Александр вздохнул, проведя рукой по лбу:
— Я не знаю, как оценить это, как относиться к тому, что ты делаешь.
— Твои суждения лежат на уровне добра и зла. Я же стою выше.
— Если это правда, то ты убиваешь надежду в моей жизни. Я думал, что бессмертие — дар, выходит — проклятие. Что может быть хуже, чем жизнь, полная сознания, что бороться нет смысла, потому что все предрешено. Судьба существует лишь для тех, кому она известна. Все остальные свободны. И идя по твоему пути, я день за днем теряю по крупицам свободу.
— В твоих рассуждениях есть здравое зерно, Александр, — произнес Антон. — Но ты смотришь на вещи не так, как я. Это придет с годами.
— И в чем же смысл всего этого? Ради чего ты живешь?
— Моя цель — направлять судьбу в нужное русло. Я — проводник судьбы. Мы все рано или поздно приходим к этому.
— Но ведь это еще не конец. Ты тоже еще меняешься, совершенствуешься. Когда это прекратится? Когда мы все придем к чему‑нибудь постоянному?
— Я не знаю. Может быть, тогда, когда у нас вырастут крылья.
Поднявшись с места, Антон расправил плечи. Раздался едва уловимый шелест перьев, за его спиной на стене замелькали тени, образовав четкие очертания по — прежнему невидимых крыльев.
Бессмертье — билет в два конца на тот свет.
Как сесть в этот поезд? — дай мне ответ.
— Что еще нас отличает друг от друга, помимо прожитых лет? — задал вопрос Александр.
Сложив «крылья», Антон опять опустился в кресло и ответил:
— Проклятия, которые тяготеют над нами, и жертвы, которые мы принесли.
— Что это значит?
— Обретая бессмертие, мы все чем‑то жертвуем, вне зависимости от того, готовы ли мы принести эту жертву. Лишаемся того, чем очень дорожим, приносим свои муки на алтарь вечности. Твоей жертвой, Александр, стала посмертная агония, стократ усиленная страданиями твоей маленькой сестры.
— Если бы я знал, никогда бы не пошел в этот лес! — вскричал Александр. — Как бы я ни дорожил своим бессмертием, это того не стоило.
— И как ты не понимаешь! Жертва была бы принесена вне зависимости от твоих желаний и попыток избежать этого.
— А какую жертву принес ты сам? — спросила Мира.
Антон смерил ее мрачным взглядом из‑под полуопущенных ресниц:
— Это было очень давно. И лучше никому не знать…
В комнате воцарилось молчание, нарушенное вопросом Александра:
— А проклятие?
— Это то, что ограничивает нас, делая по — своему уязвимыми. Во вселенной нет ничего абсолютного, и не существует тех, кого нельзя убить. Твоя погибель — отчаяние и боль других. Впрочем, ты и сам это прекрасно знаешь. Я слаб в другом. Для меня жизненно необходимо, чтобы рядом находился один из нас. Чем ближе, тем лучше, но достаточно жить в одном городе. Бессмертных не так мало — моя жизнь никогда еще не была в опасности. Однако я всегда пытался подстраховаться, выясняя их местонахождение.
— Я тоже был твоей страховкой?! — вскричал Александр, вскакивая с места. — Гарантией твоей жизни и безопасности!
Александр выскочил из комнаты, помедлив на пороге ровно столько, чтобы бросить Мире:
— Я сейчас вернусь.
— Я знал, что так будет, — заметил Антон, оставшись наедине с девушкой. — Мне все известно, кроме того, как убедить его, что наша дружба — самое лучшее, что случилось со мной за десятилетия, может быть, за века.
— Уверена, ты что‑нибудь придумаешь, — насмешливо заверила его Мира. — Ведь за плечами тысячелетие опыта!
Когда Александр вернулся, вид у него был затравленный. Стараясь не встречаться взглядами с обоими собеседниками, он молча сел на место. Потом поднял глаза на Миру и попытался ободряюще улыбнуться.
— Не уверена, что хотела бы жить вечность, — заметила девушка. В этом было ее понимание, сопереживание, желание разделить его боль, но вместе с тем — совершенно невольно — и признание того, как много их разделяет.
— Это плохо, — отозвался Антон, — потому что тебе суждено стать одной из нас.
— Что?! — оба его собеседника вскинули головы.
— Предупреждая ваши вопросы, — добавил Антон, — это не шутка и не насмешка. Это произойдет, и произойдет скоро.
— Как давно ты это знаешь? — спросил Александр.
— Около минуты, — ответил Антон.
— Так не пойдет! — вскричала Мира. — Я НЕ стану одной из вас. Я этого не хочу!
Она была встречена двумя недоуменными взглядами.
— Я же только что сказала, что не хочу этого. Мне что, все нужно повторять по два раза?!
— Это неизбежно, — мягко возразил Антон.
Александр встал с места и присел рядом с ней на диван, взяв ее руки в свои.
Мира подняла на него глаза:
— Я знаю, ты хочешь этого. А я не хочу. Я хочу остаться собой. Уважай мои желания, ладно?
— Я просто хочу быть с тобой.
Мира вздохнула и ничего не ответила.
Александр повернул голову в сторону Антона:
— Какую жертву она должна будет принести?
— Она потеряет близкого человека. Самого близкого.
— Мама? — не смогла сдержаться Мира.
— Это маловероятно, — успокоил ее Антон. — Твоя мать, в отличие от многих других близких тебе людей, не замешена в этом опасном деле. А судьба не склонна выбирать маловероятные сценарии, иначе наша жизнь была бы полна загадочных случайностей.
— Тогда кто? Папа?
— Это уже более вероятно, хотя наверняка сказать не могу.
Мира достала сотовый и стала поспешно набирать номер.
— Он не ответит, — заверил ее Антон.
Упрямо прослушав шесть гудков, Мира закончила вызов.
— Еще не сегодня, — обнадежил Вернадский.
Мира вздохнула и закрыла лицо руками.
— Что станет проклятьем? — задал вопрос Александр.
— Она родит ребенка от того, кого будет любить, и только от него.
— Не так плохо, — заметила Мира, поднимая голову.
— Но если ты забеременеешь от кого‑либо другого, — продолжал Антон, обращаясь на этот раз непосредственно к Мире, — то умрешь при родах.
Мира проснулась от ярких солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. Первым, что привлекло внимание девушки, когда она открыла глаза, были электронные часы на тумбочке, возвещавшие, что уже десять утра. В первый момент непривычная обстановка ошеломила ее, но потом все встало на свои места. Она вспомнила вчерашнее поспешное бегство, квартиру Антона, которую, по его словам, он купил как раз на случай таких чрезвычайных ситуаций и где прежде не жил. Накануне вечером было принято решение какое‑то время побыть в этом убежище, пока люди Петра Сергеевича не прекратят их поиски. Никуда не отлучаться, ни с кем не связываться, по возможности не выходить даже в подъезд. Сроки этой странной блокады были весьма неопределенными: от нескольких дней до одной — двух недель. На том и порешили. Во всяком случае, порешили Антон и Александр. Мира была не согласна, потому что беспокоилась за отца. Но Александр успокоил ее, сказав, что не допустит, чтобы с ее отцом что‑либо случилось. Как он сможет это сделать, притом, что местоположение Владимира по — прежнему тайна, Мира не знала, но почему‑то безотчетно ему доверяла. Вечером она легла спать со спокойной уверенностью, что все будет хорошо, Александр еще долго после того, как сон смежил ее веки, сидел у кровати, сжимая ее ладонь в своей.
