мне.
— Не объяснишься?
— Нет.
— Как будешь искать незнакомую девушку? В незнакомом городе.
Я пожимаю плечами. Скорее всего, Жизнь позаботилась о том, чтобы девушка шла мне навстречу и тоже искала. Может, отметила как-то иначе.
— Пойдем в другую сторону, — решаюсь я, и мы медленно бродим вдоль улиц на протяжении всех четырех часов. Бессмысленно. Я разглядываю встречных людей, отмечая, что женщины в Парсоне не ходят по дорогам в одиночку, и девушку, которую мне необходимо отыскать, наверняка будет кто-то сопровождать, что значительно усложняет задачу. Этот город презирает Богов даже больше меня. Здесь это ересь, что, собственно, не имеет значения, потому что сжигание на огне — лучшее средство от меня, демонов или фанатиков. Как бы ни был плох Запад, там нас хотя бы не убивают сразу.
— Пора возвращаться, — намекает Рутил.
Я не возражаю, бесконечная бестолковая ходьба по улицам не похожа на отдых от другой бестолковой ходьбы по горам. В хмельной, где нас уже дожидаются хаасы, полно людей, несмотря на ранний час. Стол на четверых в самом углу я мысленно одобряю, обзор хороший, шанс напасть со спины минимальный.
— Я сказал, четыре часа, — сквозь зубы произносит Туман. Его раздражение стало заметнее, и, бросив взгляд на Сапсана, которому досталась его большая часть, я сажусь на стул.
— Не рассчитал, — беспечно отмахивается Рутил, а я бы на его месте обратила внимание на плохое настроение Тумана. Не ладится что-то, это опасно для всех. И если для меня поход изначально был гиблой затеей, то к Туману осознание этого пришло только вчера, потому если он недоволен чем-то, то сейчас это значимее, чем когда-либо. Пока ощущения остры, а опасность преувеличена, хотя в отношение ниад это невозможно, он обдумывает все тщательнее. Его плохое настроение — практически симптом скорой встречи со Смертью.
— Ты уже бывал в Парсоне? — я спрашиваю у Тумана, и он, отрицательно качнув головой, прикладывается к стакану с брагой. — Заметили, что тут почти не носят оружие? Почему? — я шепчу, чуть пригнувшись к столу, и незаметно для всех проверяю нож в голенище.
— На улицах безопасно? — неуверенно говорит Сапсан, тоже наклонившись вперед.
— В городах никогда не бывает безопасно, — твердо произносит Туман, делая еще несколько глотков. Несмотря на то, что мой путь большей частью проходил через леса и малолюдные селения, в этой истине я не сомневаюсь.
— У вчерашнего мужика было, — бормочет Рутил, почесывая шею. Они переглядываются с Туманом, выводя меня из равновесия тем, что не желают говорить вслух о том, что касается всех.
— Выдохни, — велит Туман, моментально чувствуя мою ярость. — Парсон не то место, где тебе стоит привлекать к себе внимание. Сама так сказала, перед тем как пройти ворота. — Пожав плечами, он старательно делает вид, что моя мнительность безосновательна. Я смотрю на Рутила, который отвернулся к окну и наблюдает за улицей, а затем на Сапсана, призывая того в союзники.
— Что не так с горо…
— Да проклятье! — Вспылив, Туман со стуком опускает стакан с брагой на стол. — Почему ты стала так много болтать? Ты собиралась выспаться, так отправляйся…
— Не приказывай мне, Волк, — холодно и медленно, разделяя слова, произношу я, едва не назвав его Ардаром. Отодвигаю стакан в сторону, практически вырвав из рук Тумана. — Говори о деле. У тебя остался один день, чтобы подготовиться к переходу, ты готов?
Он сжимает губы до бела, черные глаза наливаются кровью. Страшен хаас, а мне не страшно.
— Коней нам не заменят, — вдруг произносит Сапсан, снова оказываясь на моей стороне. — Наши слишком истощены. В перепряжке сказали, чтобы их откормить, уйдет не одна декада, слишком много затрат.
— А две полудохлые клячи не помогут в Лесах Смертников, — Туман цедит слова сквозь стиснутые зубы. — Четырех коней мы не выкупим. Отправляться через горы пешком тоже не лучшая из идей. Тащить на себе все вещи тяжело.
— Ты говорил, что нас будут сопровождать половину пути, может, нам одолжат коней? — Я напоминаю всем разом, но обращаюсь к Туману: — Спуститься проще. Пообещай им, что захотят, тебе не обязательно держать слово.
— Э, нет. — Голос у Рутила спокойный, новость о лошадях его не озаботила. — Мы не будем брать в долг больше, чем уже оговорено.
Обсуждать это можно бесконечно, вопросы чести самые спорные, потому я откидываюсь на спинку стула и перестаю их слушать, если они не хотят слышать меня.
Девушка, сидящая через три стола, глядит на меня в упор, почти не моргая.
Я нутром чую, что это она. Та, кого так жаждет заполучить Жизнь.
Милая, лет двадцати, немного забитая, с громоздкими серьгами в ушах, как и все женщины Парсона. Я не хочу усложнять ее бытие Богами, но и не выполнить задание не могу. У меня в руках новая сила, а я должна беречь все дары, чтобы однажды помочь девочкам.
Она ловит мой взгляд и своего не прячет. Она одна. Почему?
Я резко поднимаюсь, девушка от этого вздрагивает, а Туман ловит меня за запястье, стискивает его и тянет вниз, заставляя сесть.
— Веди себя тише, — он приближается ко мне, и чернота его глаз непроглядна, а в голосе — ножи.
— Там девушка, которая мне нужна, — чуть повернув голову в бок, я шепчу ему это на ухо. У Тумана слегка дергается шея, и он двигает плечом. — Дашь с ней поговорить? — Я верю, что хаасы не рискнут пойти против воли Богов, особенно после нынешнего утра. И оказываюсь права.
Он отпускает руку и тоже смотрит на девушку. За столом повисает напряженное молчание, ни Сапсан, ни Рутил не слышали моих слов.
— Пошли, — решает Туман. — А вы возвращайтесь в гостевой дом.
— Может, не стоит больше разделяться? — бросает Рутил, тем не менее отодвигая стул и вставая из-за стола. — Скоро стемнеет.
— Мы не задержимся надолго. Так ведь? — Туман ждет от меня покорности. Я иду к девушке, не выпрашивая разрешения. На ее по-детски полных губах застыло изумление, и мне становится стыдно, она ждет чуда, я же буду разочарованием.
— Почему ты одна? — первым делом спрашивает Туман, когда садится к ней за стол, но девушка его не слышит:
— Я видела тебя во сне. Твое лицо. Так четко. Как это возможно?
Я пробую ответить ей, не размыкая губ. Я говорю: «Жизнь послала мой образ. Через сны Боги могут говорить с нами, но тебе больно их слышать», а девушка хватается за голову, сжимает обеими руками и начинает покачиваться. Она едва слышно стонет, из-под опущенных век катятся слезы. Я умолкаю так быстро, как могу, боль от вторжения в разум обширна и
