо будет.
